Мур, Генри

Генри Мур
англ. Henry Moore
Место рождения:	Кастлфорд, Уэст-Йоркшир
Место смерти:	Хартфордшир
Учёба:	Художественный колледж в Лидсе, Королевский художественный колледж в Лондоне

Ге́нри Спе́нсер Мур (англ. Henry Spencer Moore; 30 июля 1898, Кастлфорд, Уэст-Йоркшир — 31 августа 1986, Хартфордшир) — британский художник и скульптор.

После Второй мировой войны работы Мура приобрели мировое признание, они представлены в крупнейших музеях разных стран.

Биография

Происходил из шахтёрской семьи. В одиннадцатилетнем возрасте решил стать скульптором, услышав о Микеланджело и его достижениях. Участвовал в Первой мировой войне, был отравлен газами в бою под Камбре (1917).

После войны учился в Художественном колледже в Лидсе и Королевском художественном колледже в Лондоне, где преподавал с 1924 по 1932 годы; он оставил работу в колледже лишь однажды для совершения поездки в Италию. Был знаком с Б. Хепуорт. Увлёкся первобытной скульптурой, изучал этнографическую коллекцию Британского музея. В 1930-х обратился к модернизму, откликаясь на поиски Пикассо, Арпа, Джакометти, Брынкуши, сюрреалистов. Участвовал в организации выставки сюрреалистов в Лондоне (1936).

После Второй мировой войны а первых значительных скульптурных произведениях творчества Мура получают развитие темы семьи и материнства. Это, прежде всего, связано с рождением у Генри и Ирины Мур в 1946 году их единственного ребенка — дочери Мэри. «Семейным группам» конца 1940-х — начала 1950-х годов предшествовало создание в 1943—1944^{[уточнить]} годы каменной статуи Мадонны с Младенцем для церкви Св. Матфея в Нортгемптоне (другой вариант этой скульптуры установлен в 1949 году в церкви в Бархэме). Ранние варианты Семейной группы — небольшие бронзовые скульптуры. Первая крупномасштабная работа на эту тему — бронзовая «Семейная группа», исполненная для школы в Стевенейдже (1948—1949).

Персональная выставка Мура в Музее современного искусства в Нью-Йорке^{[когда?]} принесла ему славу одного из лучших мастеров XX века. В 1948 году на венецианской выставке Биеннале он получил международную премию, а в 1953 году — такую же премию на Биеннале в Сан-Паулу. Среди его многочисленных произведений — скульптурные композиции для здания редакции журнала «Таймс» в Лондоне, для здания ЮНЕСКО в Париже, банка Ламберт в Брюсселе, Линкольновского центра в Нью-Йорке, на Площади Мучеников в Люксембурге.

В 1952—1953 годах Мур создает один из своих наиболее ярких и романтических образов — бронзовую скульптуру «Король и Королева» (6 отливок). По замечанию Дональда Холла, это «наиболее популярная скульптура [Мура] — но не среди художников, а среди посетителей галерей». Действительно, в этой композиции есть что-то идиллическое и соразмерное (и по формату, и по внутренней сути) «конкретному» человеку. Как отмечают многие биографы Мура, поводом для создания образа послужило важное историческое событие — смерть Георга VI (который пользовался всеобщей любовью соотечественников) и восшествие на престол королевы Елизаветы II.

Про идею своего последнего монументального произведения — «Мать и дитя (Капюшон)» (1982—1983) — Мур говорил: «Я не могу отбросить идею Мадонны с Младенцем <…> [Эта скульптура] может стать моей последней работой. Я хочу придать ей религиозный смысл». Большую мраморную версию этой композиции, выполненную по рабочим моделям Мура итальянскими специалистами, установили в Соборе св. Павла в Лондоне. Английский искусствовед Норберт Линтон полагает, что «углубление, в котором лежит младенец,— это и мандорла, и чрево. От младенца как бы исходит сияние, напоминающее сияние в религиозной живописи».

В 1984 году в честь 750-летия Берлина Генри Мур создал скульптуру «Большой разделенный овал: Бабочка» (отлита в литейной мастерской Германна Ноака), которая в 1987 году была установлена напротив берлинского Дома культуры народов мира, который тогда ещё служил Конгресс-центром.

Умер в своём доме близ Мач-Хедхем (графство Хартфордшир). Прах художника покоится в лондонском Соборе Святого Павла.

Награждён Орденом За заслуги, Орденом Кавалеров Славы.

Творчество

Продолжил традицию монументальной фигуративной пластики и обогатил её новыми художественными методами формообразования. В творчестве Мура прослеживается тенденция, направленная на освоение «открытой формы»; его целью была передача взаимодействия пластической массы и пространства, как окружающего скульптуру, так и заключенного внутри неё.

