Ислам

Столпы ислама Свидетельство · Молитва · Пост Милостыня · Паломничество Вероубеждение Аллах · Ангелы · Пророки · Писания Судный день · Предопределение История и представители Мухаммед · Халифы · Сахаба · Ансары Мухаджиры · 12 имамов Основные течения Суннизм · Шиизм · Исмаилизм · Ибадизм · Суфизм · Салафизм · Ваххабизм · Ашариты · Матуридизм Книги и законы Коран · Тафсир · Сунна · Сира Шариат · Фикх · Мазхабы Культура и общество Демография · Брак · Женщины · Имена · Искусство · Мечети · Календарь · Праздники · Философия См. также Глоссарий · Исламоведение · Единобожие · Эсхатология · Критика

Исла́м (араб. الإسلام‎ — «покорность», «предание себя [Богу]») — самая молодая и вторая по численности приверженцев после христианства мировая монотеистическая авраамическая религия. Число приверженцев — около 1,5 млрд человек, проживающих в более чем 120 странах мира. В 28 странах ислам является государственной или официальной религией. Большинство мусульман (85-90 %) составляют сунниты, остальные — шииты, ибадиты. Основатель ислама — Мухаммед (ум. в 632 году). Священная книга — Коран. Второй важ­ней­ший источник исламского вероучения и пра­ва — Сунна, представляющая совокупность преданий (хадис) об из­ре­че­ни­ях и деяни­ях про­ро­ка Мухаммеда. Язык богослужения — арабский. Приверженцев ислама называют мусульманами.

История

Возникновение

Ислам возник в начале VII века в Западной Аравии, в Мекке, где господствовало язычество. Каждое племя имело своих богов, идолы которых находились в Мекке. Этот период характеризуется постепенным разрушением патриархального родоплеменного строя и возникновением классового общества. Вместе христианством и иудаизмом он относится к так называемым «авраамическим религиям», ревелятивной (богооткровенной) традиции. Авраамические религии своими корнями восходят к древнейшим формам ближневосточного монотеизма, в результате чего имеют общее в своей основе историко-мифологическое наследие и единую в принципе картину мира. Влияние христиан­ства и иудаизма на раннем этапе формирования исламского вероучения несколько преувеличивается. Непосредственное влияние христианского и иудейского богословия может быть прослежено на рубеже VII—VIII веков, когда происходил процесс формирования проблемного поля исламского богословия, и мусульманским теологам пришлось отвечать на те же вопросы, которые возникали у их христианских и иудейских предшественников. Начиная с ранних этапов развития ислама прослеживается осознание исходного единства авраамического монотеизма, выраженное в проповедях пророка Мухаммеда. Основной идеей его проповедей было очищение истины единобожия (таухид) от искажений, внесенных иудеями, христианами и многобожниками. В раннем и классическом исламе никогда не было чёткой грани, разделяющей религию и право, в результате чего теоретически-богословским вопросам уделя­лось меньше внимания, чем политико-правовым.

Не­посредственным предшественником ислама на Аравийском полуострове является автохтонный аравийский монотеизм (ханифия), корни которого возводятся к пророку Ибрахиму (Аврааму). Согласно складывающейся в настоящее время концепции, в доисламской Аравии существовали, вероятно, две относительно независимые арабские моноте­истические традиции: «рахманизм» в Йемене и Ямаме и миллат/дин Ибрахим на северо-западе и западе Аравийского полуострова. В начале VII века обе эти традиции, по-видимому, слились, в результате чего появилось то, что было названо исследователя­ми «аравийским пророческим движением». Рахманистская традиция, по-видимому, зародившаяся несколько позднее, чем северная авраамическая традиция, дала в VII веке, как минимум, двух монотеистических «пророков» — аль-Асвада в Йемене и Мусайлиму в Ямаме. Всего в эпоху в Мухаммада в Аравии действовало не менее пяти других аравийских пророков. Против­ники Мухаммада не видели существенных различий между ним и другими «пророками» и поэтами (шаир), имевшими некоторое сакральное значение. Однако в идейном и политическом плане Мухаммад был личностью исключительной, что стало одной из важнейших при­чин успеха ислама.

