Музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова

Музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова
Основана	1918 год
Директор	Орлова Татьяна Борисовна (2016)
Тип	Музыкальная школа
Адрес	Россия Россия, 191186, Санкт-Петербург, Думская ул., 1-3
Сайт	[rimskors.ru/ s.ru]
Языки	Русский
Награды	Диплом Губернатора Санкт-Петербурга III степени (2009)

Не следует путать со ССМШ при Санкт-Петербургской консерватории («десятилеткой») им. Римского-Корсакова.

Музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова (офиц. СПб ГБОУ ДО "СПб МШ им. Н. А. Римского-Корсакова", ранее более известна как Музыкальная школа для взрослых) — одна из старейших и самых крупных музыкальных школ Санкт-Петербурга, расположенная в здании бывшей петербургской Городской думы. Единственное государственное музыкальное учебное заведение города, принимающее учащихся без ограничения возраста. Единственное музыкальное учебное заведение Ленинграда, работавшее без перерыва в течение Великой Отечественной войны, в том числе в годы блокады Ленинграда. Основанная в 1918 году, школа стала духовной преемницей Бесплатной музыкальной школы, созданной по инициативе М.А. Балакирева и Г.Я. Ломакина.

История

Музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова основана 8 июня 1918 года как частная школа, получившая название 15-й районной народной школы музыкального просвещения. Первоначально (1918—1934) располагалась в доме №30 по Лермонтовскому проспекту (угол Фонтанки, 151).

Основатель и первый директор школы — Ростовский Николай Абрамович // Отечественные певцы. 1750—1917: Словарь / Пружанский А. М. — Изд. 2-е испр. и доп. — М., 2008., один из ведущих солистов Мариинского театра. В автобиографической заметке, хранившейся в семье потомков Н. А. Ростовского, записано: «Государственная Музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова была мною основана 8-го июня 1918 года в день десятилетнего юбилея со дня кончины великого нашего композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова <...>».

В марте 1919 г. в школу была приглашена преподавать фортепиано «свободный художник Римская-Корсакова». По всей вероятности, это вдова композитора, пианистка Надежда Николаевна Римская-Корсакова (1848—1919); её смерть в мае 1919 года помешала этому символичному начинанию.

Государственный статус музыкальная школа приобрела 29 марта 1919 года. Ростовский Н. А. вступил в должность её «заведывающего». Таким образом, 8 июня 1918 года — дата фактического открытия, и 29 марта 1919 года — отнесение школы в ве́дение Наркомпроса с выделением ей частичного финансирования.

С 1920 года школа называлась 6-й городской народной школой музыкального просвещения. Количество учащихся достигло 417 человек (328 чел. — до 16 лет, 89 чел. — старше 16 лет), среди которых было 4 внука Римского-Корсакова. 13 декабря 1921 года школе было присвоено имя выдающегося композитора и она была переименована в Государственную музыкальную школу им. Н. А. Римского-Корсакова.

Первые педагоги

В числе преподавателей школы в 1918-19 гг.:

Класс сольного пения

• И. В. Тартаков (1860—1923), баритон, солист Мариинского театра, в 1923-29 гг. профессор Петроградской консерватории.
• П. З. Андреев (1874—1950), баритон, народный артист СССР, в 1909-48 гг. солист Мариинского театра, участник «Русских сезонов» С. Дягилева (Лондон, Париж, 1913—1914 гг.); в 1919—1950 гг. преподаватель консерватории.

Класс хорового пения

• Д. И. Похитонов (1878—1957), ученик Римского-Корсакова, Лядова и Глазунова, с 1909 по 1956 г. дирижёр Мариинского и Малого оперного театров.

Класс скрипки

• В. Г. Вальтер (1865—1935), ученик Л. Ауэра, ведущий музыкального отдела в «Малом энциклопедическом словаре» Брокгауза и Эфрона, автор практического пособия «Как учить игре на скрипке» (СПб, 1897).

Класс фортепиано

• М. Т. Дулов (1877 — после 1940), аккомпаниатор Ф. Шаляпина, Ф. Крейслера, Н. и М. Фигнеров;
• В. А. Дранишников (1893—1939), выпускник Петербургской консерватории (фортепиано — класс А. Есиповой, дирижирование — класс Н. Черепнина, композиция — класс А. Лядова, М. Штейнберга), в 1925—1936 гг. — дирижёр Мариинского театра.

По свидетельству потомков Н. А. Ростовского, выдающиеся пианисты В. В. Софроницкий и С. И. Савшинский преподавали в школе в начале 20-х годов.

