Муромцев, Сергей Андреевич

Сергей Андреевич Муромцев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет работы В. А. Серова, 1910</td></tr>
Председатель Государственной Думы Российской Империи
27 апреля — 8 июля 1906 года
Монарх:	Николай II
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Фёдор Александрович Головин
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	23 сентября (5 октября) 1850(1850-10-05) Санкт-Петербург, Российская империя
Смерть:	4 (17) октября 1910(1910-10-17) (60 лет) Москва, Российская империя
Отец:	Андрей Алексеевич Муромцев (1818—1879)
Мать:	Анна Николаевна Костомарова (1822—1901)
Супруга:	Марья Николаевна Климентова-Муромцева
Дети:	Ольга Сергеевна Муромцева (в зам. Шаврина)
Партия:	Конституционно-демократическая партия
Образование:	Московский университет
Профессия:	Юрист
Автограф:

Серге́й Андре́евич Му́ромцев (23 сентября (5 октября) 1850, Петербург — 4 октября (17 октября) 1910, Москва) — известный русский правовед, один из основоположников конституционного права России, социолог-позитивист, публицист и политический деятель. Сергей Андреевич происходил из дворянского рода Муромцевых. Представитель социологического подхода к праву. Профессор Московского университета. Председатель Первой Государственной думы (1906).

Происхождение

Родился в семье дворянина, офицера лейб-гвардии Московского полка, Андрея Алексеевича Муромцева (1818—1879) — с 1854 года полковника, а с 1855 — командира 2-го гренадерского запасного полка. Мать, Анна Николаевна (1822—1901) — дочь генерала Костомарова, также происходила из древних дворянских родов Костомаровых и Борщевых. Сергей был четвёртым ребёнком в семье и первым, пережившим детство; брат Николай (1852—1933) и две сестры, родившиеся после него, также благополучно избежали ранней смерти. Его племянницы Наталья Вокач (1882—1967) и Вера Муромцева (1881—1961) стали известны как жёны Ивана Александровича Ильина и Ивана Алексеевича Бунина, соответственно.

Детские годы

Детство он провёл в имении дедушки по материнской линии Харино в Крапивенском уезде Тульской губернии. По воспоминаниям близких ему людей, в возрасте около 9 лет Сергей Муромцев уже играл в «государство Лазавка» и издавал ежедневную рукописную газету, материалы которой были посвящены домашним новостям. Воображаемое государство имело конституционный характер, в нём даже «существовал» двухпалатный парламент, располагавшийся в двух беседках сада имения Муромцевых.

Образование

В 1860 году с семьёй переехал в Москву, поселившись в Скатерном переулке (на месте нынешнего д. 22) и был отдан в 1-й класс 4-й Московской гимназии. Со следующего года он учился в 3-й московской гимназии, которую окончил в 1867 году, с золотой медалью. В 1871 году он окончил со степенью кандидата юридический факультет Московского университета, выбрав своей специализацией, под влиянием лекций профессора Н. И. Крылова, римское право; и был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию, однако — при кафедре финансового права, и — «без стипендии». В этот период немалое влияние оказал на него также образ службы старшего брата отца, Семёна Алексеевича Муромцева, действовавшего в качестве мирового посредника и мирового судьи в Тульской губернии. Первый год Муромцев провёл в имении друга, князя Л. С. Голицына, Зяблицкий погост Муромского уезда Владимирской области и в марте 1873 году они отправились за границу. В течение года Сергей Андреевич Муромцев слушал лекции профессора римского права Кунтце в Лейпцигском университете и специалиста в области цивилистики и философии права Рудольфа Иеринга в Гёттингенском университете; последний оказал значительное влияние на становление Муромцева как учёного-юриста. Вернувшись в Россию сдал магистерские экзамены и в начале 1875 года завершил магистерскую диссертацию «О консерватизме римской юриспруденции: Опыт по истории римского права».