Мухаммед был одним из активных мекканских ханифов. Он родился в Мекке, происходил из племени курайшитов, был пастухом, занимался караванной торговлей. В 610 году, в возрасте 40 лет, объявил себя посланником (расуль) и пророком (наби) единого Бога (Аллаха) и начал проповедовать в Мекке новую монотеистическую религию, названную им исламом. В своих проповедях Мухаммед призывал к вере в единого Бога, говорил о братстве верующих и соблюдении простых норм морали. Однако идеи Мухаммеда не встретили широкой поддержки у мекканской знати, которая отнеслась к нему враждебно. В 622 году Мухаммад вместе с немногочисленными приверженцами бежал от преследований многобожников из Мекки в Медину.

В Медине Мухаммед сплотил вокруг себя арабское население города и создал первую мусульманскую общину (умма). В течение восьми лет между мединскими мусульманами и мекканскими многобожниками шла ожесточенная борьба (газават), носившая ярко выраженную религиозную окраску. Учение Мухаммада, осуждавшего ростовщичество и неравенство среди людей, способствовало росту популярности и быстрому распространению ислама. После завоевания мусульманами Мекки в 630 году ислам стал общеарабской религией, а Мекка превратилась в центр ислама. Быст­рой исламизации ре­гио­на способ­ст­во­ва­ли рас­пад к V — началу VII веков древ­них государств Наба­теи, Химьяра, Са­бы, Пальми­ры, царств Лах­ми­дов, Гассанидов и Киндитов.

После смерти Мухаммада образовалось теократическое государство — Халифат. В руках халифов сосредоточилась вся полнота светской и духовной власти. Первыми халифами были Абу Бакр, Умар, Усман и Али. После них Халифатом правила династия Омейядов (661—750) и Аббасидов (750—1258). Завоевательные войны, которые вело первое исламское государство в VII—VIII веках, привели к распространению ислама в странах Передней и Средней Азии, Северной Африки, части Индии и Закавказья. Через Турцию ислам также проник и на Балканский полуостров.

С точки зрения исламского богословия, первыми мусульманами были первые люди Адам и Ева (Хавва). К исламским пророкам относят Нуха (Ной), Ибрахима (Авраам), Давуда (Давид), Мусу (Моисей), Ису (Иисус) и других. Поэтому мусульмане считают пророка Мухаммада не основателем ислама, а лишь последним пророком («Печатью пророков»), восстановившим истинную веру. Мусульмане называют иудеев и христиан «людьми Писания». Библейские истории о пророках, о сотворении мира и человека, о всемирном потопе и т. д. в немного трансформированном виде отражены в Коране.

Религиозные практики

В основе мусульманского культа лежат пять главных культовых обязанностей (аркан ад-дин), сформулированных ещё при жизни пророка Мухаммеда: исповедание веры (шахада), молитва (араб. салят, перс. намаз), пост в месяц рамадан (араб. саум, перс. ураза), милостыня (закят — в размере 2,5 % от дохода) и паломничество в Мекку (хадж).

Некоторые богословы к пяти «столпам ислама» добавляют ещё одну обязанность — джихад (араб. «усилие», «борьба за веру»), выражающуюся в рвении, усердной деятельности по распространению ислама. В IX веке в исламской догматике утвердилось понимание пяти форм джихада: духовный джихад (внутреннее самосовершенствование на пути к Богу), джихад меча (вооруженная борьба с неверующими), джихад сердца (борьба со своими страстями), джихад языка (повеление одобряемого и запрещение порицаемого), джихад руки (дисциплинарные меры в отношении преступников). В настоящее время вооружённый вид джихада используется террористическими и экстремистскими группировками мусульман как идеологическое обоснование своей деятельности.

