Муравьёв, Александр Николаевич

Александр Николаевич Муравьёв<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Художник Фёдор Тулов</td></tr>
Тобольский губернатор
30 октября 1832 — 25 января 1834
Предшественник:	П. Д. Сомов
Преемник:	В. И. Копылов
Архангельский губернатор
6 ноября 1837 — 7 июня 1839
Предшественник:	В. Я. Рославцев
Преемник:	П. В. Степанов
Нижегородский губернатор
10 сентября 1856 — 16 сентября 1861
Предшественник:	Ф. В. Анненков
Преемник:	А. А. Одинцов
Рождение:	10 (21) октября 1792(1792-10-21)
Смерть:	18 (30) декабря 1863(1863-12-30) (71 год) Москва
Место погребения:	Новодевичий монастырь
Род:	Муравьёвы
Отец:	Николай Николаевич Муравьёв
Мать:	Александра Михайловна Мордвинова
Супруга:	Шаховская, Прасковья Михайловна Шаховская, Марфа Михайловна
Дети:	От 1-го брака: Михаил, Александра, Николай, София, Елизавета, Прасковья, Иван
Военная служба
Годы службы:	1810—1818, 1851—1861
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	кавалерия
Звание:	генерал-лейтенант (1861)
Сражения:	Отечественная война 1812 года, Заграничный поход (1813—1814), Крымская война (1853—1856)
Награды:

Алекса́ндр Никола́евич Муравьёв (10 (21) октября 1792 — 18 (30) декабря 1863 Москва) — участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813—1814 годов, один из основателей декабристского движения, впоследствии генерал-лейтенант, Нижегородский военный губернатор, сенатор.

Происхождение

Александр Николаевич родился 10 октября 1792 года в дворянской семье Муравьёвых. Отец — генерал-майор Муравьев, Николай Николаевич (1768—1840) — основатель Московского учебного заведения для колонновожатых. Мать — Александра Михайловна Мордвинова (1770—1809). Получил домашнее воспитание.

Братья:

• Николай (Муравьев-Карский, 14.7.1793 — 18.10.1866), член Священной артели, генерал-адъютант, генерал от инфантерии;
• Михаил (1.10.1796 — 29.08.1866) — русский государственный деятель, генерал от инфантерии (1863), граф Виленский (1865);
• Андрей (30.4.1806 — 13.8.1874), чиновник Синода, церковный писатель;
• Сергей (14.4.1809 — 16.8.1874);
• сестра — Софья (1804 — до 1824).

Биография

Военная карьера

Принят на военную службу из студентов Московского университета колонновожатым в свиту по квартирмейстерской части 1 марта 1810 года. 14 сентября 1810 года произведён в подпоручики. С осени 1810 года по январь 1811 года находился на топографических съемках в Волынской и Киевской губерний. С марта 1812 года состоял при генерал-квартирмейстере 1 западной армии. В июне 1812 года поступил в 5 корпус.

Участвовал в Отечественной войне 1812 года. За Бородинское сражение награждён орденом Святой Анны III степени. Участвовал в боях за Тарутино, Малоярославец, Красное. За взятие Вязьмы награждён золотой шпагой за храбрость.

В заграничных походах 1813 года участвовал в боях за Бауцен, Кульм, Лейпциг, Фер-Шампенуаз. 11 сентября 1813 года откомандирован в корпус Платова. 16 марта 1813 года произведён в поручики, с 2 ноября 1813 года в звании штабс-капитан.

Награждён орденом Святого Владимира IV степени с бантом, орденом Святой Анны II степени, прусским орденом За заслуги, Кульмским крестом, баварским орденом Максимилиана, австрийским орденом Леопольда.

В 1814 году переведен в Гвардии генеральный штаб. С 20 августа 1814 года в звании капитан, с 7 марта 1816 года в звании полковник. Был обер-квартирмейстером при 1 резервно-кавалерийском корпусе, в 1817 — 1818 году был начальником штаба гвардии отряда во время пребывания гвардии в Москве.

За неисправность унтер-офицеров на параде 6 января 1818 года был арестован по приказу Александра I. В знак протеста подал в отставку и 7 октября 1818 года уволен.

