Музыка Кубы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск


Музыка Кубы — очень интересна и самобытна, она впитала в себя много местных мотивов и классическую аранжировку.

Вопрос о происхождении одного из наиболее известных кубинских музыкальных стилей пачанги до сих пор не ясен. Традиционно считаетсяК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5051 день], что она возникла в 1955 году как результат смешения ритмов меренге и конги («мереконга») на Кубе. Часто отцом пачанги называют кубинца Эдуардо Давидсона (исп. Eduardo Davidson), однако противники этого мнения считают такие заявления ошибочными, поскольку первая композиция Дэвидсона в этом стиле была написана лишь в 1959 году.

Несмотря на то, что наиболее распространена версия о кубинском происхождении пачанги, на Кубе этот стиль никогда не был очень популярен. В то же время восточное побережье США в начале 1960-х годов XX века испытало настоящий бум пачанги.

Заметным явлением в новейшей музыкальной жизни Кубы стало возникшее в 1970-е годы движение «Новая трова», наследовавшее стилю трова (его крупнейшим представителем был Синдо Гарай), и представлявшее собой одно из движений латиноамериканской авторской «новой песни».



Академическая музыка на Кубе

Несмотря на то, что в XIX веке академическая музыка на Кубе уже получила определённое развитие, значительных успехов она достигла в XX столетии. В области оркестрового исполнительства весомый вклад в это развитие внёс Филармонический оркестр Гаваны, созданный в 1924 году Педро Санхуаном; одной из центральных фигур этого коллектива был один из ведущих довоенных кубинских композиторов Амадео Рольдан, за его пультом в разные годы стояли такие музыканты с мировым именем, как Эрнест Ансерме, Томас Бичем, Бруно Вальтер, Эйтор Вилла Лобос, Сергей Кусевицкий, Пьер Монтё, Шарль Мюнш, Серджиу Челибидаке, Игорь Маркевич.

Известные кубинские музыканты

Напишите отзыв о статье "Музыка Кубы"

Примечания


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Музыка Кубы

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.