Муса II ибн Муса

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Муса́ II ибн Муса́
исп. Musa II ibn Musa
Глава семьи Бану Каси
788/789 или 802 — 862
Предшественник: Муса I ибн Фортун
Преемник: Лубб I ибн Муса
Вали Туделы
841 (?) — 842
Предшественник: Амир ибн Кулайб
Вали Сарагосы
841 — 842
Предшественник: Абдаллах ибн Кулайб
Преемник: ал-Харет ибн Вази
Вали Туделы
843 — 862
Вали Сарагосы
852 — 860
Преемник: Абдаллах ибн Йахъя
 
Вероисповедание: Ислам, суннитского толка
Рождение: 787/788 или 801
Смерть: 26 сентября 862(0862-09-26)
Род: Бану Каси
Отец: Муса I ибн Фортун
Супруга: 1-я: Ассона
2-я: Маймона
Дети: сыновья: Лубб I ибн Муса, Мухаммад, Мутарриф, Исмаил ибн Муса и Фортун

Муса́ II ибн Муса́ (исп. Musa II ibn Musa) (787/788 или 80126 сентября 862) — глава муваладской семьи Бану Каси (788/789—862), вали Туделы (841?—842 и 843—862) и Сарагосы (841—842 и 852—860). При Мусе II влияние Бану Каси на северо-восточные области Пиренейского полуострова достигло своей наивысшей точки.





Начало правления

Муса II был сыном главы семьи Бану Каси Мусы I ибн Фортуна, убитого в 788/789 или 802 году при подавлении анти-халифского мятежа в Сарагосе. Известно, что Муса II родился за год до гибели своего отца. Матерью Мусы ибн Мусы была женщина, чьё имя точно не установлено[1] и которая, кроме Мусы ибн Фортуна, была также супругой одного из вождей басков Иньиго Хименеса и матерью первого короля Наварры Иньиго Аристы. Неизвестно, какой из этих браков был первым, а какой вторым. Близкое родство между Мусой и Иньиго Аристой стал причиной заключения тесного союза между этими двумя правителями, что стало определяющим фактором для истории Пиренейского региона в следующие 50 лет.

От отца Муса II наследовал право возглавить семью, однако неизвестно, кто управлял в его малолетство владениями Бану Каси, которые в это время включали область вокруг городов Арнедо, Альфаро и Калаорра. В 803 году Бану Каси подняли мятеж против эмира Кордовы ал-Хакама II, во время которого при помощи басков[2] взяли Туделу, уже в 804 году были вынуждены её оставить, но успешно противостояли попыткам халифа захватить их семейные земли.

Первые свидетельства о деятельности Мусы II ибн Мусы относятся к 820 году, когда он вместе с Иньиго Аристой, согласно некоторым хроникам, оказал помощь Гарсии I Злому в захвате графства Арагон. В 822 году земли Бану Каси, вопреки заключённому между Кордовским эмиратом и Франкским государством перемирию, подверглись неожиданному нападению графа Барселоны Рампо, в ответ на которое Муса II разорил области вокруг Сердани и Нарбонны. Это сделало Бану Каси врагом франков. В 824 году соединённое войско Мусы II, Иньиго Аристы и Гарсии I Злого разгромило в Ронсевальском ущелье большое войско франков, возвращавшееся из похода на Памплону. Эта битва, вошедшая в историю как третья битва в Ронсевальском ущелье, дала возможность королевству Наварра и графству Арагон обрести полную независимость от Франкского государства. О дальнейшей деятельности Мусы II ибн Мусы ничего не известно до 838 года, когда он упоминается среди военачальников эмира Абд ар-Рахмана II. В этом году Муса совершил поход в Алаву, где взял и разрушил крепость Гарата. В 839 году он ещё раз разорил эту область.

Время мятежей

Мятеж 840/841 года

Главной чертой правления Мусы II ибн Мусы в 840-х годах является его участие в многочисленных мятежах против правителей Кордовского эмирата. Первый мятеж Муса II ибн Муса поднял против эмира Абд ар-Рахмана II в 840/841 году в ответ на нападение на земли его союзника, короля Памплоны Иньиго Аристы, и изгнание его родственника Абд ал-Йабарра ибн Каси братьями Абдаллахом и Амиром ибн Кулайб, занимавшими посты вали Сарагосы и Туделы. В ответ сын эмира, Мухаммад, и военачальник Абд ал-Вахид ибн Йазид Искандерани совершили поход во владения Мусы и Иньиго. Мятеж завершился примирением Мусы II с эмиром и, вероятно, передачей Мусе должностей вали Туделы и Сарагосы.

