Мунгалова, Ольга Петровна

Ольга Мунгалова
Ольга Мунгалова в партии Ледяной девы
Место смерти:	Молотов, СССР
Профессия:	балерина, балетный педагог
Театр:	Мариинский театр

Ольга Петровна Мунгалова (28 ноября [11 декабря] 1905 — 26 августа 1942 года, Молотов) — советская артистка балета. С 1923 по 1942 работала в ГАТОБ — Ленинградском театре оперы и балета им. С. М. Кирова. Известна как новатор, вводивший в танец новые сложные элементы танцевальной акробатики. Вела в хореографическом училище класс гротеска. Часть освоенных ею движений вошли в обязательный балетный тренинг.

В 1923 окончила Петроградское театральное училище (педагоги О. И. Преображенская и А. Я. Ваганова). Её первое выступление на сцене состоялось в том же году в партии Девушки в балете «Эрос», поставленном в 1915 году в Мариинском театре М. М. Фокиным на музыку «Серенады для струнного оркестра» П. И. Чайковского. Спектакль был одной из попыток балетмейстеров-новаторов найти новые формы на пути использования симфонической музыки, в данном случае под существующую музыку сочинялся определённый сюжет.

Балерина входила в творческую группу «Молодой балет», участники которой выступали с концертными номерами, в которых балет сочетался с эстрадными танцами. Группа решала не только творческие экспериментальные задачи, но и сугубо меркантильные вопросы пропитания участников. Лидером этой группы был Георгий Баланчивадзе, который вскоре после этого, эмигрировав в США, прославился как Джордж Баланчин. Много позднее он вспоминал, что в эти годы был влюблён в Ольгу Мунгалову, у которой были очень красивые ноги. В этой группе участвовал и Пётр Гусев, ставший её постоянным партнёром до 1935 года, когда он перешёл в Большой театр.

Со времён «Молодого балета» у Мунгаловой остался интерес к концертной деятельности. Вместе с П. Гусевым они выступали на эстраде в одинаковых коротких хитонах и паричках, имитирующих короткую стрижку, они были похожи на двух подростков. Они обычно выбирали эмоционально напряжённые музыкальные произведения. Танец производил впечатление спортивного соревнования, удивляя зрителя акробатической сложностью поддержек.

Её творческие успехи на сцене театра в первую очередь связаны с главным балетмейстером театра Ф. В. Лопуховым. Балет в то время находился в поиске новых форм выразительности, порою не всегда успешных. С точки зрения исполнительской техники увлечение Ольги Мунгаловой акробатикой и знакомство с эстрадным танцем отвечало новым задачам, которые ставил перед собой балетмейстер.

Одним из первых её выступлений в театре был исполненный совместно с П. Гусевым танец египетских акробатов в опере А. Н. Серова «Юдифь». Танец был поставлен Ф. В. Лопуховым в 1925 году. Как уже ясно из названия, этот новаторский танец был акробатическим. Ф. В. Лопухов вспоминал этот номер: «…Возьмем, к примеру, Ольгу Мунгалову. Вместе с П. Гусевым она начала свою творческую биографию с танца египетских акробатов в опере „Юдифь“. Не случайно этот номер был поставлен мною как танцевально-акробатический. У Гусева и особенно у Мунгаловой для этого были исключительные данные. Недаром Гусева прозвали впоследствии „король поддержки“. Что же касается Мунгаловой, то она обладала фигурой, созданной для акробатических поддержек и поз… Собранность, аккуратность, чувство позы, несколько суховатой, но всегда чеканной по своей пластике, большой прыжок и красивые по форме ноги выделяли Мунгалову среди других танцовщиц».

Неудачей закончилась постановка балета В. М. Дешевова «Красный вихрь», в котором Ольга Мунгалова выступала в качестве «шпаны». Вообще танцы отрицательных персонажей, наполненные гротеском, элементами модных танцев, были наиболее зрелищной частью спектакля, положительные герои которого терялись на их фоне.

Её первое и самое успешное премьерное выступление в ведущей балетной партии состоялось в 1927 году в балете «Ледяная дева», поставленном Ф. Лопуховым на музыку Э. Грига. Классический по сказочному сюжету балет нёс в себе элементы нового, явился важной вехой в становлении советской хореографии. Одним из слагаемых этой новизны была новая техника исполнения, убедительно продемонстрированной Ольгой Мунгаловой и её основным партнёром Петром Гусевым. Этот дуэт существенно развил технику поддержки. Ольга Мунгалова впервые показала в классическом балете «колечко», разновидность арабеска, в котором поднятая нога соприкасается с закинутой назад головой. Вся пластика движений раскрывала образ чуждых человеку сил природы. «…Выше всяких похвал — искусство Мунгаловой (Сольвейг), удачно сочетавшей эмоциональную выразительность, классическую строгость танца и изощрённую акробатическую тренировку…» (И. Соллертинский).