Класс «слушания музыки» (музыкальной литературы)

• В. Г. Каратыгин (1875—1925) — музыкальный критик, композитор, участник «Беляевского кружка» с 1898 года, пропагандист музыки Скрябина, Прокофьева, Стравинского. Был лично знаком и дружен с Римским-Корсаковым, Лядовым, Глазуновым. С 1916 г. также преподаватель Петроградской консерватории (с 1919 г. — профессор).
• А. П. Коптяев (1868—1941), музыкальный критик, композитор, поклонник творчества Р. Вагнера (параллельно в 1920—1923 годах преподаватель Петроградской военной музыкальной школы).

1920-30-е годы

В 1924–25 уч. году педагогический коллектив состоял из 40 высококлассных специалистов, в числе которых: трубач-виртуоз из Мариинского театра Оскар Бёме; крупный специалист в области фортепианной педагогики Самарий Савшинский; соученица и близкая подруга Сергея Прокофьева Вера Алперс и другие. Большая часть преподавателей параллельно вела курсы в Консерватории либо работала в Государственной опере (бывшем Мариинском театре). В распоряжении педагогов и учащихся на тот момент — 11 роялей, 2 пианино, фисгармония, 2 скрипки и виолончель, а также старинная мебель и множество предметов искусства, украшавших аудитории.

В учётной тетради за 1924–25 учебный год Н. Ростовский подробно зафиксировал учебные планы школы. Большинство предметов продолжают оставаться частью современных учебных планов, курс ОКФ назывался "вспомогательным фортепиано", оркестр народных инструментов — "великорусским оркестром". Принципиально новым было дополнение школьных классов, предполагавших три года обучения, «второй ступенью» — усложненным обучением профессионально ориентированных учащихся в музыкальном техникуме при школе, состоящем из двух уровней («концентров»). Выпускники техникума получали право преподавания музыкальной грамоты после завершения первого «концентра» (трех дополнительных лет обучения), фортепианной игры либо оперного пения после второго «концентра» (ещё два года дополнительно). Завершившие второй концентр также могли претендовать на самостоятельную концертную либо сценическую деятельность. Курс обучения в школе, таким образом, мог составлять от трех до восьми лет. В программу второй ступени были предметы, не входящие в современные учебные программы: у пианистов — транспонирование; профессионально ориентированная анатомия и физиология; у вокалистов — специальные уроки дикции, пластики, грима, фониатрии, у скрипачей — «обязательный альт». Также на этапе техникума преподавались общественные науки (политэкономия, исторический материализм, социология музыки, изучение конституции).

В 1926 году к Государственной музыкальной школе имени Н. А. Римского-Корсакова был присоединен ликвидированный 5-й Государственный техникум музыкального просвещения [libinfo.org/index/index.php?id=10665 (ТеМП)] вместе с учащимися и частью педагогического персонала (бывшая Народная консерватория, располагавшаяся на 1-й Красноармейской ул., 14). Контингент учащихся школы существенно изменился, стали превалировать взрослые учащиеся с подготовкой на уровне техникума. Школа активизировала педагогические связи с консерваторией: её штат был усилен аспирантами, преподавателями и профессорами консерватории.

С 1926 года школа стала именоваться Первой музыкальной школой им. Н. А. Римского-Корсакова. Летом этого же года после конфликта с Ленпрофобром руководство школы было уволено ввиду его «непролетарского происхождения», новым директором назначена Н. С. Судакова (по 1928). В 1925–1928 гг. учебной частью заведовал преподаватель гармонии, специальной теории и композиции П. Б. Рязанов.

Это было время начала активной борьбы с «классово-враждебной пролетариату музыкой», в которую включились и такие организации, как Уголовно-судебная коллегия Верховного Суда СССР. На одном из выступлений в 1927 году Нарком Просвещения А. В. Луначарский заявил: «Западноевропейское искусство — это шумный наркотик джазбандового характера». В борьбе за чистоту пролетарского искусства преследованиям подверглись многие музыканты, к 1931 году были отменены все просветительские реформы, предпринятые после революции, большинство образовательных учреждений подверглось унификации.

С 1927 по 1930 годы школа занималась «по четким соответствующим учебным планам и программам, установленным для всех учебных заведений художественно-методической секцией Государственного ученого совета (ГУСа) НКП РСФСР» (из протокола заседания рабочей бригады Облпрофсовета по обследованию состояния художественных учебных заведений, 12.09.1930).

В 1930 году в Ленинграде инициирован очередной этап административных реформ, ставивший целью разделить музыкальное обучение детей и взрослых, а также окончательно отделить среднее специальное музыкальное образование в отдельные структуры в виде техникумов. В городе было создано несколько детских музыкальных школ, а «профшколы» для взрослых преобразованы в районные курсы музыкального образования. Срок обучения в детских школах был увеличен до 7 лет, на курсах сокращен до 2-3 лет.

