Мунджиу, Кристиан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кристиан Мунджиу
Cristian Mungiu

Кристиан Мунджиу на 65-м Каннском кинофестивале, май 2012
Дата рождения:

27 апреля 1968(1968-04-27) (55 лет)

Место рождения:

Яссы, Румыния

Гражданство:

Румыния Румыния

Профессия:

кинорежиссёр
сценарист

Карьера:

2002 — н. в.

Награды:

«Золотая пальмовая ветвь» Каннского кинофестиваля (2007)
приз за лучший сценарий Каннского кинофестиваля (2012)

Кристиан Мунджи́у (рум. Cristian Mungiu, р. 27 апреля 1968, Яссы) — румынский кинорежиссёр и сценарист.





Биография

Окончил Ясский университет по специальности «английская литература», в 1998 году получил второе высшее образование в бухарестском Университете кино. Полнометражный дебют состоялся в 2002 году.

Признание

Фильм 2007 года «4 месяца, 3 недели и 2 дня» получил «Золотую пальмовую ветвь» 60-го Каннского кинофестиваля, таким образом, Мунджиу стал первым румынским режиссёром, удостоенным этой награды. Кроме того, фильм получил на том же фестивале приз ФИПРЕССИ.

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Мунджиу, Кристиан"

Ссылки

  • Кристиан Мунджиу (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [seance.ru/category/names/mungiu/ Кристиан Мунджиу на сайте журнала «Сеанс»]
  • [www.cinemagia.ro/actor.php?actor_id=7357 Кристиан Мунджиу на сайте CineMagia.Ro] (рум.)
  • [www.festival-cannes.com/en/archives/artist/id/10898860.html Кристиан Мунджиу] на официальном сайте Каннского кинофестиваля (англ.)

Отрывок, характеризующий Мунджиу, Кристиан

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.