Мятеж 842—844 годов

Летом 842 года Муса II ибн Муса, обладавший в это время титулами вали Туделы и вали Сарагосы, вновь в составе войска эмира участвовал в походе в Алаву. Хотя его отряд находился в авангарде и Муса не раз подвергался опасности, командующий войском, Убайд Аллах ал-Баланси, обвинил Мусу ибн Мусу в преступной дружбе с христианами, так как тот запретил своим воинам разорять владения его союзника, короля Памплоны Иньиго Аристы. Абд ар-Рахман II, поверивший обвинениям, объявил Мусу лишённым всех его владений, а назначенные эмиром новые вали разграбили имения главы Бану Каси. В ответ Муса ибн Муса укрепился в Туделе и поднял мятеж. Против мятежников выступил новый вали Сарагосы ал-Харет ибн Вази, который сначала разбил войско Мусы под Борхой и взял город, а затем нанёс поражение ещё одному войску Бану Каси, взяв в плен и казнив его военачальника, одного из сыновей Мусы. Осадив Мусу II в Туделе, ал-Харет заставил главу Бану Каси сдать ему город, но вопреки заключённому с ним перемирию не прекратил против него военные действия. Видя превосходство своих врагов, Муса обратился за помощью к королю Памплоны, который прислал к нему войско во главе со своим сыном Гарсией Иньигесом. Вероятно в сентябре, около города Тсалма произошло сражение, в котором войско союзников нанесло противнику сокрушительное поражение, когда ал-Харет попытался переправить своих воинов на другой берег реки Эбро. Потеряв в сражении один глаз, вали Сарагосы попал в плен к Мусе. После этого каждый из союзников возвратился в свои владения.

Узнав о поражении ал-Харета, эмир Абд ар-Рахман II, несмотря на эпидемию холеры, охватившую в это время Кордову, начал собирать новое войско и в мае 843 года послал против мятежников своего сына Мухаммада. Уже в июне Мухаммад, осадивший Мусу II в Туделе, заставил его сдать город и отказаться от всех своих владений, кроме Арнедо. Пленённый в прошлом году ал-Харет был освобождён. В июле войско Мухаммада подошло к Памплоне, где ему навстречу выступило большое войско из наваррцев, арагонцев, галисийцев, кастильцев и алавцев, а также тех из Бану Каси, которые не смирились с капитуляцией Мусы. В произошедшем под стенами города сражении, кордовцы нанесли мятежникам сокрушительное поражение. Погибло множество христианских воинов, в том числе брат короля Наварры Фортун Иньигес, которого хроники называли «первым воином королевства». Погиб и один из братьев Мусы ибн Мусы, голова которого была доставлена эмиру в Кордову и для устрашения мятежников выставлена на всеобщее обозрение. Иньиго Ариста и его сын Гарсия получили ранения и бежали с поля боя. Шестьдесят знатных христиан перешли на службу к эмиру Кордовы, в том числе брат графа Арагона Веласко Гарсес. Некоторые арабские исторические хроники говорят и о участии самого Мусы ибн Мусы в этой битве на стороне мятежников, но современные историки считают эти свидетельства ошибочными.

Сохранив Арнедо, Муса II в 844 году вновь собрал войско, предполагая в удобный момент выступить против эмира. Абд ар-Рахман также готовился к новому походу против Мусы и собирал войско в Сарагосе, когда в августе ему стало известно о высадке на атлантическом побережье Пиренейского полуострова большого войска норманнов.