В апреле 1875 года С. А. Муромцев после защиты диссертации был утверждён в степени магистра гражданского права и доцентом Московского университета по кафедре римского права; 31 августа возведён в чин надворного советника. Не доработав учебного года, в марте 1876 года был отпущен поправлять здоровье за границу, откуда летом того же года вернулся с материалами докторской диссертации. Через год, 27 ноября 1877 года, диссертация «Очерки общей теории гражданского права» была успешно защищена и в декабре он был утверждён экстраординарным профессором, а с марта 1878 года — ординарным профессором по кафедре римского права.

В конце 1878 года Муромцев вошёл в редакцию журнала «Юридический Вестник», где сотрудничал его близкий друг М. М. Ковалевский. Приступая в 1880 году к руководству журналом он писал в частном письме о желании

придать этому журналу новый живой характер, как в научном отделе, так и в практическом. Стараюсь завести организованную правильно судебную хронику и в ней бросить в нашу практику судов и адвокатов семена новых практических идей… После моей профессорской деятельности деятельность моя по редакции журнала, который должен служить средством для влияния на публику вне университета, представляется первою по значению.

С 20 февраля 1880 года он — председатель Московского юридического общества. С апреля 1880 года С. А. Муромцев — секретарь юридического факультета, а 5 февраля 1881 года был избран на трёхлетний срок проректором Московского университета. Однако случившиеся после убийства Александра II студенческие волнения привели к обвинению Муромцева в примирительной позиции по отношению к студенческим выступлениям; 30 мая Муромцев подал прошение об отставке с должности проректора, которое было удовлетворено 24 августа 1881 года. Из университета он был уволен 19 июля 1884 года, накануне утверждения нового университетского устава.

По воспоминаниям современников, преподавательская деятельность Муромцева

оставила в его учениках глубокие следы: он развивал для них стройную, последовательную и врезывавшуюся в память схему общих юридических идей и принципов, и примерами творчества римских юристов воспитывал в них чувство законности и живое сознание истинных задач правосудия.

Автор научных работ по гражданскому и римскому праву. Наибольшей известностью пользовался его капитальный труд «Гражданское право Древнего Рима», который явился первой попыткой анализа развития римского гражданского права во всей его полноте, в связи как с внутренними факторами, так и с особенностями творчества римских юристов. Лишь несколько лет спустя подобные исследования провели юристы из Англии, Франции и Германии, приходя к аналогичным выводам.

Был сторонником социологического позитивизма, включавшего психологическую теорию права. В 1870-х годах выдвинул концепцию социологического изучения права с применением функционального и историко-сравнительного методов. Был противником формально-догматического подхода к юриспруденции, в своих исследованиях учитывал влияние социального фактора на правовую сферу. Последовательный сторонник суда присяжных, Муромцев выступал за более активную роль судьи в процессе и его влияние на правотворчество (в 1870-80-е годы это было особенно актуально, так как либеральные судьи часто были вынуждены ориентироваться на архаичные правовые нормы). Изучал и популяризировал европейский парламентский опыт.

С октября 1884 года он занялся адвокатской деятельностью: стал присяжным поверенным Московской судебной палаты; с 1887 года — член совета присяжных поверенных; в 1890—1905 годах — товарищ председателя совета присяжных поверенных Московской судебной палаты. Иногда приглашался читать отдельные лекции — в Императорском Александровском лицее, в парижской Высшей школе общественных наук…

Честный и нравственно щепетильный человек, Муромцев всегда тщательно изучал материалы дела. И если у него появлялось сомнение в достоверности какого-либо из документов, обычно отказывался от защиты, хотя ему и предлагалось крупное вознаграждение. Очень ответственно относясь к подготовке к судебным процессам, он имел в производстве, как правило, немного дел… Глубоко зная гражданское право и умело применяя его нормы на практике, Сергей Андреевич и в своей адвокатской деятельности оставался прежде всего учёным, стремившимся в выступлениях на судебных процессах развивать нормы действующего права, дать их исчерпывающее толкование. Коллеги называли его истинным мастером формулировки правовых решений.

— Муромцева Л. [his.1september.ru/2005/18/6.htm Общественный деятель, адвокат, профессор] // «Первое сентября. Отечественная история»

С 1906 года он снова — ординарный профессор (сверх штата) по гражданскому праву и судопроизводству юридического факультета Московского университета. Также читал лекции в Демидовском юридическом лицее (1907), в Московском коммерческом институте (1908), в Народном университете имени Шанявского (с 1908) и на Высших женских курсах (с 1909).

