Муромская железная дорога
| Муромская железная дорога | |
| Годы работы: | |
|---|---|
| Страна: | |
| Город управления: | |
| Состояние: |
реорганизована |
| Протяжённость: | |
Муромская железная дорога — казённая железная дорога, построенная в 1873—1880 годах во Владимирской губернии между Муромом и Ковровом.
Содержание
Проектирование и строительство
Первые проекты железнодорожной линии, которая соединяла бы Муром с Москвой, относятся к середине XIX века. В 1849 году отставной поручик Вонлярлярский ходатайствовал в Министерство путей сообщения о строительстве железной дороги от Москвы до Елатьмы через Муром, в 1852 году он же просил разрешения на сооружение дороги если не до Елатьмы, то хотя бы до Мурома, но в обоих случаях встречал отказ[1].
В конце 1860-х годов стали появляться проекты о строительстве линии от Мурома к одной из новых железных дорог — Московско-Рязанской или Московско-Нижегородской. В итоге остановились на втором варианте, а конечным пунктом новой железной дороги после продолжительных изысканий был выбран Ковров. В 1869 году городской голова Мурома Алексей Васильевич Ермаков из личных сбережений перевёл 100 тысяч рублей на строительство железной дороги, его поддержали несколько муромских купцов и промышленников[2].
10 марта 1873 года предварительная стоимость Муромской железной дороги была оценена в 3 015 749 рублей (реальные расходы оказались значительно выше)[1], 24 апреля утверждено решение об отдаче концессии на строительство камергер-барону Палену и отставному поручику Никифорову, 5 мая учреждён устав Общества по сооружению Муромской железной дороги.
На строительстве дороги, начатом, предположительно, уже в 1873 году, были заняты крестьяне, собиравшиеся по нарядам и договорам из окрестных сёл и деревень. К концу 1878 года земляные работы (подготовка полотна, выемки, насыпи) были завершены, летом — осенью 1879 года уложены шпалы, рельсы, балласт, возведены мосты. 23 ноября 1879 года Правление Общества Муромской железной дороги сообщило Министерству путей сообщения о завершении строительных работ и просило назначить комиссию для осмотра дороги. Открытие движения поездов по новой магистрали было намечено на 18-е, а потом на 20 декабря 1879 года, однако комиссией, в которую входили инженеры Московско-Нижегородской железной дороги, был обнаружен ряд существенных недоделок. Разрешение на организацию временного движения товарных поездов со скоростью не более 15 вёрст в час было дано 12 января 1880 года, о чём объявил телеграммой инспектор дороги инженер Селиванов[1].
Первый грузовой поезд вышел из Мурома 14 (26) января 1880 года в составе девяти вагонов, нагруженных преимущественно изделиями из железа, а 15 марта того же года было открыто временное пассажирское движение[3]. Газета «Владимирские губернские ведомости» от 11 апреля 1880 года сообщала, что «ввиду этой цели к товарным поездам стали прицеплять пассажирские вагоны 2 и 3 классов. Такие поезда отправляются из Мурома и приходят в Муром ежедневно. На весь путь тратится времени 9 часов 10 минут до Коврова, а обратно — на 4 минуты меньше. Пассажиров взад и вперёд набирается ежедневно по 100 человек, товаров также набирается на каждый поезд»[4].
В октябре 1880 года вновь назначенная комиссия разрешила открыть «правильное» товарное и пассажирское движение, со скоростью до 25 вёрст в час. 1 января 1881 года последовала официальная передача Муромской железной дороги от строителей в эксплуатацию Общества. 1 октября 1885 года Муромская железная дорога перешла в казённое управление.
Подвижной состав и инфраструктура
Согласно отчёту 1881 года Муромской железной дороге принадлежали 13 паровозов (8 производства Воткинского завода и 5 берлинской фирмы «Шварцкопф»), два пассажирских вагона I класса, четыре вагона II класса, десять — III класса и по одному почтовому, почтово-пассажирскому и почтово-арестантскому вагону. Парк товарных вагонов состоял из 194 крытых, 150 открытых и 3 багажных вагонов грузоподъёмностью по 600 пудов каждый[2]. Для обслуживания и ремонта подвижного состава в Муроме 2 декабря 1879 года были открыты паровозные мастерские[5]. Паровозные здания имелись также в Коврове и Селиванове.