Свидетельство веры

Исповедание веры (шахада) — это признание единства Бога и пророческой миссии Мухаммада. Произнесение сакральной фор­му­лы шахады («Свидетельствую, что нет божества кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник Аллаха», араб. Ашхаду алля иляха илля Ллах, ва ашхаду анна Мухаммадан расулю Ллах) должно сопровождаться пониманием её смысла и искренней убеждённостью в её истинности. Что­бы стать му­суль­ма­ни­ном, достаточно с верой в сердце вслух произнести формулу шахады. Ша­ха­ду сле­ду­ет произносить при рож­де­нии ребён­ка и перед кончиной, во время обязательной пятикратной еже­днев­ной мо­лит­вы и вне её.

Молитва

Ритуальная молитва совершается в конкретное время, по установленному ритуалу. Обязательная молитва совершается пять раз в день: утром (фаджр), днём (зухр), в предвечернее время (’аср), вечером (магриб) и ночью (’иша). Перед совершением намаза мусульманин должен совершить ритуальное омовение водой (вуду’) или чистой землёй (таяммум). Молитвы совершают в закрытой одежде, обращаясь лицом к Мекке (кибла). Каждую пятницу мусульмане посещают главные мечети для совершения осо­бой совместной по­лу­ден­ной молитвы (джума-намаз). Пятничное богослужение сопро­во­ж­да­ет­ся про­по­ве­дью, обыч­но мораль­но­го, социального или политического содержания. Кро­ме обязательных мо­литв, в исламе имеется целый ряд необязательных молитв, совершаемых во время праздников, похорон, жизненных трудностей, после совершения омовения и перед входом в мечеть.

Сре­до­то­чи­ем религиозной жиз­ни в исламе слу­жит мечеть. В пер­вые ве­ка существования ислама мечеть выполняла функции центра культурной и обществен­но-политической жиз­ни мусульманской общины, совмещая функции молельного до­ма, религиозной шко­лы, гостиницы, кафед­ры для обращений властей к народу, за­ла засе­да­ний шариатского су­да. Постепенно мечеть лишилась светских (политических и юридических) функ­ций. В му­сульманской тра­ди­ции отсутствует об­ря­д освящения зда­ния ме­че­ти, но сакральный харак­тер её пространства подчёркивает риту­ал очищения верующих перед посещением мечети.

Пост

Во время поста в 9-го месяца мусульманского календаря рамадан постящимся мусульманам с рассвета до заката солнца сле­ду­ет воздерживаться от любой пищи, питья, ку­ре­ния и иных чувственных наслаж­де­ний, включая супружескую близость. Постящимся желательно поесть за несколько минут до рассвета (сухур) и сразу же после захода солнца (ифтар). От поста освобождаются несовершеннолетние, больные, престарелые, беременные и кормящие женщины, путники и другие категории мусульман.

Священный характер месяца связан с тем, что в ночь 27 рамадана (Ляйлят аль-кадр) началось ниспослание Корана проро­ку Мухаммеду. Целью соблюдения поста является способствование пробуждению в мусульманине духовных начал и способности к физическому самоограничению. Кро­ме общеобязательного поста в месяц ра­ма­дан, в исламе имеются различные индивидуальные посты — по обету (назр), во искупление грехов (каффара) или из благочестия.

Милостыня

Обязательная милостыня (за­кят) выплачивается ежегодно в пользу бедняков, неимущих, должников, путников и других нуждающихся. Размеры обложения разработаны в шариате и составляют 1/40 часть годового дохода для тех, кто имеет необходимую сумму (нисаб). Закят взимается с лю­бо­го иму­щест­ва и пло­дов земледелия, не предназначен­ных для удовлетво­ре­ния лич­ных нужд или ведения хозяйства. Ежегодно до наступления праздника Ураза-байрам каждый мусульманин обязан выплатить закят аль-фитр. Помимо обязательной милостыни, ислам по­ощ­ря­ет и добровольное пожертвование — садака.

