Мусагет (издательство)

«Мусагет» — московское издательство символистов, существовавшее в 1909—1917 гг. «Мусагет» издавал русские и переводные книги, в основном стихи поэтов-символистов и критику философского и религиозно-мистического профиля.

«Мусагет» был организован в 1909 г. музыкальным и литературным критиком Э. К. Метнером. Название «Мусагет» — в честь Аполлона, — означает «водитель муз». Э. К. Метнер объяснял название так: «…1) противопоставить царящему в современном искусстве дионисизму принцип гармонического аполлонизма; 2) показать, что издательство принимает все девять муз, включая музу науки, понимаемой артистически, как культурная сила…».

Основателями и ближайшими сотрудниками издательства были поэты Андрей Белый и Эллис, а также литераторы и переводчики А. С. Петровский и М. И. Сизов. Секретарями «Мусагета» работали А. М. Кожебаткин (1911—1912 гг.), затем его сменил В. Ф. Ахрамович (1912—1913), и, наконец, с октября 1913 г. Н. П. Киселев (впоследствии выдающийся книговед). «Заведующим коммерческой частью» с 1914 г. был В. В. Пашуканис.

«Мусагет» был не просто издательством, но идейным центром, кружком единомышленников, разделяющих близкие взгляды. Как писал Андрей Белый: «…фактически уже „Мусагет“ — клуб, где бывают философы, художники и т. д., то есть место завязывания новых идейных узлов, общений, планов и т. д.». Во всех изданиях «Мусагета» проявлялись личностные отношения и индивидуальные вкусы не только авторов, но и всех сотрудников, объединённых идеей служения культуре. Они декларировали принципиально некоммерческий характер «Мусагета». Высокая культура редакционной подготовки и качества оформления изданий сочеталась с дилетантизмом в организации и ведении дел.

В начале своей деятельности Эллис сформулировал «краткий план» работы «Мусагета»:

1. Перевод европейских писателей, по возможности современных, т. е. одного с нами века или полстолетия.
2. Преимущественно художников перед критиками.
3. Но прозаиков перед поэтами.
4. Писателей классических, т. е.создавших свой оригинальный стиль и не заимствовавших основные идеи своих творений.
5. Преимущественно не-реалистов.
6. Проведение строгой идеи самоцельности и автономности искусства (при выборе).
7. Избегать очень небольших, а также очень длинных произведений (лучше среднего объема 15—20 печ. листов).
8. Тщательно избегать вещей, носящих пророческий или проповеднический характер.
9. Предпочтение аристократическому стилю (в смысле sensations rares) перед вульгарным.
10. Меньше полемики.

В 1912 г. Андрей Белый стал фанатичным приверженцем антропософского учения Рудольфа Штейнера и пытался превратить «Мусагет» и издаваемый «Мусагетом» журнал «Труды и дни» в органы этого учения. Николай Бердяев писал о философских взглядах мусагетовцев той поры («Самопознание», гл. 7): «…Наиболее интересно было течение антропософическое. Оно увлекало более культурных людей. Вяч. Иванов был связан с оккультизмом, и одно время на него имела влияние А. Р. Минцлова, эмиссар Р. Штейнера в России. Андрей Белый сделался антропософом. Молодые люди, группировавшиеся вокруг „Мусагета“, все были захвачены антропософией или другими формами оккультизма. Искали тайных обществ, посвященных. Подозревали друг друга в причастности к оккультным организациям, В разговорах были оккультные намеки. Старались обнаружить оккультные знания, которых в действительности не было…».

Попытка изменить политику «Мусагета» вызвала резкий отпор со стороны Э. К. Метнера, приведший к разрыву между ним и А. Белым. Метнер писал: «„Мусагет“ навсегда останется литературным органом культуры и никогда не станет прозелитским органом оккультизма; без религии не мыслима культура, но насильно объединять всех членов „Мусагета“ в одну религиозную общину и проповедовать религиозное делание я никогда не позволю».

Издательство размещалось в Москве на Пречистенском (Гоголевском) бульваре в доме 31, который сохранился и поныне.

За годы существования «Мусагет» выпустил 44 издания, из них 14 переводов, 6 из которых, представлявших книги мыслителей прошлого, образовали серию «Орфей».

Средний тираж изданий «Мусагета» — 1460 экз. (201 экз. — минимальный и 3000 экз. — максимальный) со средней ценой 1 р. 90 коп.

В 1929-1931 годах работа издательства была возобновлена его основателем Э. Метнером в Швейцарии. Под логотипом «Мусагета» там был опубликован первый перевод на русский язык избранных трудов К.Г. Юнга, известного швейцарского психоаналитика, основателя аналитической психологии (К. Г. Юнг. Избранные труды по аналитической психологии. Авторизованное издание под общей редакцией Эмилия Метнера. Психологические типы. Перевод Софии Лорие. Книгоиздательство Мусагет. 1929).

Ссылки

• [musaget.narod.ru/ Сайт о «Мусагете», включающий полный каталог издательства]

Отрывок, характеризующий Мусагет (издательство)

– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.