Мусаев, Кенесбай Мусаевич

Кенесбай Мусаев
каз. Кеңесбай Мұсаев
Дата рождения:	24 марта 1931(1931-03-24) (93 года)
Место рождения:	Созакский район Шымкентской области
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	лингвистика, тюркология, перевод
Место работы:	Институт языкознания РАН
Учёная степень:	доктор филологических наук (1969)
Учёное звание:	профессор (1972)
Альма-матер:	Казахский государственный университет (ныне Казахский национальный университет имени аль-Фараби)
Научный руководитель:	Э. В. Севортян
Известные ученики:	Меметов Айдер, Сулейменов Олжас
Награды и премии:	, орден «Парасат» (Казахстан), 5 медалей СССР, России, Казахстана

Кенесба́й Муса́евич Муса́ев (каз. Кеңесбай Мұсаұлы Мұсаев; род. 24 марта 1931) — казахский и российский учёный-филолог, специалист по тюркским языкам и языкам народов СССР (позже СНГ), доктор филологических наук (1969), профессор (1972), академик Национальной академии наук Республики Казахстан (1989), заслуженный деятель науки Российской Федерации (2004)

Внешние изображения
	[russia.kazakh.ru/i/upload/img_30995719545771f9722fab.jpg Кенесбай Мусаев]

Биография

Родился в Созакском районе Южно-Казахстанской области. В 1947 году окончил Туркестанское педагогическое училище, затем поступил и в 1952 году окончил филологический факультет Казахского государственного университета (ныне Казахский национальный университет имени аль-Фараби).

С 1956 по 1989 год - аспирант, младший, старший, ведущий научный сотрудник, а с 1989 года — главный научный сотрудником Института языкознания РАН.

В 1956—1992 годы преподавал казахский, кыргызский, туркменский, каракалпакский, татарский, алтайский, хакасский языки в Литературном институте им. Горького. Он выпустил три казахские, две кыргызские группы, каждая группа учила язык в течение пяти лет. Среди его выпускников такие известные люди, как О. Сулейменов, Б. Кайырбеков, Ж. Дарибаева, Муса Мураталиев и др.

В 1997 году стал первым преподавателем казахского языка на кафедре тюркской филологии (в качестве второго тюркского языка) в Институте стран Азии и Африки МГУ им. Ломоносова.

Избранные научные труды

Автор 341 научных работ, в частности:

• О глагольно-именных конструкциях в современном казахском языке (1956)
• Грамматика караимского языка: фонетика и морфология (1964)
• Алфавиты языков народов СССР (1965)
• Караимско-русско-польский словарь
• Лексика тюркских языков в сравнительном освещении (1975)
• Опыт совершенствования алфавитов и орфографий языков народов СССР (1982)
• Лексикология тюркских языков (1984)
• Языки и письменности народов Евразии (1993)
• Казахский язык : учебник (2008).
• Тюрки Центральной Евразии: контакты языков и культур (2002)
• Синтаксис караимского языка (2004)
• Морфология пракыпчакского языка 2010)

К. М. Мусаев внес значительный вклад в филологическую науку трудами в области общих проблем тюркологии и языкознания, в разработку проблем сравнительно-исторической грамматики тюркских языков. Им написана первая академическая «Грамматика караимского языка», первые обобщающие труды по вопросам алфавитов и орфографии языков народов СНГ. Под руководством профессора Мусаева написаны первые капитальные обобщающие труды о развитии терминологии на языках народов СНГ, автономных республик СССР. Им опубликованы труды по проблемам языкового строительства в СНГ, о развитии литературных тюркских языков, в которых выдвинуты новые идеи и теоретические положения по социолингвистическим проблемам развития языков, алтаистике, контактологии, синтаксису, фразеологии, синхронной грамматике, диалектологии, истории языков и др. Он организатор перевода Библии на языки республик СССР и России. Имеет большой опыт в преподавании казахского языка русскоязычным, англоязычным, казахоязычным учащимся. Переводчик Библии, книги Ron Habbard Dianetics с английского на казахский язык. Р.hаббард, Даянетик. М., 1999. В начале 1990 годов был инициатором проекта по переводу Нового Завета на многие языки, в том числе на ногайский язык в Институте перевода Библии. Благодаря работе над переводом Нового Завета был разработан словарь религиозной терминологии, нашедший своë отражение также и в новом «Ногайско-русском словаре», подготовленным Карачаево-Черкесским институтом гуманитарных исследований с участием К. М. Мусаева.

Является заместителем председателя Российского комитета тюркологов, заместителем главного редактора журнала «Российская тюркология», членом бюро научного совета по сохранению и развитию культур малых народов, основателем и первым председателем региональной общественной организации содействия сохранению казахской культуры «Қазақ тілі» («Казахский язык»), организатор и первый президент Региональной Казахской национально-культурной автономии г. Москвы. Почетный членTurk Dil Kurumu (Турция, 1988).Лауреат премии Абду-Азиз аль-Бабтина (Кувейт, 1998). «Отличник народного образования Кыргызстана»(1991), Почетный профессор Международного университета им. Кожахмета Ясауи (2002).

Ссылки

• [iling-ran.ru/main/scholars/musaev Страница] на сайте Института языкознания РАН
• [www.youtube.com/watch?v=FaNDDuAkK2A Интервью с профессором Кенесбаем Мусаевым. Москва 10.12.2011 г.]
• Мусаев К., Мухтасырова Т. [www.kazakh.ru/news/articles/?a=143 Нужна ли латинская графика казахскому письменному языку?]

Отрывок, характеризующий Мусаев, Кенесбай Мусаевич

– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.