Общественно-политическая деятельность

В 1880 году вместе с юристом В. Ю. Скалоном и экономистом А. И. Чупровым составил «Записку о внутреннем состоянии России», которая была направлена председателю правительства М. Т. Лорис-Меликову. В «Записке» предлагалось пойти навстречу либеральной общественности и создать из представителей земств «особое самостоятельное совещание» с законосовещательными функциями. Некоторые идеи этого документа были использованы при подготовке «Конституции Лорис-Меликова» — проекта умеренных либеральных реформ, составленного незадолго до гибели Александра II. Публикация «Записки» в России в 1881 году была запрещена — она распространялась в рукописных копиях и была опубликована в Берлине.

Муромцев являлся гласным Московского и Тульского земских собраний. Шесть сроков состоял гласным Московской городской думы (с 1881 по 1908, исключая период 1885—1888 гг.). Участвовал в земских и городских съездах, в деятельности Союза земцев-конституционалистов (1903). В 1904 году он выступил в московском совете присяжных поверенных с речью, в которой призвал поддержать идею созыва народных представителей.

Один из основателей и лидеров Конституционно-демократической партии, с октября 1905 — член её ЦК. Участвовал в составлении проекта «Основного закона Российской империи» и ряда законопроектов о политических свободах.

Председатель Государственной думы

В 1906 году Муромцев был избран депутатом (от Москвы) Первой Государственной думы, и на её первом заседании 27 апреля, почти единогласно (426 депутатов из 436 присутствовавших), был избран председателем. После избрания произнёс свою первую и последнюю речь в Думе, которую начал словами «Кланяюсь Государственной Думе». В своей речи, в частности, сказал:

Совершается великое дело; воля народа получает своё выражение в форме правильного, постоянно действующего, на неотъемлемых законах основанного, законодательного учреждения. Великое дело налагает на нас и великий подвиг, призывает к великому труду. Пожелаем друг другу и самим себе, чтобы у всех нас достало сил для того, чтобы вынести его на своих плечах на благо избравшего нас народа, на благо Родины.

Последовательно выступал за проведение либеральных реформ, за уважение к представительному органу власти. Российские либералы высоко оценивали деятельность Муромцева на посту председателя Думы. По воспоминаниям историка А. А. Кизеветтера:

строгий, суровый, торжественный, стоял он на своём месте и вёл заседание твёрдо, в полном сознании правоты своих действий. Но, несмотря на его суровость, все члены Первой Думы не только слушались его, но и сердечно любили его. Они все чувствовали, что Муромцеву Дума была дорога, потому что ему дорога была Родина, для блага которой он пошёл в Думу.

После роспуска Думы Муромцев подписал вместе с другими депутатами-кадетами Выборгское воззвание с призывом оказывать пассивное сопротивление власти (не платить налогов и не идти на военную службу); был приговорён к трём месяцам лишения свободы и находился в Московской губернской тюрьме («Таганке») с 13 мая до 11 августа 1908 года. На этом завершилась его политическая деятельность. Кроме того он был исключён из дворянского сословия, что лишило его права быть присяжным поверенным

Социологические концепции права и государства

В основе права лежат интересы индивидов, общественных групп, союзов и т. д. На базе интересов в обществе возникают различные отношения, регулирование которых осуществляется с помощью различных санкций: юридической, моральной, религиозной и др. При этом каждое отношение может быть предметом нескольких санкций одновременно.

Отношение, соблюдаемое по привычке, обладает особенной прочностью и именно в силу этого не нуждается в юридической санкции. Юридическая защита необходима только тем отношениям, которые ещё недостаточно прочны и требуют дополнительных гарантий от государства. Юридической санкцией обеспечивается только та часть общественных отношений, которая признается наиболее важной для интересов личности и государства и не может быть обеспечена иначе, как силой государственного принуждения.

Группы общества: дружеские кружки, товарищества, семья, община, сословие, партия, государство.