С 1930 года 1-я Музыкальная школа им. Н. А. Римского-Корсакова была преобразована в Государственные курсы музыкального образования им. Н. А. Римского-Корсакова, просуществовав под таким названием до 1940 года; с 1934 по 1939 год курсы располагались в Алексеевском дворце на набережной Мойки, 122 (дворец великого князя Алексея Александровича, постр. 1882–85, арх. М. Е. Месмахер). Структура учащегося контингента «курсов» сохранялась прежней — имелось детское отделение (в начале 1930-х им заведовала Е. А. Витман) и отделение для взрослых (собственно «курсы»), срок обучения составлял соответственно 7 лет либо 3 года.

В 1935 году к Музыкальным курсам им. Н. А. Римского-Корсакова были присоединены курсы при Ленинградской консерватории, переведенные с ул. Некрасова, 4/2. Не все учащиеся курсов при ЛГК, направленные на Мойку, 122, смогли добраться до нового адреса — из 234 человек курсов при ЛГК в состав курсов им. Н. А. Римского-Корсакова влилось 190 учащихся. В итоге общий контингент курсов им. Н. А. Римского-Корсакова составил 467 человек. В 1939 году Государственные курсы музыкального образования им. Н. А. Римского-Корсакова были переведены на Выборгскую сторону — на улицу Михайлова, 2, в помещение Курсов музыкального образования Красногвардейского района.

1940-годы. Школа в годы блокады Ленинграда

1 сентября 1940 года согласно приказу № 256 Управления по делам искусств Ленгорисполкома от 10.07.1940 г. школа обрела прежнюю организационную форму и получила название Государственная музыкальная школа для взрослых имени Н. А. Римского-Корсакова. Очередные преобразования подтверждены также Постановлением исполкома Ленгорсовета от 17.09.1940 г., в котором отмечено: «Государственная музыкальная школа для взрослых имени Н. А. Римского-Корсакова реорганизована из Курсов Музыкального образования Красногвардейского района и Курсов Музыкального образования имени Н. А. Римского-Корсакова».

В конце 1941 года здание на Михайлова, 2, из-за близости к Финляндскому вокзалу, было отдано под военный госпиталь, школа вновь переехала в центральную часть города в помещение эвакуированного музыкального училища при Консерватории, располагавшегося до войны на ул. Некрасова, 4/2 (угол ул. Короленко). В этом здании Музыкальной школе для взрослых предстояло войти в историю: вместе с героическими защитниками Ленинграда преподаватели и учащиеся школы переживут жестокие годы блокады: в сентябре 1942-го школа осталась единственным действующим музыкальным учебным заведением в Ленинграде — остальные учебные заведения были законсервированы, расформированы или эвакуированы. В штат Музыкальной школы для взрослых им. Н. А. Римского-Корсакова были включены преподаватели закрытых учебных заведений, тех, кто не смог или не успел покинуть скованный вражеским кольцом город — часть педагогов Консерватории, музыкального училища при ней и находившегося по соседству Музыкального училища им. М. П. Мусоргского (в феврале 1942 г. здание училища на ул. Чайковского, 11, было разрушено прямым попаданием бомбы).

22 июня 1941 года в школе проходил последний выпускной экзамен фортепианного отдела. Все уже знали, что началась война. Поступило распоряжение законсервировать школу. Однако по настоятельным просьбам педагогов и учащихся 8 сентября 1941 года возобновились учебные занятия, которые не будут прерываться и в самые трудные блокадные месяцы.

Из воспоминаний Натальи Леонидовны Беляевой (1910–1992; вела в школе класс фортепиано с 1940 по 1981 гг., в 1941 — и.о. директора; с 1969 зав. фортепианным отделом; в 1943–47 также преподавала в музыкальном училище при ЛОЛГК):

