Мустафаев, Абдул-Басир

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мустафаев, Абдул-Басир хаджи»)
Перейти к: навигация, поиск
Абдул-Басир Мустафаев
Дата рождения:

1865(1865)

Место рождения:

в Нижнем Казанище Темир-хан-шуринского округа Дагестанской области

Дата смерти:

1932(1932)

Место смерти:

Хамаматюрт, Бабаюртовский район, ДАССР

Отец:

Дада Мустафаев

Мать:

Сюйду Тонаева

Мустафаев Абдул-Басир хаджи (1865, Нижнее Казанище, Темир-Хан-Шуринский округ, Дагестанская область, Российская империя1932, Хамаматюрт, Бабаюртовский район, ДАССР, СССР) — известный учёный арабист, религиозный и общественно-политический деятель начала XX века. в 1919 году назначен Шейх-уль исламом Дагестана, председатель Шариатского суда.





Биография

Родился в селе Нижнее Казанище в семье почётного узденя Дады из рода Шартилерь, мать Сюйду, сестра богатого помещика Патали Тонаева. По национальности кумык. Умер в селе Хамаматюрт Бабаюртовского района за 2 часа до ареста. Похоронен в селе Нижнее Казашище, Буйнакского района[1].

Общественная деятельность

Абдул-Басир хаджи, один из известных религиозных деятелей Дагестана в период гражданской войны и установления Советской власти. В 1915—1917 годы полковой мулла в кавалерийском корпусе[2]. В 1917 году депутат первого горского съезда, член духовного совета от Дагестанской области, совместно с Нажмудином Гоцинским, которого на съезде выбрали муфтием Северного Кавказа, и Джамалутдином-кади Карабудахкентским. В дальнейшем отошёл от идей горского правительства, в программе которого было создание независимой Горской Республики. Был резким противником Н.Гоцинского в его стремлении создать в Дагестане новый имамат. Не принял и Советскую власть, по своим политическим идеям, был сторонником вхождения Дагестана на правах широкой автономии в состав России, без большевиков. В 1917 году, один из организаторов «Милли комитета» Исмаилов Мустафа-кади на открытом собрании призвал; «Мы поручаем провести шариат в Дагестане учёным; шейху Али-хаджи Акушинскому и Казанищенскому улему Абдулу-Басир хаджи и разделяем мнение этих двух богословов, относительно проведения шариата и улучшения быта мусульман»[3]. Перед выступлением на сходе в Казанище Нажмутдина Гоцинского в 1918 году, между ним и Абдул-Басир-хаджи случился конфликт. Как отмечает в своей книге Махмуд Гаджиев; «Виновником конфликта, был сам Гоцинский, который первым насмехался над Абдулбасиром-хаджи, припомнив ему службу в Российской армии в первую мировую (Абдул-Басир-хаджи, был полковым муллой)-»Да, я служил России и горжусь этим, и твой отец Нажмудин сначала предал Шамиля, потом то же служил России"-выпалил Абдул-Басир: Эти слова в свой адрес, привели в ярость Нажмудина, он хотел броситься на обидчика, только вмешательство других, предотвратил конфликт, Нажмудину пришлось громко заявить толпе: «Мой отец, никогда не предавал Шамиля, это слухи, которые распускают социалисты и большевики». Впоследствии большевистские агитаторы и пропагандисты часто использовали этот аргумент в своих выступлениях и листовках против Гоцинского.

В годы Гражданской войны

15 июля 1919 года в приказе правителя Дагестана генерала М.Халилова о лишении звания шейх-уль-ислама Али-Хаджи Акушинского, написано; «Во имя справедливости, во имя народного блага, я, Правитель Дагестана, объявляю всему народу дагестанскому, что Али-Хаджи Акушинский, как изменник, явившийся причиной народных бедствий и обагривший руки в крови своих братьев мусульман, не Шейх-уль-ислам, а давно уже лишён этого звания. Временно, до избрания народным съездом, мною уже назначен Шейх-уль-исламом Абдул-Басир Гаджи Мустафаев. Призываю народ во всех делах Шариата исполнять повеления Шейх-уль-ислама Абдул-Басира Гаджи Мустафаева».[4]. 21 сентября 1919 года временный шейх-уль-ислама Дагестана Абдул-Басир хаджи обратился с письмом к Али-хаджи Акушинскому и Осману Османову, начальнику повстанческого штаба, с предложением прекратить кровопролитную борьбу против Деникина и заключить мир. Это предложение подтолкнуло позже Али-хаджи Акушинского к переговорам с деникинцами, об условиях заключения мира. Принимая во внимание лишения и крайнее истощение дагестанского народа, он пошёл на этот шаг, с другой стороны он стал опасаться всё усиливающейся роли большевиков в Совете Обороны и приближения Красной Армии к границам Дагестана. В силу целого ряда причин переговоры не дали успеха.[5]. В 1919 году Мустафаев Абдул-Басир-хаджи был назначен председателем Военно-шариатского суда, многие историки Советского времени обвиняли именно его, что он подписался под приговором У.Буйнакскому, недавно опубликованные воспоминания Абусуфьяна Акаева, говорят, что подписались другие члены военно-шариатского суда, а именно Гебек Аварский, ярый контрреволюционер, и некий Ибрагим Дурангинец[6].

Последние годы жизни

В период утверждения Советской власти в Дагестане был вынужден скрываться от органов ВЧК-ОГПУ, умер своей смертью за два часа до ареста, по рассказам очевидцев, после каждого намаза (молитвы), просил Всевышнего поскорей предстать перед Ним, чем перед чекистами, так оно и случилось.

Семья

Все дети Абдул-Басир-хаджи умерли в младенчестве, родной брат Мустафа репрессирован в 30-е годы, сёстры:

1. Нюржаган, была первой женой Данияла Апашева, умерла при родах.

2. Умрахиль, была женой Бексултана Апашева, приговорен «тройкой» к расстрелу в 1933 году.

3. Умзахрат, была женой Ибрагима Тонаева, приговорен «тройкой» к расстрелу в 1937 году.

Напишите отзыв о статье "Мустафаев, Абдул-Басир"

Примечания

  1. Казулаева П. Биография А-Б. Мустафаева. Буйнакск 1993. С.4
  2. Гаджиев М. Казанище Страницы истории. Махачкала. ИД «Эпоха», 2007. С. 40.
  3. Гаджиев А. Мустапа Кади Исмаилов. Межд. Академия Востока. Махачкала. 2000. С.4, С. 5.
  4. Opendag.ru.Приказ № 100 генерала М.Халилова
  5. Opendag.ru.Начальный этап гражданской войны в Дагестане
  6. Kumukia.ru. Абусуфьян Акаев. Воспоменания. Из рук. ф. ИИЯЭ ДНЦ РАН

Литература

  • constitutions.ru/archives/2708
  • kumukia.ru/author?q=1415
  • www.opendag.ru/article.php?id=14&nid=56
  • www.gazavat.ru/history3.php?rub=25&art=607


Отрывок, характеризующий Мустафаев, Абдул-Басир

Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.