Мусин-Пушкин, Валентин Платонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валентин Платонович Мусин-Пушкин

Портрет В. П. Мусина-Пушкина работы Левицкого Д. Г., конец 1780-х
Дата рождения

6 декабря 1735(1735-12-06)

Дата смерти

8 июля 1804(1804-07-08) (68 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Россия Россия

Звание

Генерал-фельдмаршал

Сражения/войны

Семилетняя война
Русско-турецкая война (1768—1774)
Русско-шведская война (1788—1790)

Награды и премии
Связи

сын сенатора графа Платона Ивановича Мусина-Пушкина, зять князя В. М. Долгорукова-Крымского

Граф Валенти́н Плато́нович Му́син-Пу́шкин (6 декабря 1735 — 8 июля 1804) — русский военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал (5 апреля 1797 года).



Биография

Из рода Мусиных-Пушкиных. Сын графа Платона Ивановича (1698—1745), которого Пётр Великий называл «племянником» (Анна Иоанновна его сослала в Соловецкий монастырь, с «наказанием кнутом, урезанием языка и лишением имения» — безвинно). Мать — княжна Марфа Петровна Черкасская.

Военная карьера

В тринадцатилетнем возрасте в 1747 году был записан в гвардию, участвовал в Семилетней войне, затем секунд-майором Конной гвардии принимал участие в возведении на престол императрицы Екатерины II, за что в день её коронации, пожалован в камер-юнкеры, получил часть конфискованных имений отца и 600 душ вновь. В 1769 году произведен в действительные камергеры.

В 1765 году стал полковником. Участвовал в русско-турецкой войне: во 2-й (Крымской) армии князя В. М. Долгорукого, ставшего впоследствии его тестем. Был награждён орденами Св. Георгия 3-й степени (1 ноября 1770 года — за взятие Бендер) и Св. Анны (август 1771 года). 10 июля 1775 года получил орден Св. Александра Невского и чин генерал-поручика. 28 июня 1782 года, по случаю двадцатилетия восшествия на престол Екатерины II, был произведён в генерал-аншефы.

В 1783 году пожалован в генерал-адъютанты. Назначенный состоять при Великом Князе Павле Петровиче, сумел заслужить его расположение, несмотря на то, что пользовался милостями и Екатерины II, говорившей, что она ему «персонально обязана». 28 июня 1786 года получил орден Св. Андрея Первозванного и был назначен вице-президентом Военной коллегии, а в 1787 году назначен в Совет Императрицы.

В начальный период войны со Швецией, В. П. Мусин-Пушкин был главнокомандующим русскими войсками, которые насчитывали не более 15 тысяч человек. Екатерина II часто была недовольна им и в 1790 году заменила его на графа И. П. Салтыкова. Тем не менее, Мусин-Пушкин получил за Шведскую кампанию золотую шпагу, орден Св. Владимира 1-й степени и алмазы к ордену Св. Андрея Первозванного.

При Павле I граф Мусин-Пушкин был назначен шефом Кавалергардов.

Отличаясь более чем скромными способностями, граф Мусин-Пушкин был человек добрый и ласковый, но слабохарактерный, нерешительный и доступный чужому влиянию. Блистая полным отсутствием талантов, он обладал, однако, всецело одним — уменьем уживаться со всеми сильными людьми при дворе и искусно улавливать господствующее здесь течение. Этому таланту царедворца он и был обязан своей блестящей карьерой.

Похоронен под Трапезной церковью в Симоновом монастыре.

Семейное положение

Был женат на княжне Прасковье Васильевне Долгоруковой (1754—1826), дочери князя Долгорукого-Крымского, статс-даме, кавалерственной даме ордена Св.Екатерины меньшого креста. По отзывам современника в молодости графиня Пушкина была очень хорошенькой и отличалась любезностью[1]. В браке имела сына и дочь:

  • Анастасия Валентиновна (1774—1841), фрейлина, кавалерственная дама ордена св.Екатерины, замужем за сенатором, действительным тайным советником князем Павлом Петровичем Щербатовым (1762—1831).
  • Василий Валентинович (1775—1836), обер-шенк, женат на последней графине Брюс, Екатерине Яковлевне (1776—1829), дочери П. А. Брюс и принял фамилию Мусин-Пушкин-Брюс. Жил с женой в разъезде. Был тесно связан с литературными и театральными кругами Петербурга, был хорошо знаком с Пушкиным. Потомства мужского пола не оставил. Имел трех внебрачных дочерей от красавицы-актрисы, сестры Е.С.Семёновой, Нимфодоры Семеновны Семеновой (1788—1876), которую долгие годы содержал.

Напишите отзыв о статье "Мусин-Пушкин, Валентин Платонович"

Примечания

  1. Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II. - СПб., 1907.

Ссылки

  • Бантыш-Каменский, Д. Н. 35-й Генералъ-Фельдмаршалъ Графъ Валентинъ Платоновичь Мусинъ-Пушкинъ // [militera.lib.ru/bio/bantysh-kamensky/38.html Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. Репринтное воспроизведение издания 1840 года. Часть 1–2]. — М.: Культура, 1991. — 620 с. — ISBN 5-7158-0002-1.
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Мусин-Пушкин, Валентин Платонович

– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.