«Через несколько дней после начала войны Управлением по делам искусств было дано распоряжение временно законсервировать школу и оставить только 2-х работников: директора и бухгалтера. Все педагоги и другие служащие должны были быть уволены. Директором школы в то время был тов. Архипов К. К., после объявления войны он ушел в ополчение, передав свои полномочия мне. Итак, с 4/VII–41 г. в школе остались: тов. Дик В. Н. — бухгалтер (умер в первый год блокады) и я – и. о. директора. Тем не менее, не было дня, чтоб педагоги и некоторые учащиеся не приходили бы в школу с неизменным вопросом — начнем ли осенью заниматься? Следующим распоряжением Управления по делам искусств было — все инструменты и другие вещи, принадлежащие музыкальной школе, перевезти в помещение Фрунзенской музыкальной школы и оставить там на сохранение, а нашу канцелярию временно перевести на ул. Комсомола (ДМШ Калининского района). Пришлось договориться с одной из военных организаций. Они нам дали машину и бойцов, и перевоз был осуществлен. При погрузке помогали педагоги: Бутова, Фомина, Малинина, Мальмгрен, Николенко, Максимкова, Песоцкая и др. товарищи. Мы не теряли надежду на то, что будем работать. И вот, 8 сентября 1941 г. во второй половине дня у нас начались приемные испытания, которые пришлось проводить уже под бомбежку (1-я большая бомбежка, горели Бадаевские склады). Так мы и приняли 1-е "боевое крещение". С тех пор школа ни на один день не прекращала работу. Затем, по распоряжению Управления по делам искусств нашу школу и муз. училище им. Мусоргского поместили в помещение на ул. Некрасова 4/2. Имущество музыкального училища при консерватории находилось в этом же здании. Тут мы и стали работать. В основном работа шла в нижних этажах, так как наверху размещалось М.П.В.О.

В конце октября 1941 г. работу в двух учреждениях возглавил тов. Коллар В. А. Меня же назначили зав. уч. частью музыкальной школы им. Римского-Корсакова, зав. учебной частью училища им. Мусоргского была т. Котикова Н. Л. Начался самый трудный 1941–42 учебный год с контингентом учащихся в 82 человека. Занимались в пальто, в перчатках с обрезанными пальцами, при скудном освещении и очень низкой температуре. В самые темные и холодные месяцы частично работу пришлось перенести на квартиру отдельных педагогов, где только было можно (ХII, I, II). В марте опять все сосредоточились в помещении музыкальной школы. Помимо учебной работы, некоторые педагоги и учащиеся вели концертную работу, обслуживая военные точки, госпитали. Одной из 1-х была бригада, в которую входили педагоги Мальмгрен Е. Ф., Вайнтрауб Е. О., певцы — Мержевская и Борткевич (ранее учившаяся в этой школе) и артисты художественного слова Янкевские. Организовала и возила эту бригаду педагог Максимкова Н. И. В эту зиму зачетов не было, они были отложены на более теплое время. Весной мы, как и все жители Ленинграда, вышли на очистку города от снега. <...>

В сентябре 1942 г. музыкальная школа им. Римского-Корсакова осталась единственной действующей музыкальной учебной единицей в Ленинграде, т.к. параллельно работавшее до сего момента музыкальное училище им. Мусоргского было законсервировано. Большая часть учащихся и педагогов влилась в коллектив муз. школы.

Второй блокадный 1942–43 учебный год начался с заготовки топлива. Райсовет указал нам участок близ ст. Шувалово, где мы разобрали деревянный дом и это топливо переправили в муз. школу. Сломать деревянный да еще довольно крепкий дом оказалось нелегкой работой. Нужно было приобрести сноровку. Много дней мы потратили на эту своеобразную заготовку дров, но и эта задача была решена. Работали все работники музыкальной школы и учащиеся, люди любого возраста. <...> Полугодовая зачетная сессия в феврале 1943 г. дала возможность определить подготовку каждого учащегося и разбить весь контингент учащихся на 3 группы:

I гр. — детская музыкальная школа; II гр. — училище; III гр. — музыкальная школа взрослых. Каждая группа работала согласно своему учебному плану. Общий контингент учащихся тогда был 300 чел. Весной этого же года было несколько выступлений наших учащихся по радио, продолжались концертные выступления в военных частях.

В конце 1942–43 учебного года комиссия, уполномоченная Управлением по делам искусств Ленгорсовета, подробно ознакомилась с работой школы. Были указаны некоторые недочеты в работе, но в основном работа оценена была хорошо. Основная задача, поставленная школой — сохранить оставшиеся в Ленинграде кадры педагогов и учащихся и дать им возможность не прекращать творческой работы — была выполнена.

В музыкальной школе для взрослых в течение 1942–43 учебного года временно работала также группа преподавателей и профессоров консерватории — в частности, М. А. Бихтер, Г. А. Боссе, З. П. Лодий, [uk.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D1%94%D1%94%D0%B2%D0%B0-%D0%94%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D1%81_%D0%9B%D1%8E%D0%B1%D0%BE%D0%B2_%D0%9E%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80%D1%96%D0%B2%D0%BD%D0%B0 Л. А. Андреева-Дельмас], Т. С. Салтыкова и Е. А. Бронская (начинавшая педагогическую карьеру в школе в 1919–1920-х гг.).

