Музыкальная психология

Музыка́льная психоло́гия (нем. Musikpsychologie, англ. Music psychology) — научная дисциплина, которая занимается изучением различных психологических аспектов музыкального языка и строения музыкальных произведений, а также исследует закономерности психологического восприятия музыки и её воздействия на различные структурные компоненты человеческой психики.

Научная специфика

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Музыкальная психология является наукой междисциплинарной, относящейся одновременно и к области музыкознания, и к области прикладной психологии. Поэтому к разработкам в сфере музыкальной психологии могут быть, например, отнесены в том числе и различные профильные исследования в области музыкальной акустики, психоакустики, нейропсихологии восприятия, психофизиологии слуха и движения, эстетики, культурологии, педагогики и т. д.
Основными направлениями научных исследований в области музыкальной психологии являются следующие:

• психология музыкальных способностей;
• психология музыкального слуха;
• психология восприятия музыки;
• психология музыкального творчества;
• психологические аспекты музыкальных явлений.

История возникновения и развития

Проблематика музыкальной психологии как таковая рассматривалась на всех этапах развития музыкального искусства, начиная со времён ранней античности.

Значительный интерес, с точки зрения развития музыкальной психологии, представляет возникшая в Эпоху барокко Теория аффектов, основными разработчиками которой явились Иоганн Кванц, Марен Мерсенн, Афанасий Кирхер, Иоганн Вальтер, Клаудио Монтеверди, Иоганн Маттезон, Джованни Бонончини и Христиан Шпис. Согласно Теории аффектов, цель композиторского творчества — возбуждение аффектов, за группами которых закреплялись определённые музыкальные стили и другие средства композиторского письма. По мысли Афанасия Кирхера , передача аффектов не сводилась к каким-либо сугубо ремесленническим техникам, а являлась неким магическим действом по управлению «симпатией», «возникающей между человеком и музыкой». В этой связи следует отметить, что магии специально обучились многие композиторы той эпохи, включая и крупнейшего из них — Клаудио Монтеверди.

Но именно как самостоятельная научная дисциплина музыкальная психология начала оформляться с середины 19-го века. Основным толчком для этого послужили исследования в области экспериментальной психофизиологии и непосредственным образом связанная с указанными исследованиями разработка научной теории музыкально-слухового восприятия, которая в законченном виде была сформулирована в трудах Германа Людвига Фердинанда фон Гельмгольца. Гельмгольц разработал резонансную теорию слуха, согласно которой слуховые ощущения возникают у человека благодаря резонированию внутренних органов слуха в ответ на внешние воздействия. Ещё одной новаторской идеей Гельмгольца явилось положение о том, что единичный звук представляет собой своего рода аккорд, звучание которого основано на вполне определённых законах акустики. В своей «теории консонанса и диссонанса» многие важные явления из области психоакустики Гельмгольц объяснял возникновением биений между частичными и комбинационными тонами: наибольшее количество таких биений наблюдается в диссонирующих интервалах (секундах, тритонах, септимах), наименьшее - в консонирующих (октавах, квинтах).

Исследования Гельмгольца затрагивали различные научно-практические вопросы, связанные с проблемами восприятия, творчества, диагностики способностей, методики музыкального воспитания, что дало мощный толчок развитию почти всех направлений музыкальной психологии.
Многие идеи Гельмгольца были затем подхвачены, а его наработки творчески осмыслены в трудах К. Штумпфа, О. Абрахама, М. Мейера, Э. Маха.
Карл Штумпф рассматривал музыку как уникальный феномен культуры, и поэтому результатам опытов, проводимых натренированными в интроспективном анализе сознания психологами (школа В. Вундта), в качестве заслуживающих большего доверия он противопоставлял свидетельства экспертов-музыкантов.
Одним из главных понятий психологии звука Штумпфа является «сплавление» звуков: множественность звуков, которые образуют в сознании слушателей единое, цельное созвучие. При таком подходе диссонанс рассматривается в качестве «индивидуации» звуков из этого единства.
Штумпф внёс самый крупный после Гельмгольца вклад в исследования психологической акустики. Но, в отличие от Гельмгольца, Штумпф выступал против «объективных методов» исследования, декларируя таким образом идею невозможности жесткого различения между физическими и психическими явлениями, что предполагало необходимость изучения в области психоакустики целостных психо-физических комплексов.
К. Штумпф заложил основы концепции «двух компонент высоты музыкального звука», согласно которой, с изменением одного физического параметра звука — частоты его колебаний — одновременно изменяются два психологических признака звука — его тембр и высота.

В развитие музыкальной психологии значительный вклад внесли также В. Вундт (обогативший музыкальную психологию использованием методологического инструментария экспериментальной психофизиологии), В. Кёлер (привнёсший в музыкальную психологию основополагающие принципы гештальтпсихологии), Г. Ревес (основательным образом исследовавший феномен музыкальной одарённости) и другие известные учёные.

