Музыка маори

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Музыка маори — одно из искусств народа маори, она входит в музыкально-танцевальные искусства Океании. Музыка была неотъемлемой частью повседневной жизни, сопровождая каждого маори от рождения до смерти. Некоторые танцы и песни, приуроченные к различным событиям, весёлым или грустным, дошли до нас, другие же исчезли вместе с культурным контекстом. Так, к примеру, исчезли некоторые военные песни. Маори до контакта с европейской цивилизацией не имели сложной мелодической музыки, многие песни исполняли речитативом на одной ноте, а если ноты всё-таки имелись, то использовалось не более четырёх разных.

Музыкальные инструменты примитивные, ударные и струнные отсутствовали. В XIX веке музыкальная культура маори подверглась активной европеизации, однако не исчезла, а влилась в общую новозеландскую. В пении считалось важным не делать ошибок в дыхании и словах, а также не фальшивить; всё это считалось дурными предзнаменованиями.

Зачастую танцы маори невозможно отделить от музыки, а музыку — от магии, к примеру, хака исполняется со специфическим танцем и особой песней и представляет собой одновременно музыкальный и танцевальный жанр, ввиду чего в данной статье они рассмотрены вместе.





История

Маори встретили первого из европейцев, посетившего Новую Зеландию, Абеля Тасмана, звуками духового инструмента (скорее всего, конха)[1]. Джеймс Кук оставил множество описаний музыки и танцев маори после своего путешествия на новозеландские острова: его судно часто натыкалось на боевые каноэ, пассажиры которых исполняли военные танцы[2]. С этих описаний началась история изучения музыкального искусства новозеландских маори. Путешественники оставили множество записей о танцах и песнопениях этого народа, благодаря чему до нас дошли некоторые сведения об уже исчезнувших жанрах; позже исполнение стали записывать на восковые цилиндры, а затем и аудиокассеты.

Путешественники часто высказывали неодобрение по поводу бедного мелодического состава музыки, в которой можно было различить не более 3—4 нот[3]. Сопоставив более 800 песен, было определено, что, хотя ни одна отдельная песня не содержит семи нот, в совокупности в музыке маори можно выделить их все[4]. У песен наблюдалось относительно чёткое разделение на жанры, хотя некоторые произведения относят сразу к нескольким. Влияние европейской музыкальной традиции началось довольно скоро: исполнение песни жанра пои на аккордеоне зафиксировано уже в 1880-х годах[5].

Христианский миссионер Генри Уильямс писал:

Я считаю, что необходимо запретить все старые обычаи, танцы, пение и татуировки, все основные местные вакханалии. В Окленде люди любят собираться большими компаниями с целью демонстрации своих ужасающих танцев[6].

— [www.enzb.auckland.ac.nz/document?wid=1049&page=0&action=null Henry Williams to the Reverend E. G. Marsh. 1845]

Христианские миссионеры пропагандировали исполнение гимнов среди местного населения, и этот жанр был быстро усвоен маори[7]. Параллельно миссионеры активно препятствовали исполнению военных песен и танцев, а также другим местным практикам, положив начало их исчезновению[8]. Вслед за миссионерами в Новую Зеландию прибыло множество колонистов, вместе с которыми прибыла и европейская музыка, а также музыкальные инструменты[9]. Со временем отношение к танцам со стороны европейцев улучшилось, хаку стали регулярно исполнять при визитах королевской семьи[10].

Первые гимны на языке маори были опубликованы в 1827 году в составе сборника[11]. Множество новых песен в стиле пао, пои и ваиата сочиняются с европейскими мелодиями, изначально они стали популярны на курортах, расположенных вокруг озера Роторуа[12]. Важную роль в становлении современной музыки маори сыграл австралийский и новозеландский композитор Альфред Хилл, опубликовавший два собственноручно составленных и аранжированных сборника песен маори[13]. Известны и сочинения самого́ Хилла, созданные под влиянием музыкальной традиции маори: «Симфония маори» 1899 года, опера «Тапу» (1902) и несколько песен[13].

Широкую известность получили песни «Ваиата пои» Хилла, «Хине э хине» Фанни Роуз Ховиэ[en], «Э пари ра», «По ата рау» и «Покарекаре-ана»[14].