Незабываемым был приезд М. В. Юдиной, которая была направлена из Москвы для оказания методической помощи и консультаций. Мария Вениаминовна <…> ходила на уроки, много играла и, можно сказать, жила все это время одной жизнью с нами. Она была бесстрашна; если во время обстрела ей надо было куда-то идти, то на все уговоры переждать в убежище она с улыбкой отвечала: «Это не в меня», — и спокойно отправлялась в путь.

В период блокады при Музыкальной школе для взрослых им. Римского-Корсакова было открыто детское отделение, на котором в конце 1944 года обучалось свыше 200 детей. По решению исполкома Ленсовета №132-2 от 2 января 1945 года детское отделение было преобразовано в «самостоятельную профессиональную детскую музыкальную школу-семилетку». С этого момента под одной крышей и под руководством одного директора начали сосуществовать две школы — Музыкальная школа для взрослых им. Н. А. Римского-Корсакова и ДМШ Дзержинского района. В школе для взрослых по-прежнему принимали «переростков» — тех, кто по возрастным нормативам не годился к приему в обычные ДМШ; эти учащиеся в ряде официальных документов назывались «подростковым отделением».

После войны

После снятия блокады Ленинграда и окончания войны контингент учащихся школы стремительно рос, в 1948 г. он достиг 1000 человек, сохраняясь в таком объёме до начала 1970-х годов. Школа вновь стала крупным музыкально-просветительским учреждением Ленинграда. Расширено количество специальностей, принципиально обновилась структура — наряду с фортепианным, вокальным и оркестровым отделами, в число ведущих подразделений выделен отдел народных инструментов, что связано с приходом в школу двух легендарных личностей — баяниста Павла Ивановича Смирнова (начавшего работать в школе в блокадном 1943 году) и гитариста [www.abc-guitars.com/pages/isakov2.htm Петра Ивановича Исакова] (перешёл в школу после закрытия гитарного отделения в музыкальном училище).

В 1952—58 гг. Музыкальная школа для взрослых им. Н. А. Римского-Корсакова — единственное учебное заведение Ленинграда, где имелся класс гитары. В числе преподавателей гитарного класса были также:

[www.abc-guitars.com/pages/kovalevskaja.htm Ядвига Ричардовна Ковалевская] (в 1957–61 гг.) — выдающаяся представительница гитарной педагогики, заслуженный работник культуры РФ (1998), ученица П. И. Исакова; впоследствии вела класс гитары в Музыкальном училище им. М. П. Мусоргского (1961–2001), где у неё учился ряд преподавателей младшего поколения гитарного отдела, в том числе А. Хван, С. Масленникова, В. Слободин и другие.

Евгений Федорович Ларионов (в 1973–79 гг.), впоследствии преподаватель петербургской Консерватории и Музыкального училища (колледжа) им. М. П. Мусоргского.

[abc-guitar.narod.ru/pages/khvan.htm Анатолий Владимирович Хван] (в 1971–2010 гг., с 1981 зав. гитарным отделом). А. В. Хван окончил эту же школу у Я. Р. Ковалевской, затем Музыкальное училище им. Мусоргского (у неё же). Автор ряда гитарных пьес. Награждён грамотами Министерства культуры РФ (1998, 2005), знаком Правительства Санкт-Петербурга «За гуманизацию школы» (1999). Заслуженный работник культуры РФ (2006).

В послевоенный период по-прежнему важное место в школе занимал фортепианный отдел, которым заведовала с середины 1950-х годов по 1969 год Анна Александровна Астафьева (1892–1973), в то время старейший педагог школы. Её работа в школе началась в середине 1920-х годов — у Астафьевой тогда училась внучка Н. А. Римского-Корсакова Ирина Троицкая.

Второй по численности и значимости отдел в послевоенные десятилетия — вокальный, под руководством Клавдии Васильевны Трублаевич: на отделе трудилось, как правило, одновременно не менее 10–12 педагогов; среди них — Евгения Марковна Быховская, Антонина Брониславовна Лещинская, Нина Николаевна Меева, Софья Антоновна Варшавская, Нина Васильевна Григорьева, Иван Сергеевич Дид-Зурабов, Екатерина Моисеевна Нацвалова, Анна Владиславовна Иванова, Нинель Андреевна Дальская, Ульянов Владимир Григорьевич (1908) // Вокально-энциклопедический словарь: Биобиблиография : в 5 т. / М. С. Агин. — М., 1991-1994., Ярошенко Лаврентий Артемьевич (1909—1975) // Вокально-энциклопедический словарь: Биобиблиография : в 5 т. / М. С. Агин. — М., 1991-1994., Фрида Аркадьевна Трайнина, Иван Николаевич Тятов, Екатерина Александровна Александрова, Юрий Сергеевич Никулин и другие. С 1977 по 2013 год сольное пение в школе преподавала бывшая солистка Малого театра оперы и балета О. М. Стихина (в 1981–2010 гг. зав. вокальным отделом).