Война с норманнами

2 августа 844 года норманны, ранее напавшие на Галисию, прибыли на многих кораблях к побережью Кордовского халифата. Высадившись у Лиссабона, они разорили окрестности этого города, захватили и сожгли Кадис и Медина-Сидонию. Затем викинги поднялись на кораблях вверх по Гвадалквивиру и после ожесточённого сражения заняли Севилью, сделав её опорным пунктом для своих дальнейших набегов. Узнав об этом, Абд ар-Рахман II отказался от намерения начать войну с Мусой II и направил собранное к этому времени войско против норманнов. Эмир обратился с личным письмом к главе Бану Каси, в котором, признавая заслуги его семьи, призвал Мусу выступить против общих врагов. Муса дал на это согласие и во главе собственного войска двинулся к Севилье, в то время как Абд ар-Рахман II продолжил сбор нового войска для борьбы с норманнами. Прибыв в окрестности Севильи, Муса II неожиданным нападением из засады уничтожил большой отряд викингов, выступивших из города для очередного набега. Эта победа мусульман заставила норманнов покинуть Севилью. 11 ноября войско, собранное эмиром, и ополчение местных жителей при Табладе нанесло викингам ещё одно поражение. Потеряв бо́льшую часть воинов и судов, остатки норманнов были вынуждены покинуть Пиренейский полуостров.

Мятежи 845—850 годов

Мир между Мусой II ибн Мусой и Абд ар-Рахманом II не продлился и года: уже в 845 году глава Бану Каси при поддержке короля Наварры восстал против эмира, но быстро примирился с ним, когда войско сына эмира, Хишама, взяло Туделу, а старший сын Мусы, Лубб I ибн Муса, перешёл на службу к Абд ар-Рахману II. После приведения к покорности Мусы, войско мусульман совершило успешный поход на Памплону. Муса снова восстал и в 846 году, но вновь должен был подчиниться Хишаму ибн Абд ар-Рахману.

В 847 году Муса II в союзе с королём Иньиго Аристой поднял новый мятеж, возмущённый захватом принадлежащего ему каравана губернатором Верхней Границы ибн Кулайбом. После того как ибн Кулайб осадил Туделу, где укрылся Муса ибн Муса, и сюда на помощь губернатору прибыл с войском сын эмира, Мухаммад, глава Бану Каси незамедлительно заключил с эмиром мир на условиях признания над собой власти Абд ар-Рахмана II в обмен на сохранение всех своих владений. Примирившись с Мусой, Мухаммад затем двинулся к Памплоне, взял город и почти полностью его разрушил. При этом Муса II ибн Муса не оказал своим союзникам никакой помощи, предпочтя этому гарантии сохранения своих владений, данные ему эмиром.

Очередной мятеж Муса II поднял в союзе с Иньиго Аристой в 850 году. Глава Бану Каси разорил окрестности Туделы, взял Тарасону и Борху, но приближение большого войска, посланного Абд ар-Рахманом II, заставило Мусу ибн Мусу вновь признать себя верным эмиру Кордовы и выдать ему заложником одного из своих сыновей, Исмаила ибн Мусу. В ответ эмир подтвердил за Мусой титул вали Туделы. Это был последний из мятежей, поднятых Мусой II ибн Мусой против правителей Кордовского эмирата.

«Третий король Испании»

Первое сражение при Альбельде

Примирившись с эмиром Кордовы, Муса II ибн Муса активизовал военные действия против христиан Астурии и в 851 году (или в 852 году) в двухдневной битве около Альбельды, основателем которой некоторые исторические хроники называют самого Мусу, разбил войско короля Ордоньо I.

В первый день битвы успех был на стороне астурийцев и мусульмане понесли значительные потери. Во время сражения Муса II ибн Муса получил 35 ударов мечом, но его доспехи выдержали все удары, а на следующий день войско Мусы само успешно атаковало войско короля Астурии и обратило христиан в бегство, убив множество из них.

В награду за эту победу эмир Абд ар-Рахман II даровал Мусе II ибн Мусе титул вали Сарагосы, а также, вероятно, губернатора Верхней Границы, контролировавшего северо-западные территории эмирата.

Походы 855—856 годов

В 852 году умер Абд ар-Рахман II. Новым эмиром Кордовы стал его сын Мухаммад I, которому Муса II ибн Муса незамедлительно принёс клятву верности, а эмир подтвердил право главы Бану Каси на все его владения. В 855 году Муса ибн Муса совершил по просьбе Мухаммада I поход в Алаву, где разорил многие поселения, а в 856 году вторгся сюда уже вместе с самим эмиром Кордовы, захватил несколько замков и снова уничтожил здесь посевы и виноградники.