Участие в тайных обществах

В конце 1810 года вступил в масонскую ложу «Елизаветы к добродетели», в 1814 году был членом масонской ложи во Франции. С 1816 года член ложи «Трёх добродетелей», с июня 1817 года до августа 1818 года — наместный мастер ложи.

Состоял членом организации «Священная артель», был основателем Союза спасения, членом Военного общества. До мая 1819 года являлся членом Союза благоденствия, членом Коренного совета, некоторое время руководил Московской управой. Принимал участие в создании «Зелёной книги» Союза благоденствия. В 1819 году объявил о выходе из Союза благоденствия.

Осуждение и ссылка

Арестован в имении жены селе Ботове Волоколамского уезда 8 января 1826 года по приказу от 5 января 1826 года. 13 января доставлен в Санкт-Петербург на главную гауптвахту, 14 января переведён в Петропавловскую крепость.

Осуждён по VI разряду 10 июля 1826 года; приговорён к ссылке в Сибирь без лишения чинов и дворянства. Выехал из Санкт-Петербурга в Якутск 28 июля 1826 года; супруга решила последовать за своим мужем; им было запрещено ехать вместе.

Прибыл в Ялуторовск 28 августа 1826 года. После ходатайства тещи княгини Е. С. Шаховской место ссылки было изменено на Верхнеудинск. Муравьёв узнал об этом по дороге в Якутск. Прибыл в Верхнеудинск 24 января 1827 года. Просил разрешения поступить на гражданскую службу, что было разрешено 30 ноября 1827 года.

22 ноября 1827 года в Верхнеудинске у Муравьёвых родилась дочь Прасковья, умерла в возрасте 5 лет.

Карьера чиновника

19 января 1828 года был назначен городничим в Иркутск, вступил в должность 23 апреля 1828 года. 11 июля 1831 года назначен на должность председателя Иркутского губернского правления в чине статский советник.

25 июня 1832 года был назначен председателем Тобольского губернского правления; прибыл в Тобольск 28 октября того же года. С 30 октября 1832 года исправлял должность тобольского гражданского губернатора.

Из-за конфликта с генерал-губернатором Западной Сибири И. А. Вельяминовым 25 января 1834 года переведён в Вятку на должность председателя уголовной палаты. Однако преемник Вельяминова Н. С. Сулима в конце того же 1834 года выразил желание возвратить А. Н. Муравьева в Тобольск на прежнюю губернаторскую должность.

25 мая 1835 года назначен председателем Таврической уголовной палаты. В 1837 году несколько раз исполнял обязанности гражданского губернатора. Из-за конфликта с генерал-губернатором графом Михаилом Воронцовым, 6 ноября 1837 года переведён на должность гражданского губернатора в Архангельскую губернию. Из-за крестьянских волнений в Ижемской волости уволен от должности губернатора 7 июня 1839 года.

С 15 апреля 1843 года состоял на службе в Министерстве внутренних дел. 16 февраля 1846 года назначен членом Совета министра внутренних дел, проводил ревизии различных губерний.

С 18 сентября 1848 года — действительный статский советник.

Возвращение в армию

С мая 1851 года полковник Генерального штаба: на военной службе по личной просьбе. В июле 1854 года откомандирован в Польшу. С августа 1854 года состоял при Главном штабе действующей армии. С 27 марта 1855 года в чине генерал-майора. Участвовал в Крымской войне. С 28 июля 1855 года в отпуске для лечения катаракты.

Снова государственная служба

С 10 сентября 1856 года в должности нижегородского военного губернатора. Добился высылки помещика Шереметева за жестокое обращение с крепостными.

Участвовал в подготовке крестьянской реформы. 23 апреля 1861 года произведён в генерал-лейтенанты.

Из-за конфликта с Шереметевым 16 сентября 1861 года уволен от должности с назначением сенатором, присутствующим в московских департаментах Сената.

Скончался 18 декабря 1863 года в Москве; похоронен в Новодевичьем монастыре. В середине 1920-х годов отмечалось, что над его захоронением «крест исчез, и могилы найти нельзя» и при ликвидации кладбища в 1930-х годах ограду с табличкой «Декабрист А. Н. Муравьев» (вместе с соседним захоронением М. И. Муравьёва-Апостола) перенесли от северной стены мавзолея Волконских к могиле С. П. Трубецкого. Также была уничтожена могила отца А. Н. Муравьёва, находившаяся рядом. Памятник-стелла из розовато-серого гранита над символической могилой А. Н. Муравьёва была установлена в 1979 году.