В 1970 году в Оклендском университете открылся Архив музыки маори и тихоокеанских народов (англ. Archive of Maori and Pacific Music), по состоянию на 2001 год это самое полное собрание музыкальных произведений народа маори. Кроме него, крупные коллекции музыкального искусства маори содержатся в Национальной библиотеке[en], Библиотеке Хокена[en] и архиве Radio New Zealand?![15].

Исполнение и особенности

Каждая песня маори должна была иметь тему: петь без темы (маори kōhau) считалось дурным предзнаменованием[16]. Исполнение каждой песни должно было быть чётким, громким, ритмичным и строго в унисон, обратное сулило беды, а в случае с чтением заклинаний — даже смерть[17]. Кроме того, в случае с заклинаниями и ваиата очень важным считалось исполнить как можно больше на одном дыхании, а пауз, даже для того, чтобы перевести дыхание, избегали. В результате при групповом пении исполнители заучивали индивидуальные места для пауз, чтобы не останавливаться одновременно[18]. Остановка для вдоха при этом может находиться в любом месте, даже в середине слова[19].

Важную роль в традиционном пении играет ведущий или запевала. В некоторых жанрах (например, хака) запевала исполняет куплет, а хор — припев; в других ведущий периодически исполняет соло, чтобы остальные могли перевести дыхание; в третьих (например, ваиата) роль ведущего не так явно заметна, но он задаёт темп и начинает песню[20][15]. Другая роль запевалы — выбрать наиболее подходящий тембр: женщины традиционно исполняют песни на октаву выше мужчин, и если мужчина-запевала возьмёт слишком высокий тембр, то женщины не смогут петь так высоко[20].

В музыке маори использовались ионийский[en]* и эолийский[en] лады[21]. В одном исследовании 47 % из 800 изученных мелодических песен имели три ноты, 31 % — четыре, 17 % — две, при этом имеется небольшая разница в процентах для отдельных племён[21]. При этом в пределах музыкальной фразы высота звука меняется не более чем на 1—3 полутона, самые частые интервалы между нотами — большая[en] и малая секунды[22][15]. Сведения о якобы существовавшем у маори различении четвертей тонов являются ошибочными[23].

Музыка маори не использует гармонию, даже несмотря на многолетнее влияние европейской музыкальной традиции[24]. Кроме того, характерной особенностью традиционной музыки является постоянный темп[15].

В словах традиционных песен много застывших формул, к примеру, многие ваиаты начинаются со строки «E muri ahiahi, takoto ki te moenga» («Вечером я горюю лёжа на своей постели»), либо с фразы «E muri ahiahi», заканчивая её иначе; другой популярный способ начать ваиату — «Kāore te aroha» («О, как печально»)[25]. Другая важная черта лирики — чрезвычайная сложность и обилие метафор и каламбуров[26].

Обучение пению проходило преимущественно путём имитации и наблюдения за мастерами[27]. Однако известно также о наличии у маори общеполинезийской практики обучения знатных мальчиков в школах[28]. Современные технологии добавили к этому прослушивание записей[29].

Песни-речитативы и танцы

Песни-речитативы характеризуются высоким темпом и неустойчивым тембром[15].

Примером того, насколько музыка была интегрирована в общество маори, может служить традиционное собрание. Речитативы сопровождали каждый его этап, танцы — почти каждый. Необязательные элементы указаны курсивом[30]:

защитное заклинание (маори waerea);
соревнование (маори wero);
вызов (маори karanga);
приветственный распев (маори pōwhiri) или причитания (маори tangi);
официальная речь, демонстрация ораторского искусства (маори whaikōrero)[31]:
открывающая молитва (маори tauparapara);
дань уважения предкам (маори mihi ki te whare tupuna);
благодарность Матери-Земле (маори mihi ki a Papatūānuku);
дань уважения мёртвым (маори mihi ki te hunga mate);
благодарность за свою жизнь (маори mihi ki te hunga ora);
объявление цели собрания (маори te take o te hui);
песнь (маори waiata);
хонги[en] (маори hongi).