Правовые общественные отношения:

Неорганизованная защита — защита прав граждан в зависимости от обстоятельств; в каждом конкретном случае определяется соответствующая форма защиты.

Организованная защита (юридическая) — применяется для защиты типичных для общества интересов; возникает, когда необходимо урегулировать несколько интересов; осуществляется государственными институтами.

Кончина и похороны

Скончался во сне от сердечного приступа, в Москве, в гостинице «Националь», где снял временно номер, освободив комнату для приехавшей в гости дочери. Похоронен на Донском кладбище в Москве (в его новой части), где на надгробии (1912, архитектор Ф. О. Шехтель) установлен бюст работы скульптора Паоло Трубецкого.

Похороны Муромцева превратились в демонстрацию, в которой приняли участие тысячи людей, бывших сторонниками либеральных идей и находившихся в оппозиции к власти. Газета «Русские ведомости» писала, что Муромцев «при жизни для всех русских, для всех европейцев стал исторической личностью, потому что с его именем начинается русская конституционная история».

После кончины Муромцева Московская городская дума учредила премию и стипендию его имени на юридическом факультете Московского университета и постановила повесить его портрет (как многолетнего гласного) в своём зале заседаний.

Семья

В 1882 году женился на оперной певице Марии Николаевне Климентовой (1857—1946, Париж). В 1880 году она окончила Московскую консерваторию и пела в Большом театре до 1889 года. Затем вела класс вокала в Московской консерватории. В 1883 году у них родилась дочь Ольга (в замужестве Шаврина), затем — сын Владимир (1892—1937), репрессированный и расстрелянный.

Московские адреса

Из дома родителей в Скатерном переулке он переселился в Штатный переулок, куда в 1896 году к нему переехала мать; в начале XX века они переселились в Милютинский переулок (д. 22).

Библиография

• О консерватизме римской юриспруденции. М., 1875.
• Очерки общей теории гражданского права. М., 1878.
• Определение и основное разделение права. М., 1879 (переиздание — СПб., 2004).
• Суд и закон в гражданском праве. // Юридический Вестник, 1880, № 11.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003546587#?page=1 В первые дни министерства гр. М. Т. Лорис-Меликова]: Записка о полит. состоянии России весной 1880 г. — Berlin: B. Behr’s Buchh. (E. Bock), 1881 (P. Stankiewicz Burchdr.). — 45 с.
• Гражданское право древнего Рима. — 1-е изд. — М.: Тип. А. И. Мамонтова и Ко, 1883. — XXXV, 697 с.
• Рецепция римского права на Западе. М., 1886.
• Творческая сила юриспруденции. // Юридический Вестник, 1887, № 9.
• Право и справедливость // Сборник правоведения и общественных знаний. СПб, 1893.(переиздание — Вестник МГУ. серия 12. 1993. № 4).
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003555813#?page=1 Из лекций по русскому гражданскому праву (1898-1899)]. — СПб.: Воен. тип., 1899. — 17 с.
• Основы гражданского права. Человек и общество. М., 1908.
• Статьи и речи. М., 1908—1910. В пяти выпусках.

Литература

• Сергей Андреевич Муромцев: Сборник статей. — М., 1911.
• Кизеветтер А. А. Сергей Андреевич Муромцев, председатель Первой Государственной думы. — М.: тип. П.П. Рябушинского, 1913. — 16 с.
• Зорькин В. Д. Муромцев. — М., 1979.
• Волков В. А., Куликова М. В., Логинов В. С. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Гуманитарные и общественные науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2006. — С. 170. — 300 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.
• Томсинов В. А. Сергей Андреевич Муромцев (1850—1910) // Российские правоведы XVIII-XX веков: Очерки жизни и творчества. В 2-х томах (Том 2). — М.: Зерцало, 2007. — С. 21—63. — 672 с. — («Русское юридическое наследие»). — 1000 экз. — ISBN 978-5-8078-0145-6.

Предшественник: должность учреждена

Председатель Государственной думы Российской империи 27 апреля 1906 — 8 июля 1906

Преемник: Фёдор Александрович Головин

Отрывок, характеризующий Муромцев, Сергей Андреевич

– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!