Паломничество

Паломничество в Мекку совершается хотя бы один раз в жизни, если позволяют физические и материальные возможности. Паломничество совершается ме­ж­ду 7-м и 10-м днями 12-го месяца зу-ль-хиджа. Оно состоит из посещения Заповедной мечети, холмов Сафа и Марва и других священных мест Мекки, а также в выполнении различных очиститель­ных обрядов. В чис­ло рекомен­дуе­мых, но не обя­за­тель­ных дей­ст­вий вхо­дит посещение могилы проро­ка Мухаммеда в Медине. Со­вер­шив­ший хадж получает почётное звание хаджи и пользуется в мусульманском об­ще­ст­ве осо­бым уважением. Наряду с коллективным хаджем рекомендуется индивидуальное паломничество — умра, которое можно совершить в любое вре­мя го­да.

Вероучение

В исламе отсутствует такой институт, как церковь, и догматика, подобная той, что есть в христианстве. Основные положения вероучения ислама изложены в Коране и сунне пророка Мухаммеда. С точки зрения мусульман, они представляют собой разные виды Откровения — исходящее от Бога («богоизречённое») и принадлежащее самому Пророку («боговдохновенное»). В суннизме сложилось своего рода каноническое вероучение, которое состоит из следующих принципов: вера в единого Бога, ангелов, Писания, пророков, Судный день и предопределение.

Кораническая картина мира теоцентрична и, в определенном смысле, антропоцентрична. Исламская антропология, в отличие от христианской, не придает особого значения «первородному греху», утверждая, что Бог простил Адаму и Еве их грех, что снимает необходимость в искупительном самопожертвовании Иисуса Христа.

Аллах

По Ко­ра­ну, Бог (Аллах) — единый и всемогущий Тво­рец всего сущего, не имеющий конкретного образа и являющийся в исламе единственным объектом поклонения. Бог является всеведущим и вездесущим, абсолютным владыкой мира. Ми­ло­сти­вый и Милосерд­ный Влады­ка непрестанно про­мыш­ля­ет о сво­их творениях и по­сто­ян­но опекает их, а с непокорными (неверую­щи­ми, грешниками) Он грозен и суров. Каж­дая вещь сви­де­тель­ству­ет о Его абсолют­ном единстве, премудрости и совершенcтве.

Ислам на­стаи­ва­ет на стро­гом еди­но­бо­жии (таухид). Вера в единственность Бога и покорность ему являются основой веры. Поклонение кому-либо ещё (ширк) является величайшим грехом. Ислам претендует на большую строгость и последовательность в проведении унитарного принципа, чем иудаизм и христианство. Ислам полностью отвергает такие христианские догматы, как Троица и Боговоплощение, видя в них отступление от истинного монотеизма. Из опасения перед идолопоклонством, ислам запрещает изображать не только Бога, но также людей и животных.

Ангелы

Ангелы (малаика) — созданные из света существа, беспрекословно выполняющие волю Бога. Самые известные ангелы: Джибриль (Гавриил) хра­нит и не­сёт про­ро­кам божественное От­кро­ве­ние; Микаил (Михаил) печётся о пропитании всех тво­рений; Исрафил воз­ве­ща­ет о наступ­ле­нии Судного дня и воскресении из мёрт­вых; и Ангел смерти (Азраил) изымает ду­ши умер­ших. Раем ве­да­ет ан­гел Ридван, адом — ан­гел Ма­лик. Считается, что каждому человеку приставлены анге­лы-хра­ни­те­ли и два ангела, записывающих все его поступки в книгу, которую он получит в Судный день.

Мир ду­хов, по­ми­мо ан­ге­лов, со­став­ля­ют джинны и де­мо­ны (шайтан), главный из которых пад­ший джинн Иблис (Сатана, Дьявол). Иблис отказал­ся пре­кло­нить­ся пе­ред соз­дан­ным Богом Адамом, за что Бо­г прок­лял его, но дал ему власть искушать людей до Суд­но­го дня.