В 1960-е годы количество учащихся превысило 1000 чел., школьные коллективы и солисты регулярно участвовали в городских концертах, вели большую шефскую работу. С 1967 года срок обучения в школе составил 5 лет (ранее — 4 года с дополнительным годом обучения), в это время она имела в распоряжении 36 аудиторий и располагала следующим инструментарием: 33 рояля, 9 скрипок, 7 виолончелей, 1 контрабас, 1 арфа, 6 кларнетов, 3 гобоя, 1 фагот, 2 тромбона, 1 баян, 2 электрогитары, 1 ударная установка.

Преподаватели музыкально-теоретических дисциплин в послевоенный период:

Инна Михайловна Образцова (1915–1999) преподавала в школе музыкальную литературу с конца 1940-х до 1968 г. Сестра Ю. М. Лотмана. Выпускница Ленинградской консерватории, музыковед, композитор, краевед, автор книг «О музыке и музыкантах» (1952), «Н. А. Римский-Корсаков: краткий очерк жизни и творчества» (1964), «Римский-Корсаков на Псковщине» (1981), «Мусоргский на Псковщине» (1985, две последние совместно с дочерью Натальей).

Елена Ивановна Германова (сольфеджио и гармония, 1945–1960-х гг.); Софья Ефимовна Авербух (сольфеджио и музыкальная литература, 1953–1975 гг.); Софья Фаддеевна Певзнер (сольфеджио и музыкальная литература, 1945–1970-е гг.); Эдварда Николаевна Блок (сольфеджио и музыкальная литература, 1966–2000 год; ученица композитора Г. И. Уствольской).

Без определенного места жительства

На рубеже 1970-х и 1980-х годов школа испытывала финансовые и административные трудности: будучи хозрасчетной единицей, школа вынуждена лавировать между необходимостью выплачивать арендную, заработную плату и разумным ограничением платы учащихся за обучение, резкое увеличение которой привело бы к массовому оттоку обучающихся. Администрация школы искала компромиссы, пытаясь экономить на фонде заработной платы: с целью сохранения контингента велось сокращение наиболее высокооплачиваемых (и высококвалифицированных) педагогов, в конце десятилетия педагогический коллектив сократился более чем на треть. Управление культуры требовало резкого увеличения платы за обучение, устраивало постоянные проверки деятельности школы, регулярно смещало руководство. Директорами школы были Пятышев Л. Н. (1974–77), Иванов С. Д. (1977–84), Медведев В. С. (1984–85), Кочетков В. А. (и. о., 1985–86), Ф. П. Сергеев (1986–88). В 1985 году музыкальная школа для взрослых потеряла помещение: располагавшаяся в одном с ней здании ДМШ Дзержинского района, которую школа взрослых выпестовала в годы блокады, в начале 1980-х годов вытеснила школу для взрослых на верхние этажи 5-этажного здания, пришедшие в аварийное состояние (протечки и обрушения потолков, вываливающиеся оконные блоки, сколы штукатурки и т. п.). Музыкальная школа для взрослых, не получавшая государственной дотации (отказавшись от неё в годы войны по своей инициативе в качестве благородного жеста помощи блокадному городу), была не в состоянии проводить дорогостоящий ремонт ветшавшего здания. Здание на Некрасова, 4, целиком перешло на баланс детской школы, Музыкальная школа для взрослых более чем на десятилетие оказалась лишенной собственного помещения. С 1985 по 1996 год школа работала в арендуемых классах общеобразовательных школ разных районов города: №534 на Светлановском проспекте, №90 на ул. Сикейроса, №94 на ул. Симонова, №112 на ул. Кустодиева, №82 на ул. Мира, №11 на 16-й линии Васильевского острова (занятия проходили одновременно в 2–3 филиалах).

К концу 1980-х годов контингент сократился, некоторые отделы (струнный и духовой) исчезли вообще: в школе осталось пять специальностей (фортепиано, вокал, гитара, баян и аккордеон). 1988–89 учебном году в музыкальной школе обучалось около 400 чел. — меньше, чем в военном 1944-м. В последние годы «черного десятилетия» школе удалось перевести часть педагогов ближе к центру, на Петроградскую сторону (ул. Мира, 26).