Военная музыка

Военная музыка включает в себя множество современных и исчезнувших жанров; основными можно назвать некоторые заклинания (маори karakia), соревновательные песни, триумфальные, проклятия (маори kaioraora), песни дозорных (маори whakārāra pā), песни, исполнявшиеся с ритуальным потрясанием отрубленными головами (маори pīoi)[30]. Песни дозорных исполняли защитники па, чтобы уведомить атакующих, что им не удалось застать па врасплох[32].

Женские танцы

Первые европейцы, посетившие Новую Зеландию, были шокированы соблазняющими женскими танцами «копикопи» и «ониони»[33]. Они включают вращательные движения бёдрами, имитацию полового акта и касания тел пальцами[34]. Де Сюрвиль[en] упоминает, что в процессе исполнения танца одна из женщин схватила его за талию и попыталась склонить к соитию[33]. Копикопи, возможно, был изобретён на Гавайях или островах Кука, и позже перенят маори[35].

Рурирури — другой женский танец, исполнявшийся преимущественно сидя под аккомпанемент непристойных песен[36]. В XX веке данный танец уже исчез[37]. На свадьбах женщины, выстроившись в один или два ряда, пели и танцевали единственный известный неэротический женский танец — «каникани» — сопровождая его медленными элегантными движениями[38].

Ритуал встречи или вызова в мараэ, каранга, также выполняется женщинами. Хозяйки начинают приветственную речь, упоминая умерших (особенно тех, кто умерли недавно), здороваясь и повторяя причину встречи, представляя всех присутствующих; затем тем же самым отвечают гостьи[39]. Обмен репликами продолжается до тех пор, пока гостьи не умолкают[40]. Каранга может исполняться в других случаях, на встречах или перед объявлением[41]. Если у пришедших чужаков не было умелой исполнительницы каранги, то хозяева обычно отправляли одну из своих женщин отвечать за гостей[42].

Каракиа и таупарапара

Заклинания (маори karakia) активно использовались в повседневной жизни[15]. Насчитывается более 130 разновидностей, от простых детских (их произносили над игрушками) до сложных и детализованных, которые имели право произносить только жрецы[43]. Произносить «каракиа» следовало очень тщательно, так как за любой ошибкой следовало божественное возмездие[43][15]. При этом обычно их читали очень быстро (скорость может достигать 300 слогов в минуту) и без пауз[44]. Кроме точности произношения, сила заклинания зависела и от маны произносящих[43].

Таупарапара — обязательный элемент речи на собраниях — обычно представляют собой фрагменты более длинных произведений, зачастую заклинаний, и произносятся в той же манере[45].

Манававера и пихе

После битвы, выигранной племенем Тухоэ (маори Tūhoe), их женщины (и редкие мужчины) встречали воинов из проигравшего племени одетыми в старые и грязные одежды, чтобы исполнить особый танец (маори manawawera)[46]. Позже, вероятно, манававера превратился в скорбный танец над умершим при посещении мараэ[47]. Северные племена называли аналогичный танец «пихе» (маори pihe)[48]. Танец и пение, сопровождавшие последний вечер похорон, носят название «покека» (маори pōkeka)[49].

Маэмаэ

Маэмаэ (маори maemae, также маимаи, маори maimai) — разновидность песенно-танцевального похоронного представления. Мужчины и женщины во время исполнения маэмаэ потрясают копьями, машут зелёными листьями, высовывают языки и вращают глазами в знак траура и злости на смерть[50]. У некоторых племён похоронные танцы и песни имели индивидуальные отличия: например, племя Ngāti Tūwharetowa исполняло его в стиле хаки[50].

Патере и каиораора

«Патере» (маори pātere) — групповой жанр песни, преимущественно женский, имеет оскорбительные слова и представляет собой ответ на вербальную агрессию, сплетни[51][15]. Слова песни описывают родственные связи исполнительницы, пение сопровождается специфическими спонтанными гримасами и жестами, аналогично хака[52][15]. Патере исполняется на одной ноте или фразами, во втором случае сначала мелодия постепенно идёт вверх по нотному ряду, а затем в конце куплета резко снижается[53][15]. Патере исполняется по очереди: пока поёт одна часть группы, другая переводит дыхание[53]. Имеется тенденция к переходу на двудольный метр[15].