Священные писания

Бо­же­ст­вен­ное От­кро­ве­ние про­ро­кам обыч­но по­лу­ча­ет форму Пи­са­ний. Ислам признаёт в качестве Священных Писаний Таурат (Тора), ниспосланный пророку Мусе (Моисею); Забур (Псалтирь) — Давуду (Давиду); Инджиль (Евангелие) — Исе (Иисусу); Сухуф (Свитки), ниспосланный нескольким пророкам; Коран, ниспосланный пророку Мухаммеду. Мусульмане считают, что дарованые иудеям и христианам Писания были ими забыты, искажены (тахриф) и скрыты. Толь­ко обе­ре­га­емый Бо­гом Ко­ран сохранился в том виде, в котором он был ниспослан на Землю.

• Таурат — священное писание иудеев, ниспосланное Аллахом пророку Мусе. Таурат упоминается в Коране почти всегда вместе с Инджилем. Согласно Исламу, раввины и книжники запомнили только часть священной книги, исказили Таурат и приписали ему несуществующие запреты. В спорах пророка Мухаммада с иудеями, Таурат как бы привлекается свидетелем в пользу Пророка. Цитаты из Торы в Коране иногда почти совпадают, иногда отдаленно напоминают псалмы (Забур). Исламское предание сообщает о том, что оригинал Таурата был сожжен и утерян во время завоевания Иерусалима Навуходоносором. Оставшиеся отдельные повествования перемешались с иудейской народной традицией и, спустя много веков, были собраны в единую книгу. Эта книга не является оригиналом Таурата, принесенного пророком Мусой. Средневековые исламские богословы широко использовали тексты Таурата для комментирования коранических рассказов о библейских персонажах
• Забур (араб. زبور‎) — священное Писание, ниспосланное исламскому пророку Давуду (Давид). Забур является вторым после Таурата и самым маленьким по объёму Писанием, ниспосланным Аллахом. Большинство исламских богословов считают Забуром Псалтирь. Пророк Давуд руководствовался шариатом Мусы, а Забур был призван ещё более укрепить шариат Мусы. Стихи (псалмы) Забура были ниспосланы в поэтическом стиле и содержали в себе мудрые изречения и целый ряд рекомендаций и наставлений.
• Инджиль (араб. إنجيل ‎) — священное Писание, ниспосланное исламскому пророку Исе (Иисусу). Согласно Корану, Инджиль был ниспослан для подтверждения истинности Таурата. Первоначально Инджиль существовал лишь в устной традиции и лишь спустя несколько десятилетий после Исы появились первые его записи. Дошедшие до нашего времени тексты Евангелий лишь частично отражают смыслы первоначального Инджиля, являясь только пересказами некоторых деяний пророка Исы со стороны отдельных людей. После ниспослания Корана, религиозные положения Инджиля были Аллахом полностью отменены.

• Согласно исламскому преданию, Аллах ниспослал сто Свитков (сухуф), 21 из которых было ниспослано Адаму, 29 — Шису (Сифу), 30 — Идрису (Еноху) и по 10 Ибрахиму (Аврааму) и Мусе (Моисею).
• Коран (араб. القرآن‎ от арабск. кара’а — чтение вслух, назидание) — главная священная книга мусульман. Коран считается несотворённым и вечным словом божьим, который в течение 22 лет по частям был передан пророку Мухаммаду через ангела Джибриля. При жизни Мухаммада содержание Корана передавалось по памяти. После его смерти, по приказу Праведного халифа Усмана был составлен и разослан в разные концы Халифата письменный текст (мусхаф) Корана, объявленный каноническим. Текст Корана делится на 114 глав (сура), имеющими различное количество стихов (аят) — от 3 до 286. По разным вариантам счета в Коране от 6204 до 6236 аятов. Порядок расположения сур происходит не по содержанию и не по времени их появления. Особо почитается первая сура — аль-Фатиха, которая часто произносится верующими в качестве молитвы. Большая часть Корана написана рифмованной прозой. Все суры Корана (кроме 9-й) начинаются со слов: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного…». Священным является текст Корана только на арабском языке, а его переводы, по мнению мусульман, не могут передать истинный смысл.

