Муралов, Николай Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Иванович Муралов
Дата рождения

1877(1877)

Место рождения

хутор Роты,
Таганрогский округ (Область Войска Донского),
Российская империя

Дата смерти

1 февраля 1937(1937-02-01)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР СССР СССР

Годы службы

1914 — 1925

Командовал

МВО

Сражения/войны

Гражданская война в России

Награды и премии

Никола́й Ива́нович Мура́лов (1877, хутор Роты, Таганрогский округ (Область Войска Донского) (ныне Донецкая область, Украина) — 1 февраля 1937, Москва) — российский революционер, советский военный деятель, участник левой оппозиции.





Биография

Начало революционной деятельности

Сын хуторянина-мещанина Ивана Анастасьевича Муралова. Вначале получил домашнее образование под руководством отца. Затем учился в сельскохозяйственной школе, окончил её в 1897 году. С того же года служил управляющим различных имений, винокуренным и маслобойным заводами. С 1903 года помощник земского агронома в Подольске. В том же году вступил в РСДРП, большевик[1].

Участвовал в Московском вооруженном восстании в декабре 1905 года, после поражения которого бежал на Дон. Неоднократно арестовывался на короткий срок, с 1907 года служил управляющим имением в Тульской губернии, одновременно вел нелегальную революционную работу. В 1914 году, после начала Первой мировой войны, призван в армию. Становится рядовым 215-го пехотного полка в г. Владимире, затем из полка переведен во 2-ю московскую автороту, в которой служил до февраля 1917 года[2].

Революция и Гражданская война. Московский военный округ.

После Февральской революции в 1917 г. стал одним из организаторов Московского Совета солдатских депутатов, входит в его президиум от большевиков. Являлся членом Военного бюро МК РСДРП(б). В сентябре становится заместителем председателя Московского Совета солдатских депутатов. В октябре 1917 член Московского военно-революционного комитета и революционного штаба, один из руководителей вооруженного восстания в Москве. После победы над юнкерами 2 ноября 1917 года Муралов подписал приказ Московского ВРК о победе революции в Москве, и в тот же день был назначен комиссаром Московского военного округа с правами командующего войсками. На этой должности он был с ноября 1917 по февраль 1919 года[2].

19 марта 1919 года прибыл в третью армию Восточного фронта на должность члена РВС. В июле 1919 года был назначен членом РВС Восточного фронта, в августе того же года назначен членом РВС 12-й армии Юго-Западного фронта. В августе 1920 года назначен членом коллегии Коллегии Наркомата земледелия. 1 марта 1921 года вновь назначен командующим войсками Московского Военного округа, в мае 1924 года назначен командующим войсками Северо-Кавказского Военного округа, в феврале 1925 г. назначен для «особо важных» поручений при РВС СССР[2]. Член комиссии по организации похорон Ленина.

В оппозиции. На хозяйственной работе

С 1925 года член Центральной контрольной комиссии ВКП(б). В 19251927 годах начальник военно-морской инспекции Наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР, одновременно ректор сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева.

Был участником «объединенной оппозиции», сторонником Л. Д. Троцкого. В ноябре 1927 года за участие в оппозиции был выведен из состава ЦКК ВКП(б). На XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927) выступил с речью, в которой протестовал против нарушений внутрипартийной демократии, требовал обратить внимание на умышленную преувеличенность обвинений, которые предъявлялись к оппозиционерам. На съезде был исключен из партии[2].

В феврале 1928 года Муралов был выслан в г. Тару Омского округа. С этого времени работал на незначительных должностях в области хозяйственного управления. В 1929 году переведен в Новосибирск. Работал инспектором, заместителем уполномоченного Зернотреста по Западной Сибири. Поскольку репрессии против оппозиционеров принимали всё более ожесточённый характер, после долгих уговоров в декабре 1935 и январе 1936 написал И. В. Сталину два письма, заявив о разрыве с троцкистами и с просьбой о восстановлении в партии. В 1936 году работал начальником сельскохозяйственного отдела Управления рабочего снабжения Кузбасстроя в Новосибирске[1][2].

Арест и гибель

17 апреля 1936 года был арестован. Во время следствия к Муралову применялись пытки, несколько месяцев он отказывался давать показания и подтверждать фальсифицированные обвинения. В качестве одного из главных обвиняемых привлечен к сфабрикованному НКВД открытому политическому процессу по делу «Параллельного антисоветского троцкистского Центра». 30 января 1937 года приговорен к смертной казни. Расстрелян 1 февраля 1937 г.

В апреле 1986 года Пленум Верховного суда СССР отменил приговор, посмертно реабилитировав Н. И. Муралова[1][2].

Семья

Семья и родственники Н. Муралова в конце 1930-х были репрессированы:

  • Жена — Анна Семеновна, 17 лет пробыла в тюрьме, лагерях и ссылке, умерла в 1981.
  • Сын — Владимир, был арестован в 1936, погиб в лагере в 1943.
  • Дочь — Галина Николаевна Полещук, также длительное время находилась в ссылке.
  • Брат — Муралов, Александр Иванович, советский государственный деятель, нарком земледелия РСФСР, президент ВАСХНИЛ, арестован в октябре 1937 и расстрелян 3 сентября 1938 года.
  • Сестра — Юлия Ивановна, умерла в лагере в 1943 году.

Награды

В 1922 г. награждён орденом Красного Знамени.

Напишите отзыв о статье "Муралов, Николай Иванович"

Примечания

  1. 1 2 3 С. Коломнин. Солдат революции, так и не ставший маршалом
  2. 1 2 3 4 5 6 В. А. Клименко // Историки отвечают на вопросы, С.38—44

Литература

  • Историки отвечают на вопросы: Сборник (Выпуск 1) / Сост. А. Н. Свалов. — М.: Московский рабочий, 1988. — 240 с. — 50 000 экз. (обл.)
  • Николай Муралов / Сост. Н. С. Полещук. — М.: Московский рабочий, 1990. — 240, [24] с. — (История Москвы: портреты и судьбы). — 15 000 экз. — ISBN 5-239-00807-8. (обл.)
  • Коломнин С. [www.bratishka.ru/archiv/2009/3/2009_3_13.php Солдат революции, так и не ставший маршалом] // Братишка. — 2009. — № 3.
  • Коломнин С. «Есть у нас солдат Муралов» // Ориентир. — 2007. — № 7. — С. 63-65.
  • Муралова Ю. А. [scepsis.net/library/id_3568.html О том, что никогда не забудется] // Факел. — 1990.

Ссылки

  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/86643/%D0%9C%D1%83%D1%80%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D0%B2 Муралов Н. И.] // Большая биографическая энциклопедия

Отрывок, характеризующий Муралов, Николай Иванович

– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.