«Каиораора» (маори kaioraora, буквально «есть живьём») сходны с патере, отличаются крайне жестокими словами. Каиораора исполняет жена погибшего воина, обещая его убийцам худшие кары и оскорбляет их предков (известны также каиораора, сочинённые мужчинами)[54][55].

Рабочие песни

При выполнении монотонной работы (перенос каноэ, гребля, посадка сладкого картофеля и его культивация) маори исполняли ритмичные заклинания, которые зачастую ошибочно именуются рабочими песнями[56]. Настоящую песню такого рода представляет собой только ко кумара (маори kō kūmara): там имелся запевала, которому отвечали все остальные. Перед началом работы произносили заклинание, а пение начиналось непосредственно при вскапывании земли[56].

Хака

Основная статья: Хака

Хака — ритуальный танец, во время которого исполнители топают ногами, бьют себя по бёдрам и груди, и выкрикивают аккомпанемент; это один из самых известных видов музыкального искусства маори[57]. Хака исполнялась преимущественно вечером для развлечения и для приветствия гостей; существовали сугубо мужские хака, женские, детские, а также подходящие взрослым обоих полов[58][15]. Хака исполняется одновременно всеми участниками и сопровождается гримасами[59][15].

Хари каи

Песни «хари каи» сопровождали подношение еды гостям. Женщины с корзинами, полными традиционного кушанья «ханги»[en], шли от печей к мараэ, выстроившись в два ряда. Ведущие колонну женщины пели особые песни, а вся процессия периодически останавливалась, чтобы исполнить особый танец[60]. Слова песен хари каи содержат эротический подтекст и непристойные выражения (к примеру, в одной из песен упоминается, что если выпить слишком много воды, то придётся часто отлучаться в туалет)[61].

Игровые песни

Значительное количество детских игровых песен было утеряно уже в конце 1890-х годов[62]. Известно несколько песен, которые надо было произнести на одном дыхании[63], также особые произведения, исполняемые при игре в «тарзанку» (маори moari, mōrere), в колыбельку, с марионетками и так далее[64]. Детские песни не имели собственных мелодий и исполнялись в жанрах хака, каракиа, патере и пао[65].

Песни под музыку

Все традиционные песни маори исполняются в унисон[16]. Песни с мелодией обычно более созерцательные и личные, они часто имеют форму беседы[66].

Окончание песни часто оформляется глиссандо[15].

Ваиата

Ваиата — наиболее часто исполняемые песни, больше половины записанных произведений песенного жанра относятся к ним[66]. Самые известные поджанры ваиата — скорбные и любовные, однако существует множество специфических разновидностей вроде «ваиата для курения трубки» (маори waiata kaipaipa) или «ваиата для исполнения с пои» (маори waiata poi)[66]. Запевалой может быть мужчина или женщина. Ваиата пели для отдыха между выступлениями ораторов, а также в других подходящих ситуациях.

Любовные и скорбные ваиата похожи до степени смешения ввиду того, что любовные песни всегда повествуют об ушедшей или несчастной любви (например, упрашивая мужа поющей позволить ей уйти к другому), а скорбные могут быть посвящены не только памяти умерших, но также потере земель, болезни и другим печальным событиям[67][15]. Около 4/5 известных песен этого жанра — исполняющиеся на похоронах waiata tangi, почти все остальные — любовные[15].

Любовную песню обычно пели женщины, но её мог исполнить вождь, сожалеющий об отсутствии на встрече важного союзника; в пении он мог представить союзника своей любовницей, которая покинула его[67].

Разновидность более лёгких и весёлых любовных песен «ваиата фаиаипо» (маори waiata whaiāipo) предназначалась для развлечения. Женщина могла попытаться подбодрить понравившегося ей мужчину, представив его своим любовником в песне и признавшись в любви[68].

Ориори

Детские песни ориори часто соотносятся с европейскими колыбельными песнями, однако в действительности для усыпления детей они не использовались[69]. Ориори имеют длинные, насыщенные смыслом и именами труднопереводимые тексты, содержащие генеалогические сведения, рассказы о знаменитых сражениях, мифы о прибытии маори в Новую Зеландию, проклятия в адрес убийц и подобную информацию; их сочиняли родители или прародители детей знати для их обучения[70][15]. Исполняются в быстром темпе, при наличии запевалы его партия ограничена выкриками в начале или конце куплета[15].

