Музыка Латвии

Музыка Латвии в течение многих лет находилась под сильным влиянием немецкой культуры, лишь в конце XIX века начала формироваться национальная школа. В то же время народные музыкальные традиции страны имеют давнюю историю и богатое наследие.

Академическая музыка

Наиболее ранние известные сведения о латвийской музыке относятся к периоду неолита: археологами обнаружены инструменты рода флейт. К концу первого тысячелетия народами, населявшими территорию современной Латвии, было создано множество инструментов, таких как кокле (струнно-щипковый инструмент рода цитры), чья конструкция сохранилась до наших дней.

К моменту завоевания территории современной Латвии крестоносцами (XIII век) музыкальная культура этого региона была по преимуществу народной. Вплоть до XIX века музыкальная культура Латвии основывалась почти исключительно на немецких традициях. С XIII века развивалась католическая, а с XVI века ― также протестантская церковная музыка. В Риге существовали гильдии и цеха городских музыкантов, состоявшие только из немцев. Первые книги литургических песнопений на латышские тексты были напечатаны в Кёнигсберге в 1587 году и в Риге ― в 1615. С XVII по XIX век музыкальная жизнь Латвии была тесно связана с европейской культурой. В Риге действовало Музыкальное общество (с 1760) и Городской театр (с 1782), а при дворе герцога Курземе в Митау (ныне Елгава) работали известные музыканты, такие как Иоганн Фишер, Франц Адам Вайхтнер, Иоганн Адам Хиллер. С 1753 по 1788 в Риге работал ученик Баха Иоганн Готфрид Мютель.

В XVIII―XIX веках во многих латвийских церквях были установлены органы, до наших дней сохранилось около 250 исторических инструментов. Орган Домского собора в Риге с четырьмя мануалами и 125 регистрами, построенный в 1884 году, был на момент открытия крупнейшим в Европе. В Латвии, лежавшей на пути между крупнейшими концертными центрами Западной Европы и Санкт-Петербургом, стали проходить концерты известных органных виртуозов того времени. Укрепились культурные связи латвийской интеллигенции с Кёнигсбергским университетом. В 1764―1769 в Риге жил немецкий философ Иоганн Готтфрид Гердер (1744―1803), первым начавший публиковать в Европе латышские народные песни. Среди других известных деятелей культуры, чья биография была связана с Латвией ― музыкальный издатель Иоганн Фридрих Харткнох (1740―1789).

В первой половине XIX века в Ригу с концертами приезжали Джон Филд, Роберт и Клара Шуманы, Ференц Лист, Гектор Берлиоз, Антон Рубинштейн. В 1837―1839 в городе жил Рихард Вагнер, здесь он начал работу над оперой «Риенци».

Вторая половина XIX века ― время формирования латышской национальной музыкальной школы. Одним из первых её представителей стали композиторы Карлис Бауманис (1835―1905), автор текста и музыки латвийского гимна, и Янис Цимзе (1814―1881), собиравший и обрабатывавший народную музыку. Среди музыкальных жанров активнее всего развивалось хоровое пение, в 1873 году прошёл первый песенный фестиваль, ставший традиционным и проводящийся каждые пять лет.

Музыкальное образование в Латвии XIX века было доступно лишь в семинариях и нескольких музыкальных школах, а для получения более полного образования музыканты отправлялись за границу или в Санкт-Петербург. Латвийская академическая музыка конца века, как и во многих других восточноевропейских странах, находилась под сильным влиянием фольклора. Такие композиторы, как Андрей Юрьянс, Язепс Витолс и Эмилис Мелнгайлис, часто использовали в своих сочинениях прямое цитироване народных песен, другие (Альфред Калныньш, Эмиль Дарзиньш) избегали этого, но и в их работах существенное место занимают элементы фольклора.