Протяжённость Муромской железной дороги составила 101,3 версты, ширина земляного полотна — 2,6 сажени. От станции Муром отходила ветка к Оке длиной 4 версты. Дорога была разбита на 6 околотков длиной от 16 до 17,5 версты, околотки делились на участки (всего 19), каждый из участков обслуживался бригадой из четырёх рабочих[6]. На дороге имелось 6 станций: Муром — II класса, Климово (ныне — Безлесная) и Селиваново — IV-го, Озеро (Волосатая) — V-го, Соколово (Эсино) — II-го и Ковров — III-го класса. На всех станциях имелись водокачки для заправки паровозов. В 1887 году открыты платформы Бурцевская и Межище (ныне — Сусановская)[7]. Управление дороги находилось в Муроме, общая численность работников составляла 235 человек.
Деятельность дороги
Муромская железная дорога оказала влияние на развитие Муромского уезда, связав его с районами развитой промышленности. Ковров стал крупным транспортным узлом, в котором сходились Московско-Нижегородская, Шуйско-Ивановская и Муромская железные дороги, в Муроме появились паровозные мастерские, в 1926 году преобразованные в паровозоремонтный завод, а в послевоенное время — в завод, выпускавший паровозы, электровозы и тепловозы.
С Муромской железной дороги большинство товаров (до 80 %) направлялось на Московско-Нижегородскую железную дорогу для доставки на Нижегородскую ярмарку, также грузовые составы шли на Москву и Иваново-Вознесенск. В Муром поставлялись промышленные товары, цемент, пряжа; в обратном направлении перевозили лес, хлебные грузы, железо[1]. В 1880 году грузооборот составил около 2,5 млн пудов[8].
В 1895 году Муромская железная дорога была объединена с Московско-Нижегородской и Московско-Курской железными дорогами под общим управлением в Москве. В сентябре 1918 года национализирована и передана в ведение Народного комиссариата путей сообщения. При образовании Горьковской железной дороги бывшая Муромская железная дорога вошла в её состав.
Источники архивные
РГИА, ф. 446, оп. 27, д. 21. Доклад № 7 от 17 января 1880 г. «Об открытии товарного движения на Муромской железной дороге».
См. также
- Московско-Нижегородская железная дорога
- Горьковская железная дорога
- Муромский регион Горьковской железной дороги
- Железнодорожный транспорт во Владимирской области
Напишите отзыв о статье "Муромская железная дорога"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Алексей Халин. [www.eav.ru/publ1.php?publid=2004-12a15 Муромская железная дорога (проекты, строительство)]. «Евразия Вести» (XII 2004). Проверено 26 февраля 2011. [www.webcitation.org/69KueLTuQ Архивировано из первоисточника 22 июля 2012].
- ↑ 1 2 Николай Кожин. [zdr-gazeta.ru/?newsid=52311 «Сего 14 января 1880 года открыто...»]. «Волжская магистраль» (22 января 2010). Проверено 26 февраля 2011. [www.webcitation.org/69KugUXKa Архивировано из первоисточника 22 июля 2012].
- ↑ Пудков Д. П. Стальные пути в город // Муром: Историко-экономический очерк. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд., 1979. — С. 115—117.
- ↑ Дмитриев Ю. А., Зенкович А. А., Савинова Р. Ф. Транспорт и связь // Владимир вчера, сегодня, завтра. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд., 1983. — С. 184.
- ↑ [press.rzd.ru/isvp/public/press?STRUCTURE_ID=656&layer_id=4069&refererLayerId=3307&id=73311 Локомотивному депо Муром Горьковской железной дороги исполнилось 130 лет]. Российские железные дороги (15 декабря 2009). Проверено 26 февраля 2011. [www.webcitation.org/69KuhjbOT Архивировано из первоисточника 22 июля 2012].
- ↑ Татьяна Гусарова. [elcom.ru/~kgadm/gazeta/2014/gazeta_kr_gor_42-14.pdf 135 лет назад станция Селиваново приняла первый поезд] // «Красная Горбатка». — 2015. — № 42 (54). — С. 11.
- ↑ Архангельский А. С., Архангельский В. А. Железнодорожные станции СССР: Справочник. — М.: Транспорт, 1981.
- ↑ Громов С. Д. Железнодорожное строительство во Владимирской губернии во второй половине XIX — начале XX века // Владимир : литературно-художественный и краеведческий сборник. — Владимир, 2012. — Т. 24. — С. 163—171. — ISBN 978-5-91806-006-3.
Литература
- Муромская железная дорога // Железнодорожный транспорт: Энциклопедия / Гл. ред. Н. С. Конарев. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. — С. 250. — ISBN 5-85270-115-7.
Отрывок, характеризующий Муромская железная дорога
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
