Музыка Хорватии

Хорватская музыка, развитие которой охватывает период от средневековья до современности,— важная составляющая часть хорватской культуры.

Профессиональная музыка

Первые памятники профессиональной музыкальной культуры — культовые произведения, возникшие в X в. в монастырях Далмации (побережье Адриатического моря). Не будучи зависимой от Османской империи, как другие районы страны, она поддерживала связь с Италией, поэтому в светском профессиональном музыкальном искусстве Далмации ощутимо влияние итальянской музыки, особенно в Дубровнике — крупнейшем культурном центре Далмации. С XVI в. здесь ставились пасторали, драматические игры с пением и танцами, мистерии, литургические драмы, в XVI—XVIII вв. — пьесы с муз. номерами. Среди композиторов 16-17 вв., работавших в городах Далмации, выделяются хорваты А. Патриций, Ю. Скаветич, В. Елич, особенно И. Лукачич (сб.: мотетов «Sacrae cantiones», 1620) и итальянец Т. Чеккини.

Новое время

В XIX веке ряд хорватских музыкантов были известны и за рубежом. В их числе — М. Степан, Ю. Байамонти, И. М. Ярнович, отец и сын Л. и А. Соркочевичи. В XIX веке центр музыкальной культуры переместился в северные области Хорватии — выдвигается Загреб, где в 1797 году открылся первый постоянный «Амадеем театр» (существовал до 1834 года), на сцене которого выступали приезжие труппы (немецкие, итальянские).

Решающее влияние на дальнейшее развитие хорватской музыки произвел иллиризм — общественно-политическое и культурное движение в Хорватии в 1830-40-х годах, которое вызвало подъем и музыкального искусства. Пробудился интерес к народному творчеству, национальной истории, развернулась просветительская деятельность хорватских музыкантов, возникли хоровые общества, в том числе Народное Иллирийское хоровое общество (1839), появились массовые песни и другие произведения, проникнутые национально-патриотическим содержанием. Среди авторов популярных патриотических песен и маршей того времени — Ф. Ливадич, Ф. Пинтарич, И. Падовец, Ф. Русан, Ф. Покорный. Первый крупный хорватский профессиональный композитор — Ватрослав Лисинский, создатель национальной оперы (романтическая опера «Любовь и злодейство», 1846; историческая драма «Окунитесь», 1851, постановка в Загребе в 1897 году). В 1827 году в Загребе группой любителей музыки создана первая в Хорватии значительная музыкальная организация — общество «Музикферайн» (неоднократно переименовывался; с 1925 года — «Хрватски глазбени завод»), при котором в 1829 году основана музыкальная школа, потом любительский оркестр (участвовал в оперных спектаклях, которые ставились в нем итальянскими труппами). В 1834 году построено первое в Хорватии специальное театральное здание — театр на Марковой площади (позже стал называться Хорватский национальный театр). По инициативе деятелей иллиризма в театре исполнялись отрывки из пьес и опер хорватском языке, между действиями звучали национально-патриотические песни, так называемые будници. В 1840 году поставлен первым хорватский национальный музыкальный спектакль «Юран и София» Ливадича (текст И. Кукулевича-Сакцинського).

XX и XXI века

После образования Королевства сербов, хорватов и словенцев (1918; с 1929 года — Королевство Югославия) началось формирование хорватской национальной композиторской школы. Её утверждению способствовал общий подъем культурной жизни Хорватии в 1920-30-е годы, в том числе развитие музыкального образования. В 1916 году в Загребе на основе музыкальной школы при музыкальном обществе «Хрватски глазбени завод» была организована консерватория, в 1920 году стала государственной (с 1922 года — Музыкальная академия). Открылось несколько средних музыкальных школ в Загребе (в том числе «Лисинская», 1927) и других городах. Организованы новые и реорганизованы ранее существовавшие исполнительные коллективы. В 1919 году на базе оркестра хорватского национального театра создан филармонический оркестр, получивший в 1920 году название Загребской филармонии и занявший ведущее место в концертной жизни Хорватии. Ведущая роль в развитии национальной музыкальной культуры в 1920-30-е годы принадлежала крупнейшим хорватским композиторам К. Барановичу, Я. Готовацу и Й. Славенскому. Они внедрили новые жанры — национальную комическую оперу («Стриж-котенок» Барановича, 1932; «Эро с того света» Готоваца, 1935) и балет («Пряничное сердце» Барановича, 1935), программную оркестровую музыку и камерно-инструментальный ансамбль.

С образованием Федеративной Югославии в Хорватской республике были открыты новые оперные театры — в Осиеке и Сплите (1945), симфонические оркестры Радио в Загребе, Риеке и Дубровнике, камерный оркестр «Загребские солисты», хоровое общество «Пава Марковац», «Владимир Назорей», «Братство и единство» и другие. Стали регулярно выходить музыкальные журналы «Muzicke novine» (1946), «Muzika i skola» (с 1956) и др. Организован союз хорватских композиторов, музыкантов-исполнителей, музыкантов-педагогов, фольклористов. Создан музыкальный отдел в Академии наук и искусств Хорватии. Проводятся музыкальные фестивали, в том числе международные — «Дубровницкие летние игры» (с 1950 года), «Сплитские летние игры» (с 1954 года), «Загребский биеннале» (с 1961 года) и другие. Среди композиторов конца 1940 — 50-х годов — Б. Папандопуло, М. Ципра, И. Брканович, Б. Белинский, C. Златич, И. Лхотка-Калинский, М. Девчич, С. Шулек. Новые течения западноевропейской музыки 50-х годов, в том числе авангардизм, отразились в произведениях следующих композиторов: Б. Сакач, М. Келемен, И. Малец. В 1960 — 70-е годы выдвинулись композиторы С. Хорват, А. Клобучар, Д. Детони, И. Кульерич, в 1990-х и начале 2000-х — Ф. Парач, И. Йосипович (президент Хорватии в 2010-15), Б. Шипуш (род. 1958), [www.giuseppe.hr/artist/mladen-tarbuk/biography М. Тарбук] (род. 1962).