Пои

«Пои» называют песни, сопровождающие представления с одноимённым инвентарём; в основном их исполняют женщины, всегда хором без запевалы[15]. Не все песни-пои относятся к мелодической музыке, однако со временем речитативные формы заменяются мелодическими[71]. В 1910 году на представлении с пои, организованом по случаю визита будущих короля Георга V и королевы Марии, аккомпанемент состоял из скрипок, варгана и флейт[72].

Первые описания пои указывают на то, что это игра, а не танец (впрочем имеется свидетельство 1841 года, где пои назван танцем)[5][15], изначально он не сопровождался пением[73]. Танец с пои исполняли как стоя, так и сидя, однако в последнем случае соединяющая шары верёвка должна быть короче[74]. Сохранившиеся с начала XX века описания позволяют определить, что песни этого жанра исполнялись преимущественно на двух нотах, основной размер — 3/8 или 2/4, конец каждой строфы поющие проговаривали (аналогично хака)[75]. Почти все современные пои имеют европеизированные мелодии[5]. Встречаются также пои, сочинённые в форме хаки[74].

Пао

Пао представляют собой импровизированные куплеты-двустишья[15]. Пао редко описывают в литературе и редко ценят исполнители, хотя это самый распространённый вид мелодической песни после ваиаты[76]. Пао может исполняться в качестве соревнования двумя или более людьми. Обычно один человек поёт куплет, после чего хор повторяет его, пока исполнитель придумывает следующий[76][15]. Хотя особо запомнившиеся куплеты иногда повторяют при следующем исполнении, большинство пао быстро забываются, ввиду чего куплеты возрастом более 100 лет встречаются крайне редко[77].

Обычные темы для пао — романтическая любовь (либо несчастливая, либо напротив — с фривольными описаниями и скабрёзными деталями). Отдельные жанры имелись для взаимоуспокоения двух вдов и для прощания с умершими; для иллюстрирования рассказов, для ответа на насмешки и так далее[78].

Стихотворный размер — обычно ямб, мелодия часто исполняется по нисходящей[15]. Около четверти пао замедляются в середине строки или в конце фразы. Тактовый размер варьирует: большинство пао имеет трёхдольный метр (особенно распространён размер 3/8 с темпом 50—80, встречается 3/4 и темп 100—115); известны также пао, исполняемые в 2/4 и 2/8[79]. Женское исполнение пао часто включает сложное украшение звука[80].

Песни с элементами танца

Новейший традиционный жанр — «песни с элементами танца» (англ. action songs, маори waiata-ā-ringa, маори waiata kori), появившиеся в начале XX века[15]. Аккомпанемент у таких произведений основан на европейских мелодиях, однако слова и движения танцев традиционные. «Ваиата-кори» обязаны появлением влиятельным политикам Апиране Нгате и Параире Томоане[en], которые создали первое произведение в данном жанре — E te ope tuatahi. Множество знаменитых «ваиата-кори» написала композитор Туини Нгаваи[en][15].

Музыкальные инструменты

Маори пользовались только духовыми инструментами и идиофонами (при полном отсутствии ударных и струнных, за исключением, возможно, варгана)[81][15]. Наиболее важные музыкальные инструменты — идиофоны паху, токере, пакуру и рориа; аэрофоны коророху, пуророху, тетере, путатара, пукаэа, путорино, коауау и нгуру.

Идиофоны

Паху

Важнейшим инструментом для маори был деревянный гонг «паху» (маори pahū), подвешиваемый на верёвках у наблюдательного пункта на возвышении. Дозорные периодически били в паху, чтобы сообщить жителям па[81]. Существовало две разновидности паху: щелевой барабан обычно длиной 1,2—1,5 метра, и плоский кусок древесины, обычно Prumnopitys taxifolia или, реже, Hedycarya arborea, с углублением или отверстием в центре[82]. Самые большие паху достигали 9 метров в длину, их звук разносился на расстояние до 20 км[83][15].

