Мусин-Пушкин, Владимир Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Владимирович Мусин-Пушкин
Дата рождения:

8 февраля 1870(1870-02-08)

Место рождения:

Москва

Дата смерти:

12 октября 1923(1923-10-12) (53 года)

Место смерти:

Панчево, Югославия

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Образование:

Московский университет

Род деятельности:

член Государственной думы IV созыва от Московской губернии

Награды:
4-й ст. 2-й ст.

Граф Влади́мир Влади́мирович Му́син-Пу́шкин (8 февраля 1870 — 12 октября 1923) — русский общественный деятель и политик, член IV Государственной думы от Московской губернии. Товарищ Главноуправляющего землеустройством и земледелием.





Биография

Православный. Из старинного дворянского рода Московской губернии. Землевладелец Рузского уезда (родовое имение в 213 десятин и приобретенное имение в 260 десятин).

Сын графа Владимира Ивановича Мусина-Пушкина (1830—1886) и Варвары Алексеевны Шереметевой (1832—1885), дочери декабриста Алексея Васильевича Шереметева. После смерти родителей воспитывался в семье тётки Наталии Афанасьевны Шереметевой, урождённой Столыпиной. В своих воспоминаниях «Золотой век русской семьи» писал:
После смерти своего мужа и моих родителей она взяла меня к себе, и за 9 лет, проведённых в её доме, я многим обязан её памяти[1]

В 1893 году окончил юридический факультет Московского университета с дипломом 1-й степени. Воинскую повинность отбывал рядовым 3-го эскадрона Кавалергардского полка, в 1894 году вышел в запас в чине прапорщика.

Камер-юнкер (1895), в должности церемониймейстера (1899), церемониймейстер (1900), в должности егермейстера (1907), действительный статский советник (1913).

В 1895—1896 годах состоял кандидатом к земским начальникам при Рузском уездном съезде. Избирался предводителем дворянства Богородского (1896—1908) и Рузского (1908—1914) уездов, гласным Московского губернского земского собрания, состоял председателем экономического совета Московского губернского земства. С 1899 года состоял товарищем управляющего, а с 1901 — управляющим Дворянским земельным и Крестьянским поземельным банками. В 1905—1908 годах служил чиновником особых поручений Министерства финансов.

В 1912 году был избран членом Государственной думы от Московской губернии. Входил во фракцию центра, был товарищем председателя фракции. Состоял докладчиком и председателем сельскохозяйственной комиссии, а также членом комиссий: по делам православной церкви, по местному самоуправлению, о праздновании 300-летия дома Романовых и распорядительной.

26 июля 1914 года выступал на заседании Думы, созванном после объявления Первой мировой войны, от имени фракции центра заявил[2]:

— Г.г. члены Гос. Думы, избранники земли русской, братья. Бывают минуты в жизни народной, когда все мысли, все чувство, весь порыв народный должен выразиться в одном кличе. Пусть будет этот клич: Бог, Царь, народ и наша победа над врагом. (Аплодисменты).

C 30 октября 1914 года находился в действующей армии, служил прапорщиком 11-го гусарского Изюмского полка. Позднее был уволен от службы для возвращения к думской деятельности. 8 февраля 1915 года сложил полномочия члена ГД в связи с назначением товарищем Главноуправляющего землеустройством и земледелием А. В. Кривошеина. Занимал должность до 25 сентября того же года, после чего состоял причисленным к ГУЗиЗ.

После Октябрьской революции участвовал в Белом движении, служил в Добровольческой армии и ВСЮР. В рядах Добровольческой армии служили также и трое его сыновей, младший из которых был убит в 1920 году. Осенью 1920 эвакуирован в Константинополь.

В эмиграции в Югославии. Состоял товарищем председателя местного Русского парламентского комитета, 2-м товарищем председателя Русского совета при бароне Врангеле, а также товарищем председателя Союза спасения Родины.

Умер в 1923 году в Панчеве.

Семья

Жена (с 1894 года) — графиня Мария Илларионовна Воронцова-Дашкова (1871—1927), фрейлина двора, дочь Кавказского наместника графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова и его супруги Елизаветы Андреевны. Во время первой мировой войны была сестрой милосердия. В эмиграции жила в Париже, где состояла членом Сестричества при Свято-Александро-Невском соборе. Похоронена на кладбище Батиньоль в Париже, позже её прах был перезахоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В браке родились:

Награды

Иностранные:

Напишите отзыв о статье "Мусин-Пушкин, Владимир Владимирович"

Примечания

  1. Шереметевы в истории России: Воспоминания. Дневники. Письма//Авт.-сост. А. И. Алексеева,М. Д. Ковалёва. Издательский дом «Звонница»,2001.— С.236. — 432 с. — ISBN 5-88093-089-0
  2. [1914ww.ru/dokum/191_dok/1914center.php Историческое заседание Государственной Думы 26 июля 1914 года]
  3. [forum.vgd.ru/file.php?fid=175115&key=1816662430 Метрическая запись]

Источники

  • [www.tez-rus.net/ViewGood31129.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]
  • Список гражданским чинам четвёртого класса на 1915 год. — Пг., 1915. — С. 2087.
  • Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 в 6 томах. — Т. 4: Л—М. — М.: «Пашков дом», 1999. — ISBN 5-7510-0169-9. — С. 676—677.

Отрывок, характеризующий Мусин-Пушкин, Владимир Владимирович

На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.