Семья

Жены:

• с 29 сентября 1818 года — княжна Прасковья Михайловна Шаховская (1788—1835), супруги имели 7 детей:
  • Михаил (1819—1822)
  • Александра (1820)
  • Николай (1821)
  • София (1822—1851)
  • Елизавета (1823—1823)
  • Прасковья (1827—1832)
  • Иван (1830—1864)
• с 1841 года — сестра первой жены, княжна Марфа Михайловна (1799—1885). По словам современницы, почтенная мадам Муравьева была светлой личностью во всех отношениях. До глубокой старости она сохраняла свой светлый ум, бесконечную доброту и образованную любознательность. На семидесятом году она в совершенстве обучилась английскому языку и ознакомилась со всей английской литературой в подлинниках.

Награды

Российской Империи:

• Орден Святой Анны 3-й ст. (на шпагу) (1812) (за Бородинское сражение);
• Золотая шпага «За храбрость» (1812) (За взятие сражение под Вязьмой)
• Орден Святого Владимира 4-ст. с бантом (1813);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1814);
• Знак отличия «За XV лет беспорочной службы» (1849);
• Знак отличия «За XX лет беспорочной службы» (1854);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1857);
• Императорская корона и мечи к ордену Святой Анны 1-й ст. (1858);

Иностранных государств:

• Орден «Pour le Mérite» (Пруссия) (1813);
• Кульмский крест (Пруссия) (1813);
• Орден Леопольда (Австрия) (1814);
• Военный орден Максимилиана Иосифа (Бавария) (1814);

Публикации

•  Муравьев А. Н. Сочинения и письма. — Иркутск, 1986.

См. также

• Декабристы в Бурятии

Литература

• Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1988. — С. 116—118. — 448 с. — 50 000 экз.
• Из эпистолярного наследства декабристов. Письма к Н. Н. Муравьеву-Карскому. — Москва, 1975. — Т.1.
• Герасимова Ю. И. Декабрист А. Н. Муравьев в годы первой революционной ситуации // История СССР, 1979, № 4.
• Герасимова Ю. И. Материалы А. Н. Муравьева в фондах отдела рукописей // Записки Отдела рукописей ГБЛ. 1975. Вып. 36.
• Задонский Н. Н. Губернатор-каторжник // Тайны времен минувших. — Воронеж, 1964.
• Короленко В. Г. Легенда о царе и декабристе // Русское богатство, 1911, № 2.
• Туманик Е. Н. А. Н. Муравьев в Союзе благоденствия // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования, историография, библиография. — СПб., 2005. Вып. 7.
• Туманик Е. Н. А. Н. Муравьев в Союзе Спасения" // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. — СПб., 2004. Вып. 6.
• Туманик Е. Н. А. Н. Муравьев во главе Тобольской губернии в 1832—1834 гг. (к истории конфликта с генерал-губернатором И. А. Вельяминовым) // Русские старожилы. Материалы III Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (11-13 декабря 2000 г., г. Тобольск). — Тобольск-Омск, 2000.
• Туманик Е. Н. Новые материалы об административной деятельности декабриста А. Н. Муравьева // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. — СПб.; Кишинев, 2001. Вып. 4.
• [www.admhmao.ru/adm_reform/staty/statya21.htm Туманик Е. Н. Управленческий конфликт: декабрист А. Н. Муравьев во главе Тобольской губернии.]
• Штрайх С. Я. Кающийся декабрист (К биографии основателя Союза Спасения А. Н. Муравьева) // Красная новь, 1925, № 10.
• Туманик Е. Н. Александр Николаевич Муравьев: начало политической биографии и основание первых декабристских организаций. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2006. 372 с.

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:267959 Александр Муравьёв] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [www.hrono.ru/biograf/murav_an.html Муравьев Александр Николаевич]

Отрывок, характеризующий Муравьёв, Александр Николаевич

– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.