Различные вопросы и проблемы, связанные, в первую очередь, с психологией музыкального восприятия и музыкального слуха, были затем основательно разработаны также и в трудах таких известных советских музыковедов и психологов как Б. В. Асафьев, С. Н. Беляева-Экземплярская, Б. М. Теплов, В. В. Медушевский , Е. В. Назайкинский, Т. С. Тарасов, Л. Л. Бочкарева, Б. Л. Яворский, Ю. Н. Тюлин, Л. А. Мазель, М. В. Блинова, Е. А. Мальцева, Н. А. Гарбузов, А. А. Володин, Ю. Н. Рагс . Первые учебники по музыкальной психологии для студентов консерваторий и вузов искусств и культуры написаны Бочкарёвым Леонидом Львовичем (Психология музыкальной деятельности-Изд.Института психологии РАН,1997-352 с.;переиздана Изд.Домом "Классика-ХХ1" в 2006,2007,2008 гг.), Петрушиным Валентином Ивановичем (Музыкальная психология-М,2004 г.);Готсдинером Арнольдом Львовичем (Музыкальная психология-М,2003);Цыпиным Г.В. Психология музыкальной деятельности -М,2004; Овсянкиной Галиной Петровной (Музыкальная психология-СПб,2004); Старчеус Мариной Сергеевной (Музыкальная психология-М,:МГК,1999; Музыкальный слух -Докт.дисс.-М,2005)

Основные области применения

Музыкальная психология представляет научный и практический интерес в нескольких аспектах:
— в педагогическом, который затрагивает вопросы воспитания и обучения музыкантов;
— в музыковедческом, который, в первую очередь, связан с проблемами отражения в музыке действительности и показа процесса становления в музыкальном произведении художественного смысла;
— в социолого-психологическом, который имеет отношение к различным закономерностям бытования музыки в общественном сознании;
— в собственно психологическом, который интересует учёных с точки зрения наиболее общих задач изучения психики человека, его эстетических потребностей и творческих проявлений.
В сугубо музыковедческом плане область применения музыкальной психологии охватывает все виды музыкальной деятельности: сочинение музыки, исполнение музыки, восприятие музыки, музыкально-теоретический анализ, музыкальное воспитание.

См. также

• Музыковедение
• Музыкальная эстетика
• Философия музыки
• Социология музыки
• Психология искусства
• Экспериментальная психология
• Психоакустика
• Теория музыки
• Музыка и эмоции

Литература

• Музыкальная психология. Хрестоматия. Сост. М. С. Старчеус. М., 1992.
• Курт Э., Музыкальная психология/Альманах музыкальной психологии. - М., 1994 (Кurth E., Musikpsychologie, В., 1931.)
• Кирхер А., «Musurgia universalis» (О Звуке и Музыке, 1650).
• Беляева-Экземплярская С., О психологии восприятия музыки, М., 1923.
• Helmholtz H., Die Lehre von den Tonempfindungen als physiologische Grundlage für die Theorie der Musik. Braunschweig, 1863; Учение о слуховых ощущениях как физиологическая основа для теории музыки. СПб., 1875 (перевод М. О. Петухова)
• Stumpf С., Die Anfдnge der Musik, 1911 (рус. пер. «Происхождение музыки». Л., 1927).
• Штумпф К., Tonpsychologie, 1883, Bd. 1, 1890, Bd. 2 («Психология музыкальных восприятий»).
• Meyer M. F., Contributions to a psychological theory of music (1901).
• Мейер М., The Musician's Arithmetic (1929).
• Мейер М., How we hear: How tones make music (1950).
• Мальцева Е., Основные элементы слуховых ощущений, в кн.: Сборник работ физиолого-психологической секции ГИМН, вып. 1, М., 1925.
• Теплов Б., Психология музыкальных способностей, М.-Л., 1947.
• Выготский Л., Психология искусства, М., 1965.
• Hазайкинский Е., О психологии музыкального восприятия, М., 1972.
• Яворский Б.Л., Избранные труды, тт. 1–2. М., 1972–1987.
• Медушевский В., О закономерностях и средствах художественного воздействия музыки, М., 1976.
• Гарбузов Н., Зонная природа звуковысотного слуха, М.-Л., 1948.
• Блинова М., Музыкальное творчество и закономерности высшей нервной деятельности, Л., 1974.
• Pанкевич Г., Социально-типологические особенности восприятия музыки, в кн.: Эстетические очерки, вып. 3, М., 1973.
• Wellek A., Musikpsychologie und Musikдsthetik, Fr./M., 1963.

Ссылки

• [www.mosconsv.ru/ru/mprogramm.aspx?id=129683 Курс преподавания музыкальной психологии в одной из учебных программ Московской консерватории]
• [www.sempre.org.uk/journals.html Psychology of Music] (недоступная ссылка с 26-05-2013 (3987 дней) — история, копия)

Отрывок, характеризующий Музыкальная психология

Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.