Музыка фейерверка

«Му́зыка фейерве́рка», или «Музыка для королевского фейерверка» (англ. Fireworks Music, англ. Music for the Royal Fireworks, HWV 351) — сюита Георга Фридриха Генделя.

Создание и первые представления

Сюита была создана Генделем в 1749 г. по заказу короля Георга II для праздника по случаю заключения Ахенского мира в войне за Австрийское наследство.

Торжество с фейерверком готовилось для знати, дипломатов и приглашённых гостей, но было решено провести генеральную репетицию без фейерверка, на которой музыку мог послушать народ. О месте репетиции (состоится она в лондонском Грин-парке или в Воксхолл-гарденз) Гендель долго препирался с устроителями праздника.

Ещё бо́льшие споры вызвало стремление Генделя использовать в сюите струнные инструменты, в то время как король желал, чтобы играла только «военная музыка», то есть оркестр, состоящий из деревянных и медных духовых и литавр (оркестр должен был состоять из 16 гобоев, 15 фаготов, 20 валторн, 40 труб, 1 контрафагота, 8 пар литавр, 12 барабанов). Возникли трудности и с назначением даты генеральной репетиции, поскольку её хотел посетить герцог Камберлендский и потребовалось выбрать удобное для него время.

Генеральная репетиция состоялась 21 апреля 1749 г., в пятницу, в 11 часов утра. Входная плата составила два с половиной шиллинга. Сообщалось, что в репетиции участвовали 100 музыкантов, а слушателей собралось 12 тысяч. Конные экипажи и пешеходы, спешащие на представление, создали огромную пробку, и даже возникла драка.

Основное торжество прошло 27 апреля 1749 г. в Грин-парке в Лондоне. Музыка Генделя сопровождала грандиозный праздничный фейерверк. Режиссёром зрелища был известный архитектор и театральный декоратор Дж. Сервандони. Для музыкантов он возвёл громадное, напоминающее дорический храм деревянное здание высотой около 30 м и длиной около 117 м. После того как прозвучала музыка Генделя, дали знак к началу фейерверка. Был произведён салют из 101 медной пушки. Фейерверк оказался менее удачным, чем музыка. Построенное здание загорелось, когда на него упал барельеф Георга II. К счастью, никто не пострадал.

«Музыка фейерверка» была исполнена также на состоявшемся 27 мая 1749 г. благотворительном концерте в пользу лондонского Приюта (Foundling Hospital). Приют, основанный за десять лет до этого капитаном Томасом Корэмом и первоначально носивший название «Прибежище, служащее для обеспечения и воспитания брошенных и выгнанных детей», как раз в это время строил капеллу, и доходы от концерта частично покрыли расходы на строительство.

Музыка

Существуют три различных варианта «Музыки фейерверка». Первый — эскиз, состоящий из двух независимых фрагментов увертюры (в тональностях фа мажор и ре мажор). Второй вариант близок к прозвучавшему во время показательного исполнения на открытом воздухе, а в третьем варианте наряду с духовыми инструментами и литаврами используются струнный оркестр и бассо континуо (тональность двух последних вариантов — ре мажор).

«Музыка фейерверка» состоит из пяти номеров:

1. Ouverture: Allegro
2. Bourrée
3. La paix: Largo alla siciliana
4. La réjouissance: Allegro
5. Menuet I/II

Третья часть в характере сицилианы называется «Мир», она должна была выражать благословенный покой мира, а аллегро «Радость» с яркими партиями труб — ликование по поводу заключения мирного договора. Части должны были сопровождать определённые зрелищные эффекты, бурре и оба менуэта (в тональностях ре минор и ре мажор) повторялись, как того требовала программа фейерверка.

На торжестве каждую из трёх партий труб играли три музыканта, таким же образом обстояло дело и с тремя партиями валторн. Партию первого гобоя играли двенадцать, второго — восемь, а третьего — четыре исполнителя; партию первого фагота исполняли восемь, а второго — четыре музыканта. Дополняли оркестр литавры. Вероятно, на празднестве играла только «военная музыка», но на благотворительном концерте использовались и струнные инструменты, а духовых было гораздо меньше. В таком составе «Музыка фейерверка» исполняется и сейчас.

Сохранилась рукопись только того варианта «Музыки фейерверка», который исполнялся на благотворительном концерте. В ней к контрафаготу добавлен серпент для удвоения партии баса. Однако в какой-то момент Гендель перечёркивает этот инструмент. Неизвестно, участвовал ли серпент в представлении в Грин-парке.

Разное

Фрагменты «Музыки фейерверка» были использованы в фильмах «Безумие короля Георга», «Ватель», «Герцогиня».

Литература

• Барма И. Если бы Гендель вёл дневник. — Будапешт: Корвина, 1972.
• Ливанова Т. История западноевропейской музыки до 1789 года: Учебник в 2-х тт. Т. 2. — М.: Музыка, 1983.

Отрывок, характеризующий Музыка фейерверка

– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.