В этот критический период, 14 марта 1988 года коллективом школы был избран новый директор: им стала бывшая выпускница школы, преподаватель фортепианного отдела Татьяна Борисовна Орлова, являющаяся директором по настоящее время (2014).

В 1991 году школа сменила статус и стала называться Детской музыкальной школой имени Н. А. Римского-Корсакова с сохранением отделения для взрослых учащихся.

В здании бывшей Городской думы

Вопрос о выделении школе отдельного помещения сдвинулся с мёртвой точки после вмешательства заместителя председателя Ленинградского горисполкома Валентины Матвиенко, предпринявшей реальные шаги к решению проблемы. В 1996 году школе был выделена часть 2 этажа (правая сторона) Южной парадной лестницы бывшей Городской думы с сохранением филиала на ул. Мира, 26; в течение 1996—2014 годов площадь помещений школы увеличилась в 10 раз за счет дополнительных площадей в том же здании.

После переезда в здание Городской думы, связанное с именами выдающихся русских композиторов, школа пережила второе рождение. В 2003—2004 году в ней обучалось около 800 учащихся по 14 специальностям — фортепиано, гитара, сольное пение, скрипка, альт, виолончель, контрабас, арфа, флейта, кларнет, саксофон, баян, аккордеон, орган. Педагогический коллектив составил 87 преподавателей и 15 концертмейстеров. В 2000 году Музыкальная школа им. Н. А. Римского-Корсакова стала лауреатом конкурса «Золотые традиции петербургской школы», организованного Институтом «Открытое общество» (Фонд Сороса).

В 2009 году школа получила Диплом Губернатора Санкт-Петербурга III степени, в январе 2014 — благодарность Председателя Совета Федерации Федерального собрания РФ В. И. Матвиенко за неоценимый вклад коллектива школы в культурную и духовную жизнь блокадного Ленинграда (в связи с 70-летием со Дня полного освобождения города от фашистской блокады).

В 2012—2013 уч. году в школе обучалось 1112 чел. (712 на бюджетном, 400 — на самоокупаемом отделении) по 16 специальностям: фортепиано, гитара, сольное пение, скрипка, альт, виолончель, контрабас, арфа, флейта, гобой, фагот, кларнет, саксофон, баян, аккордеон, орган.

В 2014 году в числе 150 преподавателей и концертмейстеров — народные артисты России Р. С. Волкова (зав. вок. отделом с 2010), Н. П. Дроздова-Вайнер (сольное пение); заслуженные работники культуры Л. П. Криштоп (фортепиано), Г. Е. Иванова (фортепиано), С. Б. Привалов (заместитель директора по учебной работе); кандидаты искусствоведения С. Н. Богомолов (теория) и Д. И. Крутиков (гитара); 10 лауреатов Международных конкурсов; артисты петербургских театров и оркестров; музыканты, выступающие с сольными программами в Петербурге и за его пределами. В школе работает крупнейший в России гитарный отдел с 23 преподавателями (зав. отд. с 2010 — Б. И. Лазарев), органный класс (преп. [www.mariinsky.ru/company/orchestra/organ/grigory_varshavsky/ Г. В. Варшавский]), класс композиции (преп. члены Союза композиторов России В. В. Малаховская и А. А. Орелович), сохраняются большой фортепианный (свыше 30 преподавателей) и вокальный отделы (16 преподавателей).

В 2015 году предпринята попытка фактического уничтожения школы — по инициативе начальника сектора культурно-досуговой деятельности и образования в сфере культуры Комитета по культуре Санкт-Петербурга А. Дороговой школу пытались привести в стандартный формат детской школы с ограничением по возрасту, что лишило бы школу её уникальности, а значит, фактически прекратило бы существование единственной в России государственной "школы для взрослых". Борьба за сохранение специфики школы вызвала широкий общественный резонанс. В августе 2016 года после вмешательства вице-губернаторов Санкт-Петербурга В. В. Кириллова и М. П. Мокрецова принято [gov.spb.ru/gov/admin/kirillov-vladimir-vladimirovich/news/95249/ постановление Правительства Санкт-Петербурга] об изменении статуса школы с детской на общедоступную, что открыло возможность для сохранения взрослого отделения.