В 856 году Муса II также совершил поход в Испанскую марку. Не встречая сопротивления со стороны графа Барселоны Одальрика, войско мусульман захватило города Террасса и Таррега и хотя Барселона взята не была, вся территория графства была полностью разорена. Захваченная в этом походе Мусой добыча была столь огромна, что на эти средства глава Бану Каси смог перестроить и значительно расширить главную мечеть Сарагосы. Среди пленных христиан были герцог Васконии Санш II Санше и граф Перигора Эменон, впоследствии освобождённые Мусой II по просьбе короля Западно-Франкского королевства Карла II Лысого[3].

На вершине славы

В 856 году могущество Мусы II ибн Мусы находилось в своей наивысшей точке. В его владении были такие крупные города как Сарагоса, Арнедо, Тудела, Тарассона и Нахера. В 859 году к этим городам присоединилось и Толедо, где по призыву местных жителей вали стал сын Мусы, Лубб, и эмир Мухаммад I должен был согласиться с этим выбором. Таким образом члены семьи Бану Каси контролировали почти все северо-западные земли Кордовского эмирата. Совершив в 850-х годах несколько успешных походов против христиан и контролируя границу с христианскими Кастилией, Наваррой, Арагоном, Алавой и Испанской маркой, Муса II заслужил у испано-мусульманских авторов прозвание «Меч кордовцев». К 856 году «Хроника Альфонсо III» относит сообщение, согласно которому: «...Из-за этих побед, Муса возгордился настолько, что велел своим людям называть его третьим королём Испании...»[4]. Современные историки также придерживаются мнения, что Муса ибн Муса был одним из наиболее влиятельных правителей Пиренейского полуострова IX века.

Последние годы

Второе сражение при Альбельде

Несмотря на столь большое влияние в регионе, период могущества Бану Каси продлился очень недолго. Начало упадка семьи положил разрыв союза с королевством Наварра. В ответ на неоднократные перемирия Мусы II с эмирами Кордовы, за которыми следовали разорительные походы войск мавров на Памплону, король Гарсия I Иньигес в 858 году заключил союз с королём Астурии Ордоньо I. Муса, недовольный заключением подобного союза, в 859 году в обмен на неприкосновенность своих владений беспрепятственно пропустил через свои земли большой отряд норманнов, двигавшихся вверх по Эбро. В результате внезапного нападения на Памплону викинги захватили в плен короля Гарсию I, освободив его только после получения крупного выкупа. После ухода норманнов, Муса II сам двинулся с войском на столицу Наварры, однако король Ордоньо I, узнав о нападении на своего союзника, также выступил с войском в поход и осадил принадлежавшую Мусе крепость Альбельду, заставив того прервать поход и возвратиться для защиты собственных владений.

Попытка Мусы II ибн Мусы атаковать лагерь христиан с ходу не удалась, что заставило его укрепиться на близлежащей возвышенности Латурс (около современного города Клавихо). Оставив меньшую часть войска осаждать Альбельду, Ордоньо II с остальным войском, к которому присоединился и король Гарсия I, внезапно атаковало позиции мусульман и обратило врагов в бегство. «Хроника Альфонсо III» сообщает о 10 000 убитых маврах. Среди погибших был Гарсия, зять Мусы II. Сам глава Бану Каси получил тяжёлое ранение, но сумел бежать с поля боя. Христианам достался весь лагерь мусульман, в котором, среди прочих трофеев, были обнаружены подарки, посланные Мусе королём Западно-франкского королевства Карлом II Лысым. Через шесть дней после битвы была взята Альбельда. По приказу короля Астурии все находившиеся здесь мусульмане были казнены, а сама крепость разрушена. Победа при Альбельде стала одной из крупнейших побед христиан за всю историю Реконкисты, став одним из прообразов полулегендарной битвы при Клавихо.