В 1929 году Ф. Лопухов поставил собственную редакцию балета П. И. Чайковского «Щелкунчик», ведущие партии Маши и Щелкунчика в нём исполняли Ольга Мунгалова и Пётр Гусев. Постановка характеризуется как «конструктивистская» и относится к числу неудач балетмейстера.

В 1930 году Ольга Мунгалова должна была выступать в партии Комсомолки в балете Д. Д. Шостаковича «Золотой век». Над балетом работало несколько постановщиков, главным из которых был В. И. Вайнонен. Её партия включала в себя сложные акробатические поддержки, которые ставил балетмейстер Л. В. Якобсон. На одной из репетиций она упала и получила трещину черепа, после чего долгое время болела. От режиссёра потребовали упростить партию. На премьере этот упрощённый вариант танцевала Галина Уланова. Позднее и Ольга Мунгалова танцевала эту партию (в ряде источников её неверно называют первой исполнительницей).

Ольга Мунгалова была первой исполнительницей партии секретаря комсомольской ячейки Ольги в состоявшейся 8 апреля 1931 года премьере сатирического балета Д. Д. Шостаковича «Болт». Эта постановка Ф. Лопухова также вызвала большую критику. В результате ряда неудач Ф. Лопухов прекратил работу в ГАТОБ.

В премьерной постановке новой редакции поставленного Л. М. Лавровским балета «Катерина» на музыку А. Адана и А. Г. Рубинштейна, состоявшейся 30 января 1936 года, она исполнила роль Юленьки.

Последней премьерной ролью стала партия Натэлы в балете А. Баланчивадзе «Сердце гор», поставленном балетмейстером Вахтангом Чабукиани 28 июня 1938 года. Балет этот был важной вехой на пути создания грузинского национального репертуара. Заметим, что композитор — родной брат упомянутого Джорджа Баланчина. Первые партии в этом балете исполняли сам В. Чабукиани и Татьяна Вечеслова, которая была на 5 лет моложе Мунгаловой.

Кроме премьерных ролей, Ольга выступала во многих спектаклях классического репертуара, которые сохранялись или восстанавливались на сцене ГАТОБ:

• В балете Ц. Пуни «Конёк-Горбунок» в постановке балетмейстера А. А. Горского она танцевала партии Жар-птицы, Оживлённой красавицы, Царицы вод.
• Град в балете А. К. Глазунова «Времена года».
• Арсиноя в балете А. С. Аренского «Египетские ночи», по хореографии М. М. Фокина, возобновлённом Ф. В. Лопуховым и А. И. Чекрыгиным в 1923 году.
• Принцесса Флорина и фея Бриллиантов в балете П. И. Чайковского «Спящая красавица», возобновлённом Ф. В. Лопуховым по Мариусу Петипа.
• Сильфида в балете «Шопениана», неоднократно возобновляемом по хореографии М. М. Фокина.
• Жизель и Мирта в балете А. Адана «Жизель», восстановленном А. Я. Вагановой по хореографии М. Петипа.
• Пахита в одноимённом балете композитора Э. Дельдевеза.
• В балете А. Адана Корсар, восстановленном в 1931 А. Я. Вагановой по М. Петипа, исполняла партию Невольницы.

Выступала она и в современных балетах.

• В балете Р. М. Глиэра «Красный Мак» в партии Тао Хоа и в номере «Эксцентрик и осёл».
• В балете А. А. Крейна «Лауренсия», поставленном в 1939 году В. Чабукиани, в партиях Марии и Хасинты.
• В балете Б. В. Асафьева «Пламя Парижа», поставленном в 1932 году В. И. Вайноненом, исполняла партию Актрисы Мирейль де Пуатье.
• Партию Марии в балете Б. В. Асафьева «Бахчисарайский фонтан», поставленном Р. В. Захаровым в 1934 году.

Ольга Мунгалова скончалась в 1942 году на 37 году жизни в Перми (тогда Молотов), куда был эвакуирован театр. Возможно, погребена на Егошихинском кладбище, вместе с рядом работников театра. Точное нахождение могилы неизвестно.

Неизданная рукопись воспоминаний балерины хранилась в Ленинградском отделении ВТО.

Источники

• Суриц Е. Начало пути // Советский балетный театр. 1917—1967. — М.: Искусство, 1976.
• Деген А., Ступников И. [www.belcanto.ru/mungalova.html Ольга Петровна Мунгалова]. Belcanto.ru (16 июля 2013). Проверено 30 ноября 2013.
• Добровольская Г. Н. [www.booksite.ru/localtxt/rus/sky/bal/let/44.htm Мунгалова Ольга Петровна] // Русский балет : Энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1997.

Отрывок, характеризующий Мунгалова, Ольга Петровна

– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.