Выдающиеся выпускники

• Бехтерева Наталья Петровна (1956) — академик, директор Института мозга человека.
• Вавилов Владимир Фёдорович (ок. 1952) — гитарист и лютнист, автор известных на весь мир пьес-мистификаций.
• Вишневская Галина Павловна (1944) — солистка Большого театра СССР, народная артистка СССР (училась в школе в 1943–44 гг. в течение полугода в классе сольного пения И. С. Дид-Зурабова; после школы в других музыкальных учебных заведениях не обучалась, в 1951–52 брала частные уроки вокала у В. Гариной).
• Лисициан Павел Герасимович (нач. 1930-х) — солист Большого театра СССР, народный артист СССР, профессор Ереванской консерватории.
• Маринина Александра (1971) — писатель (наст. имя Алексеева Марина Анатольевна).
• Москвина Тамара Николаевна (1958) — чемпионка Европы по фигурному катанию, тренер сборной СССР.
• Нильсен Владимир Владимирович (1923) — лауреат I Всесоюзного конкурса пианистов (1938, 2 премия), профессор Ленинградской и Киевской консерваторий.
• Преображенская Софья Петровна (1919) — солистка театра оперы и балета им. С. Кирова, народная артистка СССР, профессор Ленинградской консерватории.
• Ручьевская Екатерина Александровна (1943) — доктор искусствоведения, профессор Санкт-Петербургской консерватории.
• Самсонов Владимир Викторович (1985) — лауреат международного конкурса им. Марио дель Монако (Гран-при), солист Мариинского театра, заслуженный артист России.
• Стрижак Вероника Николаевна (1980) — ведущая телерадиокомпании «Петербург-5», лауреат конкурса журналистов «Золотое перо» (Гран-при, 1998).
• Харьковский Александр Захарович (1976) — музыковед, журналист, композитор, ответственный редактор издательства «Композитор • Санкт-Петербург»
• Хиль Эдуард Анатольевич (1955) — эстрадный певец, народный артист РСФСР.

Ссылки

• [rimskors.ru/ Официальный сайт]
• [spb.spravker.ru/shkoly/muzykalnaja-shkola-imeni-n-a-rimskogo-korsakova.htm Музыкальная школа им. Н. А. Римского-Корсакова на карте]
• [elcat.shpl.ru/index.php?url=/notices/index/IdNotice:778942/Source:default Привалов C. Б., Баяхунова Л. Б. Детская музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова]. В сб.: Обсерватория культуры. 2008, №4, с. 100-103
• [culture.5uglov.ru/sueta_dney/zdes_uchat_ne_tolko_muzyke/ Здесь учат не только музыке]. "Пять углов", 27.05.2014 (о праздновании 95-летия школы).
• [www.world-war.ru/sudba-vokalista/ Николаева Е. Судьба вокалиста.] В сб.: Был город-фронт, была блокада. Рассказы, стихи, очерки, документы, хроника блокадных дней. Ленинград, 1984 (об учёбе в школе во время блокады Ленинграда)
• [www.spbumag.nw.ru/2000/02/3.html Громова Т. Н. Юные защитники города.] Журнал «СПб Университет», №2 (3525), 27.01.2000 (об учёбе в школе в годы войны)
• [magazines.russ.ru/neva/2010/1/pe24.html Андрей Петропавлов. Мои музыкальные школы.] «Нева» 2010, №1 (об учёбе в школе в послевоенной время)
• [www.litmir.net/br/?b=523&p=62 Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни.] Изд. Нотабене, Санкт-Петербург, 1999 (об учёбе в школе после войны в классе сольного пения К. В. Трублаевич и дружбе с аккомпаниатором Е. П. Товиевой)
• Магия мозга. Памяти Натальи Бехтеревой. Документальный фильм в 4-х сериях по заказу телеканала "Культура", Россия, 2004. Реж. Дмитрий Сидоров. [tvkultura.ru/video/show/brand_id/29576/episode_id/460426/video_id/460426/viewtype/picture Серия 1 (видео, рассказ об учёбе в школе, с 0.40.20).]
• [www.abc-guitars.com/pages/smirnov_jury6.htm Ю. А. Смирнов. Автобиографический очерк.] Интернет-словарь "Гитаристы и композиторы" (об учёбе в школе в послевоенное время)
• Крюков А. Музыкальная жизнь сражающегося Ленинграда, очерки. «Советский композитор», Ленинградское отделение, 1985.
• [www.chaspik.spb.ru/people/v-muzyikalnoy-shkole-im-rimskogo-korsakova-teper-uchat-po-plastikovyim-notam/ Страница из жизни школы]. Еженедельник "Петербургский час пик", 13.09.2010
• [www.rusperson.com/html/19/RU01006192.htm Хван Анатолий Владимирович], гитарный педагог.
• С. Б. Привалов. Музыкальная школа имени Николая Андреевича Римского-Корсакова. Страницы 95-летней истории: от школы взрослых к школе для всех. СПб, Цветпринт, 2013, 158 с. - 500 экз.

Отрывок, характеризующий Музыкальная школа имени Н. А. Римского-Корсакова

– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.