Щелевой барабан появился у маори Северного острова независимо от прочих полинезийских народов уже после того, как они достигли Новой Зеландии, примерно в XV—XVI веках[84]. При этом на Южный остров паху так и не попал[85].

Токере

«Токере» (маори tōkere) — деревянные или костяные кастаньеты, возможно, заимствованные у европейцев. Известен только один сохранившийся экземпляр, хранящийся в музее Окленда[en][85].

Пакуру

Пакуру представляет собой деревянный брусок 30—45 см длиной и толщиной 2,5—7 см, по которому ударяли 15-сантиметровой палочкой[85]. При этом толщина бруска была неодинакова, и, ударяя по разным частям, можно было получить звук разной высоты[86].

Рориа

Рориа (маори rōria) — разновидность бесструнного варгана, кусок древесины Ripogonum scandens, на котором играли пальцем, держа у рта. Поговорка маори гласит: «Язык рориа ломается, а язык женщины — никогда» (маори he arero kareao ka whati, engari te arero wahine kāore kia whati — haere tonu ana); из неё можно сделать вывод, что от использования рориа со временем ломались[86].

Аэрофоны

Коророху и пуророху

Коророху (маори kōrorohū) — вертушка-трещотка, плоская деревянная детская игрушка длиной 7,5—10 см. В середине проделывали два отверстия и продевали сквозь них верёвку, надеваемую на палец. Затем игрушку закручивали и отпускали, разматываясь, она производила звук[87]. Под аккомпанемент коророху исполняли песни в жанре пао[88].

Гуделка пуророху (маори pūrorohū) имеет похожую на коророху форму, однако больше по размеру (30—45 см) и имеет лишь одно отверстие на конце. Звук производился путём раскручивания пуророху на верёвке[88]. Хотя похожий музыкальный инструмент встречается в Европе, Южной Америке и Азии, ни один из полинезийских народов, кроме маори, такого инструмента не изобрёл[89].

Горны

Общее ономатопоэтическое название для горнов — «пу» (маори pū)[89]. Под этим словом понимается четыре разновидности: листовой горн, деревянный боевой горн, конх и путорино (см. ниже). Имеются сведения о существовании горнов, изготовленных из бутылочной тыквы[89].

Тетере (маори tētere) — листовой гобой 23—60 см длиной, изготавливаемый из свежих длинных листьев новозеландского льна, скрученных в спираль[90]. Тетере предупреждали о важных визитах и помогали организовывать атаку в военное время, с ними также играли дети[90].

Деревянный горн — пукаэа (маори pūkāea) — был изобретён в середине Классического периода (то есть в XV—XVI веках[84]) и не был известен на Южном острове; словом «пукаэа» там обозначали духовой инструмент из новозеландского льна[85]. Пукаэа делали, расщепляя длинный кусок древесины Prumnopitys taxifolia вдоль, выскабливая середину и затем соединяя получившиеся половинки воздушными корнями Freycinetia banksii[en][91]. На узкий конец устанавливался резной мундштук. Большинство деревянных горнов имело длину 1,5—1,8 метра, однако встречались стационарные пукаэа длиной до 2,5 метров; диаметр раструба достигал 8—12 см[91]. Длинные деревянные горны использовались для подачи сигналов с вершины па, более короткие брали собой на сражения[92]. Помимо обычного звукоизвлечения, пукаэа использовались вместо мегафонов, причём в попытке улучшить звук в раструб изнутри вставляли колышек, имитирующий язычок в человеческом горле[92].

Конх (маори pūtātara, маори pū moana) изготавливали из крупной раковины, срезая узкую часть и надевая вместо неё деревянный мундштук, закреплённый в высверленных в раковине отверстиях[93]. Как и в остальной Полинезии, у маори конх ассоциировался с вождями, которые носили подобные инструменты с собой, чтобы предупредить жителей окрестных поселений о своём прибытии. Также путатары помогали вести войско в бой, а некоторые высокопоставленные семьи возвещали с их помощью о рождении первенца мужского пола[93].