Кратковременный период независимой республики (1918―1940) ― эпоха бурного развития музыкальной культуры Латвии. В Риге открывается Латвийская национальная опера (первый латышский оперный спектакль ― «Банюта» Альфреда Калныньша ― был поставлен на её сцене в 1920), Латвийская консерватория (ныне Латвийская музыкальная академия имени Язепа Витола, 1919), музыкальные школы, основан первый постоянный симфонический оркестр (оркестр Рижского радио, 1926) и ряд камерных ансамблей. Различные направления композиторского искусства представлены Язепсом Витолсом, Альфредом Калныньшем, Язепсом Медыньшем (национальный романтизм), Янисом Медыньшем и Янисом Калныньшем (поствагнеризм), Янисом Кнепитисом и Янисом Залитисом (импрессионизм) и др.

С присоединением Прибалтики к СССР в Латвии был учреждён ряд новых музыкальных коллективов, так, в 1940 был основан Хор радио и телевидения, год спустя ― Латвийская филармония, в 1944 ― Союз композиторов Латвийской ССР, вскоре после войны открыт Театр оперетты. Во второй половине 1940-х латвийская музыка попала под жёсткий контроль со стороны партийной цензуры. Многие композиторы вынуждены были эмигрировать и продолжить свою работу за границей, среди них ― Янис Калниньш, Вольфганг Дарзиньш, Таливалдис Кениньш, Гундарис Поне. В эпоху «оттепели» в латвийской музыке появились качественно новые стилевые течения, связанные с европейским послевоенным авангардом, однако основными направлениями оставались неоромантизм и неоклассицизм.

Основной оперной площадкой Латвийской ССР был Государственный театр оперы и балета. На его сцене ставились как классические, так и современные оперы, в том числе ― новейшие сочинения латвийских композиторов. В разное время дирижёрами в этом театре были Леонидс Вигнерс, Эдгар Тонс, Рихардс Глазупс, Александр Вилюманис, а также иностранцы — Лео Блех, Гинтарас Ринкявичюс и др.

Современная Латвия ― крупный центр европейской музыкальной культуры. В Риге и других городах регулярно проходят концерты крупнейших мировых музыкантов, международные музыкальные конкурсы и фестивали. Особенно известны фестивале в Юрмале (Дзинтари) и Сигулде.

Среди латвийских музыкантов, завоевавших мировую известность во второй половине XX и начале XXI века ― композиторы Янис Иванов, Пауль Дамбис, Майя Эйнфельде, Артур Гринупс, Имантс Калныньш, Ромуалдс Калсонс, Петерис Плакидис, Георг Пелецис, Юрис Карлсонс, Петерис Васкс, Раймонд Паулс, Ромуальд Калсонс, Имантс Земзарис, дирижёры Арвид Янсонс и его сын Марис, Андрис Нельсонс, певцы Карлис Зариньш, Янис Спрогис, Ингус Петерсонс, Самсон Изюмов, Александр Антоненко, певицы Жермена Хейне-Вагнере, Инессе Галанте, Элина Гаранча, Майя Ковалевска, пианисты Артур Озолиньш, Илзе Граубиня, Вестардс Шимкус, скрипачи Байба Скриде,Иева Граубиня-Браво, Расма Лиелмане-Кортеса, Валдис Зариньш и Гидон Кремер, фортепианный дуэт Нора Новик и Раффи Хараджанян, валторнист Арвидс Клишанс, виолончелистка Элеонора Тестелец, хоровые дирижеры Имантс Цепитис, Имантс и Гидо Кокарсы, органисты Таливалдис Декснис и Ивета Апкална.

Народная музыка

Литература

• Музыкальная энциклопедия п/ред. Ю. Келдыша, статья «Латышская музыка» (автор Я. Я. Витолинь).
• Сб. Музыка Советской Латвии. Рига, 1988.

Ссылки

• [www.music.lv/en/ Сайт о латышской музыке]

Отрывок, характеризующий Музыка Латвии

Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.