Муссолини, Эдда

Эдда Муссолини
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Эдда Муссолини (итал. Edda Mussolini; в замужестве Чиано (итал. Ciano); 1 сентября 1910, Форли, Италия — 9 апреля 1995, Рим, Италия) — старшая дочь итальянского диктатора Бенито Муссолини. Её мужем был Галеаццо Чиано, министр иностранных дел в правительстве Муссолини.

Биография

Родилась вне брака у Бенито Муссолини и Ракеле Гуиди в городе Форли на севере Италии. Её родители поженились только через пять лет после её рождения. После того как её отец стал премьер-министром Италии в 1922 году, в 1925 году Эдда со своей матерью и братом переехала в Карпенью, а четыре года спустя в Рим, чтобы жить с отцом. В детстве отличалась упрямым и независимым характером.

24 апреля 1930 года она вышла замуж за Галеаццо Чиано, одного из сторонников Муссолини перед походом на Рим, и стала графиней Эддой Чиано. Когда её муж был назначен консулом в Шанхае, она жила вместе с ним в Китае, где родила сына 1 октября 1931 года. В июле 1939 года она появилась на обложке журнала Time, статья о ней в котором называлась «Леди Оси». По одной из версий в честь Эдды Муссолини Эддой в 1938 году назвал свою дочь Герман Геринг.

Вторая мировая война

В период 1941—1943 годов была сестрой милосердия в Красном кресте.

После целого ряда тяжелых поражений итальянских вооруженных сил и высадки союзников на территории самой Италии внутренняя оппозиция во главе с бывшим министром иностранных дел Дино Гранди решила свергнуть Муссолини. К ней присоединился муж Эдды Галеаццо Чиано, который 25 июля 1943 года на заседании Большого фашистского совета, требовавшего сместить Муссолини, проголосовал вместе с большинством против своего тестя. Однако, когда Муссолини был освобожден из заключения немцами и основал в северной Италии марионеточную республику Сало, Чиано присоединился к нему. Эдда пытались использовать своё влияние и искать убежища в чужой стране, но друзья Чиано в Ватикане (в котором он был послом, когда лишился поста министра иностранных дел) отказались ему помочь. Наконец, он бежал в Германию, но немцы арестовали его и выдали властям Итальянской социальной республики в городе Верона.

Враги Чиано в фашистской партии добились суда над ним, обвинив его в предательстве фашистского дела. Его голос, поданный на решающем заседании Большого фашистского совета против Муссолини, был расценен как серьёзный факт измены, и после публичного судебного разбирательства он признан виновным и приговорён к смертной казни через расстрел. Неясно, не мог или не желал Муссолини защитить своего зятя, но он не предпринял никаких попыток для этого. Эдда, несмотря на все её усилия, также не смогла повлиять на отца. Чиано был расстрелян 11 января 1944 года.

Жизнь после войны

Эдда после казни её мужа бежала в Швейцарию, переодевшись крестьянкой. При себе у неё были дневники Чиано о войне, и именно она передала их американцам. Дневники раскрывают многие подробности участия итальянского фашистского режима во Второй мировой войне, однако дневник Чиано носит строго политический характер и очень мало сообщает о каких-то событиях в его личной жизни.

После возвращения в Италию из Швейцарии Эдда содержалась под стражей на острове Липари и 20 декабря 1945 года была приговорена к двум годам ссылки на этом острове за пособничество фашизму. Тем не менее, сама она никогда не признавала своей причастности к фашизму и фашистской партии. После войны у неё даже был роман с деятелем коммунистического движения

Её автобиография La Mia Vita была опубликована в 1975 году. Умерла в Риме в 1995 году.

Наследие

После итальянского вторжения в Албанию в июне 1939 года город Саранда был переименован в Порто-Эдда в её честь. Журнал Time сообщал, что дочь Германа Геринга была названа Эддой в честь неё. О её жизни были сняты некоторые фильмы, в том числе телевизионный фильм с участием Сьюзен Сарандон «Муссолини и я». В 2011 году итальянскими кинематографистами был снят художественный фильм «Эдда Чиано и коммунист» («Edda Ciano e il comunista»).

Библиография

• The Ciano Diaries 1939—1943: The Complete, Unabridged Diaries of Count Galeazzo Ciano, Italian Minister of Foreign Affairs, 1936—1943 (2000) ISBN 1-931313-74-1
• Ciano’s diplomatic papers: being a record of nearly 200 conversations held during the years 1936-42 with Hitler, Mussolini, Franco; together with important memoranda, letters, telegrams etc.; edited by Malcolm Muggeridge; translated by Stuart Hood; London: Odhams Press, (1948)
• Чиано Галеаццо, Дневник фашиста. 1939—1943, (Москва: Издательство «Плацъ», Серия «Первоисточники новейшей истории», 2010, 676 стр.) ISBN 978-5-903514-02-1
• Giordano Bruno Guerri — Un amore fascista. Benito, Edda e Galeazzo. (Mondadori, 2005) ISBN 88-04-53467-2
• Ray Moseley — Mussolini’s Shadow: The Double Life of Count Galeazzo Ciano, (Yale University Press, 1999) ISBN 0-300-07917-6
• R.J.B. Bosworth — Mussolini (Hodder Arnold, 2002) ISBN 0-340-73144-3
• Michael Salter and Lorie Charlesworth — «Ribbentrop and the Ciano Diaries at the Nuremberg Trial» in Journal of International Criminal Justice 2006 4(1):103-127 doi:10.1093/jicj/mqi095
• Fabrizio Ciano — Quando il nonno fece fucilare papà («When Grandpa had Daddy Shot») Milano, Mondadori,. 1991
• Jasper Ridley — Mussolini, St.Martins Press, 1997
• Musolini, Rachele (1974). Mussolini: An Intimate Biography by His Widow (as told to Albert Zarca). New York: William Morrow, 291. ISBN 0-688-00266-8.

Отрывок, характеризующий Муссолини, Эдда

– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.