Наибольшую загадку среди инструментов данного типа составляет «путорино» (маори pūtōrino): однозначно установить, как на нём играли, до сих пор не удалось[94]. С одной стороны путорино находится отверстие для звукоизвлечения, с другой — небольшая дырочка, через которую воздух выходит и которую можно затыкать пальцем. В середине прорезано отверстие, обычно в форме восьмёрки, окаймлённое резьбой в форме человеческого рта[94]. Капитан Кук писал, что на путорино играют как на горне, другие путешественники писали о нём как о губной или носовой флейте[95].

Слева: исследователь музыки маори Ричард Нанс с пукаэа; в центре: конх; справа: три путорино

Флейты

Коауау (маори kōauau) — простая открытая с одного конца трубка из древесины или человеческой кости (также иногда из китовых зубов) длиной 12—15 см с тремя отверстиями[96]. На корпусе коауау находилась искусная резьба и петельки для подвешивания: коауау носили на шее как украшения[97]. Самые ранние известные коауау вырезали из костей альбатросов. Для игры на коауау её располагали диагонально и дули в отверстие в закрытом конце[98]. Диапазон извлекаемых звуков наиболее велик у самых маленьких костяных флейт, у них он составляет полную октаву; у больши́х флейт обычный диапазон — 4 ноты[99].

Нгуру короче, чем коауау, средняя длина этого инструмент — всего 7—10 см. Их изготавливали из дерева, глины, камня или китовых зубов аналогично коауау, однако на сверху корпусе нгуру не 3, а 2 отверстия, дополнительные 1 или 2 иногда проделывали снизу; форма корпуса более сложная, чем у коауау, и представляет собой изогнутый толстый «язык» (иногда нгуру сравнивают по форме с короткой курительной трубкой)[100].

Помимо коауау и нгуру известно ещё три разновидности флейт: поруту (вероятно, заимствование английского слова flute), представляющую собой удлинённую на европейский манер коауау; поперечная длинная деревянная флейта реху (сохранилось два экземпляра); фио (маори whio) — переходная форма между путорино и коауау[101].


Напишите отзыв о статье "Музыка маори"

Примечания

  1. ↑ McLean, 1996, Chapter 1, p. 23.
  2. ↑ McLean, 1996, Chapter 1, p. 24.
  3. ↑ McLean, 1996, Chapter 11, p. 236.
  4. ↑ McLean, 1996, Chapter 11, p. 236—239.
  5. ↑ 1 2 3 McLean, 1996, Chapter 3, p. 125.
  6. ↑ Gardiner, p. 39.
  7. ↑ McLean, 1996, Chapter 17, p. 270.
  8. ↑ McLean, 1996, Chapter 17, p. 271.
  9. ↑ McLean, 1996, Chapter 17, p. 273.
  10. ↑ Gardiner, p. 59.
  11. ↑ McLean, 1996, Chapter 19, p. 283.
  12. ↑ McLean, 1996, Chapter 20, p. 312.
  13. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 20, p. 313.
  14. ↑ McLean, 1996, Chapter 20, p. 314—319.
  15. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 Grove, 2001.
  16. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 2, p. 34.
  17. ↑ McLean, 1996, Chapter 6, p. 201.
  18. ↑ McLean, 1996, Chapter 6, p. 202—203.
  19. ↑ McLean, 1996, Chapter 6, p. 203.
  20. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 6, p. 206.
  21. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 11, p. 239.
  22. ↑ McLean, 1996, Chapter 12, p. 242.
  23. ↑ McLean, 1996, Chapter 12, p. 245—247.
  24. ↑ McLean, 1996, Chapter 17, p. 274.
  25. ↑ McLean, 2004, p. 26.
  26. ↑ McLean, 2004, p. 27.
  27. ↑ McLean, 1996, Chapter 9, p. 221.
  28. ↑ McLean, 1996, Chapter 9, p. 224.
  29. ↑ McLean, 1996, Chapter 9, p. 223.
  30. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 1, p. 27.
  31. ↑ Korero Whaikorero.
  32. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 40.
  33. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 2, p. 76.
  34. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 77.
  35. ↑ McLean, 1996, Chapter, p. 77.
  36. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 78.
  37. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 81.
  38. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 79—81.
  39. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 84.
  40. ↑ Korero Karanga.
  41. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 82.
  42. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 83.
  43. ↑ 1 2 3 McLean, 1996, Chapter 2, p. 35.
  44. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 37.
  45. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 39.
  46. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 69.
  47. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 70.
  48. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 71.
  49. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 75.
  50. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 2, p. 68.
  51. ↑ Patere.
  52. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 42.
  53. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 2, p. 43.
  54. ↑ Acampora, p. 223.
  55. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 44.
  56. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 2, p. 96.
  57. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 44—45, 57—58.
  58. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 45—46.
  59. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 57—62.
  60. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 91.
  61. ↑ McLean, 1996, Chapter 2, p. 94—95.
  62. ↑ McLean, 1996, Chapter 4, p. 147.
  63. ↑ McLean, 1996, Chapter 4, p. 147—148.
  64. ↑ McLean, 1996, Chapter 4, p. 150—158.
  65. ↑ McLean, 1996, Chapter 4, p. 164.
  66. ↑ 1 2 3 McLean, 1996, Chapter 3, p. 110.
  67. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 3, p. 115.
  68. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 116.
  69. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 143.
  70. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 144.
  71. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 123.
  72. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 124.
  73. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 131.
  74. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 3, p. 129.
  75. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 125, 139.
  76. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 3, p. 117.
  77. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 118.
  78. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 119.
  79. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 120—122.
  80. ↑ McLean, 1996, Chapter 3, p. 122.
  81. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 166.
  82. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 166—167.
  83. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 168.
  84. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 170.
  85. ↑ 1 2 3 4 McLean, 1996, Chapter 5, p. 171.
  86. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 173.
  87. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 174.
  88. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 175.
  89. ↑ 1 2 3 McLean, 1996, Chapter 5, p. 176.
  90. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 177.
  91. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 180.
  92. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 181.
  93. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 178.
  94. ↑ 1 2 McLean, 1996, Chapter 5, p. 182.
  95. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 183.
  96. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 184.
  97. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 185.
  98. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 186.
  99. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 186, 189.
  100. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 189.
  101. ↑ McLean, 1996, Chapter 5, p. 198—199.