События 860—861 годов

Воспользовавшись поражением в битве при Клавихо как предлогом, опасавшийся влияния главы Бану Каси эмир Мухаммад I в 860 году лишил Мусу II ибн Мусу титула вали Сарагосы, поставив здесь наместником Абдаллаха ибн Йахъю, а также отобрал у него должность губернатора Верхней Границы. В этом же году, в качестве ответа на прошлогоднее поражение своего вассала, эмир Кордовы совершил успешный поход на Памплону, взял город и пленил сына и наследника короля Гарсии I Фортуна Гарсеса, который провёл в заключении в Кордове следующие 20 лет. Муса ибн Муса называется среди участников этого похода. Под 861 годом хроники сообщают о прибытии к Мусе II послов короля Наварры с предложением мира и о новом набеге главы Бану Каси на земли Испанской марки.

Смерть Мусы II ибн Мусы

Муса II ибн Муса умер в 862 году от ран, полученных в столкновении с собственным зятем, вали Гвадалахары Ицраком ибн Салимом. Арабский историк Ибн ал-Кутийа в своей хронике рассказывает, что осадив однажды Гвадалахару, Муса согласился примириться с её правителем только после того, как тот возьмёт в жёны его дочь. Опасаясь, что отказ приведёт к взятию города, Ицрак ибн Салим дал согласие на брак, но зная, что эмир Мухаммад I считает Мусу своим врагом, правитель Гвадалахары прибыл в Кордову и оправдался перед эмиром, объяснив свои действия только крайней необходимостью и заявив, что продолжает быть врагом Мусы. Узнав об этом, глава Бану Каси вновь осадил Гвадалахару, однако, вызванный на поединок своим зятем, получил от Ицрака тяжёлое ранение и был вынужден снять осаду. 26 сентября Муса II ибн Муса скончался по пути в Туделу. Его преемником в качестве главы семьи Бану Каси стал его сын Лубб I ибн Муса.

Семья

Муса II ибн Муса был женат два раза. Одной из его жён была Ассона, дочь короля Памплоны Иньиго Аристы, второй — его двоюродная сестра Маймона, дочь Захира ибн Фортуна. Детьми от этих браков были:

  • Лубб I ибн Муса (умер 27 апреля 875) — вали Толедо (859—873 и 874—875)
  • Мухаммад
  • Мутарриф (казнён в 873) — вали Туделы (871—873)
  • Исмаил ибн Муса (умер в 889) — вали Сарагосы (872—882) и Лериды (?—889)
  • Фортун — вали Туделы (до 882)
  • сын (погиб в 842)
  • Ория — жена Гарсии. Большинство историков считает, что мужем Ории был король Памплоны Гарсии I Иньигеса, однако есть предположение, что её супругом мог быть и Гарсия, погибший в битве при Клавихо в 859 году
  • дочь — жена вали Гвадалахары Ицрака ибн Салима.

Напишите отзыв о статье "Муса II ибн Муса"

Примечания

  1. В некоторых средневековых генеалогиях она наделяется именем Онека.
  2. Одни историки считают, что вождём басков был Иньиго Хименес, другие, что герцог Васконии Санш I Луп.
  3. Согласно другим данным, герцог Санш II Санше и граф Эменон были взяты в плен Мусой II в 852 или в 853 году.
  4. [www.vostlit.info/Texts/rus4/AlfonsoIII/frametext.htm Хроника Альфонсо III. Гл. 25]. Восточная литература. Проверено 19 июня 2009.. Два другие короля — это король Астурии и эмир Кордовы.

Ссылки

  • [www.covadonga.narod.ru/BanuQasi.htm Клан Бану Каси. Хозяева Верхней Границы (715—907)]. Реконкиста. Проверено 19 июня 2009. [www.webcitation.org/5w9mvPxNy Архивировано из первоисточника 1 февраля 2011].
  • [www.euskomedia.org/aunamendi/10935?idi=en Banu Kasi] (исп.). Estornés Lasa B.. Auñamendi Encyclopedia. Проверено 19 июня 2009.
  • [www.fmg.ac/Projects/MedLands/MOORISH%20SPAIN.htm#_Toc179362682 Moorish Spain] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 19 июня 2009. [www.webcitation.org/66CRuyrQ8 Архивировано из первоисточника 16 марта 2012].

Литература

  • Cañada Juste A. [dialnet.unirioja.es/servlet/articulo?codigo=15651 Los Banu Qasi (714—924)] // Príncipe de Viana. — 1980. — № 158—159. — С. 5—96.

Отрывок, характеризующий Муса II ибн Муса

– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.