Мур всегда интересовался скульптурой Древней Греции, этрусков и майя. Под влиянием этого увлечения, а также идеи «верности материалам», высказанной критиком Роджером Фраем, он обратился к созданию подчеркнуто материальных форм, символизирующих природное, земное начало. На их основе строятся его скульптуры, среди которых преобладают женские фигуры и композиции на тему семьи и материнства. Сначала его работы были достаточно близки к реальным объектам, позже приобрели абстрактный характер.

Скульптура Мура, начиная со второй половины 1940-х годов, получает новый импульс к развитию, связанный с возможностью осуществлять им все свои замыслы в форме монументальной пластики на открытом воздухе — в природном или архитектурном пространстве. Материал пластики Мура в 1945—1986 годах — в основном, бронза (в отличие от предшествующего времени, когда любимыми материалами Мура были камень и дерево). Не выходя из круга своих главных тем-образов, выработанных ещё в 1920—1930-е годы, он всячески их интерпретирует — от фигуративных до полуабстрактных вариантов. При этом решающее значение придается поиску универсальной, вневременной многозначительной формы, ее органичности окружающему пространству, силе внутреннего содержания. Искания Мура зачастую опираются на достижения пластики прошлого (в это время мастер обращается к отрицаемой им ранее пластике классической античности, а также к романо-готической скульптуре) и на образы элементов конкретного мира (кости, раковины, камни и т. д.). Наиболее глубокие по значению произведения пластики Мур создает в 1970-е — начале 1980-х.

Поразительная художественная цельность его произведений не имеет аналогов в истории скульптуры. Формы плавно и органично перетекают друг в друга, иногда образуя углубления и зияющие пустоты, «дыры». Однако Мур никогда не занимался проблемами чистой формы, его интересовали образы, напоминавшие природные формы: древние камни, обтесанные стихиями за много веков; горные пещеры, вымытые подземными потоками; эмбрионы в материнском чреве; человеческое тело как целостная органическая система.

Художественный образ представлялся мастеру как бы изначально существующим в самом материале и лишь ожидающим, пока его освободит резец ваятеля. Мур создавал свои композиции из дерева, камня, бронзы, железобетона и терракоты, а также выполнил ряд произведений из дерева и свинца, части которых были скреплены туго натянутыми струнами или медной проволокой. В стиле его акварелей и рисунков пером получила воплощение повышенная восприимчивость мастера к реалиям окружающей действительности, но даже в композициях, выполненных в годы Второй мировой войны в лондонском метро во время налетов немецкой авиации, главное место отводится выявлению самых существенных, обобщенных форм человеческого тела, а эмоции и индивидуальность моделей играют второстепенную роль.

Графика Мура 1945—1986 годов показывает во всей полноте отличное от пластического понимание формы. Если в довоенное время основным видом графики художника были т. н. «идеи для скульптуры», непосредственно связанные с его скульптурной деятельностью, то теперь все большее значение придается рисункам воображаемых сцен и образов, а также графическим сериям. Для работ Мура послевоенного периода характерно обращение к теме материнства и рождения новой жизни, эмбриона, еще связанного пуповиной с матерью, но уже начинающего отдельное от неё существование. Позднейшие графические работы Мура полностью обращены к призрачным психологическим категориям образа, его «душе». Они являются одной из вершин его творчества.

В России

Произведения Генри Мура в российских собраниях отсутствуют, однако их можно периодически видеть на временных выставках. Первая в стране экспозиция его скульптуры и графики состоялась в 1991 году и прошла в Музее Бенуа в Петергофе, а затем в ГМИИ им. А. С. Пушкина в Москве. К экспозиции было подготовлено издание каталога «Генри Мур: Человеческое измерение», на русском и английском языках. В 2011 году прошла выставка «Генри Мур в Эрмитаже. Скульптура и рисунки», приуроченная к 70-летию начала Великой Отечественной войны и объединившая «военную» графику Мура с блокадными рисунками архитектора А. С. Никольского. 22 февраля 2012 года в Кремле открылась экспозиция «Генри Мур и классический канон современной скульптуры».

Литература

• Grigson G. Henry Moore. London, 1944.
• Hall D. Henry Moore. The life and work of a great sculptor. New York, 1960.
• Read H. Henry Moore. A study of his life and work. New York; Washington, 1966.
• Berthoud R. The life of Henry Moore. London; Boston, 1987.
• О своем творчестве рассказывает скульптор Генри Мур // Англия. 1975. № 2. С. 82—93.
• Мур Г. О скульптуре / Пер. с англ. и публ. Н. Дубовицкой // Советская скульптура'78. М., 1980. С. 255—268.
• Генри Мур: Человеческое измерение. [Кат. выст.] Лондон: Британ. Совет, [1991].

Ссылки

• [www.henry-moore.org/ Официальный сайт Фонда Генри Мура]
• [www.tate.org.uk/servlet/ArtistWorks?cgroupid=999999961&artistid=1659&page=1 Коллекция работ Генри Мура в Галерее Тейт]

Отрывок, характеризующий Мур, Генри

Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]