Крупнейшие хорватские музыковеды — Й. Андрич, В. Жганец, А. Видакович, К. Ковачевич, И. Суцичич, Л. Жупанович, Н. Глиго.

Среди исполнителей: дирижеры — Л. фон Матачич, М. Хорват, М. Башич, Н. Бареза, Б. Клобучар; пианисты — И. Погорелич, И. Мачек, Ю. Мурай, М. Лоркович, П. Гвоздич, В. Крпан; скрипачи — З. Балия, И. Пинкава, И. Клима, Т. Нинич; виолончелисты А. Янигро, В. Дешпаль; певцы — В. Руждяк, Н. Путтар-Голд, М. Подвинец, Ф. Паулик, Н. Жунец, Б. Стилинович, М. Кларич, М. Радич, Р. Поспеши Балдан, Б. Рук-Фочич, Л. Молнар-Талаич.

Фольклор

Хорватская музыка черпает свои истоки из фольклора славянских племен, поселившихся на Балканах в VII веке. Ритуальные, эпические, танцевальные, лирические и другие песни имеют областные различия. Наибольшим национальным своеобразием отличаются народные песни центральных районов Хорватии. У жителей побережья Адриатического моря они близки к итальянским песням, в северных областях — в альпийскому музыкальному фольклору, в Меджимурье — к старинным венгерским крестьянским песням.

Для хорватских народных песен характерны 7-ступенные натуральные лады, иногда пентатоника, встречается ладовая переменность, богатая ритмика отличается разнообразием (в танцевальных напевах частые синкопы), применяются также переменные размеры. Среди специфических жанров народной музыки Хорватии следует отметить следующие:

• Ганга (Ganga) — бытует в сельской местности Хорватии, а также Боснии и Герцеговине. Ганга поётся солистом, к нему присоединяется хор в крикливой манере и в диссонирующий интервал (обычно в малую секунду).
• Тамбурица (Tamburica) — инструментальный жанр, название которого происходит от названия семейства струнных инструментов — тамбуры, используемых для исполнения музыки этого жанра. Представляет собой песни, которые поются под аккомпанемент, преимущественно любовной и пасторальной тематики. Расцвет жанра приходится на XIX век, когда исполнители тамбурицы — тамбураши собирались в большие ансамбли, однако популярность сохранялась и в XX веке (среди самых известных исполнителей — Яника Балаж). В Хорватском Загорье тамбурица включена в состав народных оркестров, вместе со скрипками, цимбалами и аккордеоном.
• Клапа (Klapa) — традиционное название мужских акапелльных коллективов, а также музыки, которую эти коллективы исполняют. Возникла в 1960-х годах.

Кроме тамбуры, среди хорватских народных инструментов — гусли, используемые преимущественно для сопровождения эпических и исторических песен, в тематике которых важное место занимали войны за независимость от османского ига. В фольклоре пастухов встречается деревянный духовой дипл (diple).

Литература

• Ямпольский И. Музыка Югославии, М., 1958;
• Kuhač F. Prilog za poviest glasbe Juinoslovjenske. Opis i poviest narodnih glazbala juinih Slovena)// Rad Jugoslavenske akademije znanosti i umjetnosti, 1877, kn. 38, 39, 41; 1878, kn. 45; 1879, kn. 50; 1882, kn. 62-63;
• Širola В. Pregled povilesti hrvatske muzike. Zagreb, 1922;
• Žganec V. Narodne popijevke Hrvatskog Zagorja, t. 1-2. Zagreb, 1950—1952;
• Andrić J. Razvoj muzicke umjetnosti u Hrvatskoj, в кн.: Historijski razvoj muzicke kulture u Jugoslaviji. Zagreb, 1962;
• Kovačević К. The history of Croatian music of the twentieth century. Zagreb, 1967;
• Kovačević К. Die kroatische Musik des XX. Jahrhunderts, «Zvuk», 1967, No 77-78;
• Žganec V. Odnos glagoljaskog crkvenog i svjetovnog narodnog pjevanja u kvarnerskom podrucju // Rad XVII kongresa Saveza udruzenja folklorista Jugoslavije. Роrec, 1970; Zagreb, 1972;
• Kovačević К. Hrvatska glazba, в сб.: Hrvatska, Zagreb, 1972;
• Rithman D.С., Polifoni oblici druge kategorije u narodnoj muzici Hrvatske, в сб.: Rad XVII kongresa Saveza udruzenja folklorista Jugoslavije, Porec, 1970, Zagreb, 1972.
• Županović L. Centuries of Croatian music. Zagreb, 1984
• Gligo N. Pojmovni vodič kroz glazbu 20. stoljeća s uputama za pravilnu upotrebu pojmova. Zagreb, 1996.

Ссылки

• [www.culturenet.hr/default.aspx?id=23193& Н.Глиго. Новая хорватская музыка (2009)] (хорв.)
• [www.ce-review.org/00/19/everett19.html Современная музыка в Хорватии] (англ.)
• [enc-dic.com/word/h/Horvatskaja-muzka-13687.html Хорватская музыка] // Музыкальная энциклопедия

Отрывок, характеризующий Музыка Хорватии

Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.