Литература

  • Mervyn McLean. [books.google.com/books?id=GKnQRp_EafcC Maori Music]. — Auckland: Auckland University Press, 1996. — ISBN 1-86940-144-1.
  • Mervyn McLean & Marghatett Orbell. Traditional Songs Of The Maori. — 3-е изд.. — Окленд: Auckland University Press, 2004. — ISBN 1-86940-314-2.
  • Mervyn McLean, Angela R. Annabel, Adrienne Simpson. [oxfordindex.oup.com/view/10.1093/gmo/9781561592630.article.41870 New Zealand]. — Grove Music Online. — Oxford University Press, 2001. — ISBN 9781561592630.  (требуется подписка)
  • the Māori Language Commission. [www.korero.maori.nz/forlearners/protocols/whaikorero.html Whaikōrero]. Проверено 11 июня 2015.
  • A. H. McLintock. [www.teara.govt.nz/en/1966/maori-music/page-3 Patere]. An Encyclopaedia of New Zealand (1966). Проверено 11 июня 2015.
  • Christa Davis Acampora. [books.google.co.nz/books?id=9k4KCX34P7kC Unmaking Race, Remaking Soul: Transformative Aesthetics and the Practice of Freedom]. — SUNY Press, 2008. — 315 с. — ISBN 9780791471623.
  • [www.teara.govt.nz/en/waiata-tawhito-traditional-maori-songs/page-4 Haka – a type of waiata]. Te Ara. The Encyclopedia of New Zealand. Проверено 11 июня 2015.
  • the Māori Language Commission. [www.korero.maori.nz/forlearners/protocols/karanga.html Karanga]. Проверено 17 июня 2015.
  • Вира Гардинер[en]. Haka: A Living Tradition. — 2-е изд.. — Окленд: Hachette Livre, 2011. — ISBN 978-1-86971-116-0.

Ссылки

[youtube.com/watch?v=Mani Raiha Gray and the ancient art of calling (Karanga) Видео] на YouTube (англ.)

Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Acampora, Gardiner
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Музыка маори

– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Музыка_маори&oldid=80336730»