Пророки

Одно из центральных положений исламской догматики составляет учение о божественном откровении через пророков. Бог шлёт людям посланников, открывает через них свои таинства и волю, направляя на истинный путь, который ведёт к спасению в раю.

Пророки делятся на две категории: пророки (наби) и посланники (расуль). В Коране встречается имена 25 пророков, среди которых от Адам, Муса (Моисей), Нух (Ной), Иса (Иисус Христос) и др. Согласно одному из преданий, всего на землю было послано 124 тысячи пророков (наби), 300 из которых посланники (расуль). Каждый пророк посылался для проповеди к своему народу, и лишь миссия Мухаммеда обращена ко всем племенам и народам. Мусульмане считают, что учение предшествующих пророков было извращено их последователями, и поэтому только пророк Мухаммад является последним вестником истинной веры.

Судный день

Согласно Корану, за Концом света, последует Судный день. Среди свидетельств его приближения называется исчезновение Каабы в Мекке, забвение Корана, появление Антихриста (Даджжаля), второе пришествие Исы и т. д.

Бог будет допрашивать людей, после чего все судимые либо низвергнутся в адский огонь (джаханнам), либо отправятся в райские сады (джаннат). Положение человека после смерти зависит от совокупности поступков, совершённых при жизни верующего. Мусульмане, неукоснительно соблюдающие все религиозные предписания будут вечно блаженствовать в раю, а грешники и неверующие будут мучиться в аду. Рай в Коране представлен в виде чудесного места, где все в изобилии: прекрасная еда, чистая прохладная вода и всевозможные наслаждения. Телесные удовольствия венчаются духовными, высочайшим из которых является созерцание Лика Божия. Грешников в аду ждут бесконечные пытки и муки от раскалённой смолы и огня. Пищей им служат плоды дерева Заккум, а питьём — прожигающий внутренности кипяток.

Заступничество пророков и праведников поможет освобождению или облегчению от адских мук. Грешные мусульмане после более или менее продолжительного пребывания в аду, по Божьей милости, перейдут в рай.

Предопределение

Вера в Божественное предопределение с его добром и злом — один из основных догматов, согласно которому перед сотворением мира Бог заранее предопределил каждой вещи всё, что с ней произойдёт. Не существует ничего, что не зависело от воли Бога и ничто не может изменить ход развития событий, предначертанных Им. Вера в предопределение не должна приводить истинно верующих к фатализму и «списыванию» всех своих деяний на Бога. Каждый мусульманин обладает свободной волей и ответствен за свою деятельность.

Вера в бессмертие души предполагает существование особой субстанции (души), покидающей тело в момент смерти, и пребывающей до дня воскресения в определённом месте, которое носит название барзах. Согласно исламскому вероучению, неизбежно наступит «конец света», сроки наступления которого известны только Богу. После наступления конца света совершится воскрешение всех умерших для последнего справедливого Божьего суда. На суде Бог рассмотрит и по достоинству оценит все поступки каждого человека, после чего человек будет либо мучиться в аду, либо жить радостной жизнью в раю. В отличие от христианства, ислам считает, что каждый человек рождается безгрешным и на Страшном Суде он будет отвечать только за свои поступки.

Доктрины

Право

Шариат (с арабск. — правильный путь, закон, обязательные предписания) — комплекс закрепленных Кораном и Сунной правил, сведённых в единую систему и регулирующих жизнь верующих во всех сферах: религиозную деятельность, нравственные поступки, экономические, политические, социальные, бытовые, семейно-брачные и т. д. взаимоотношения мусульман. В мусульманских странах нормы шариата имеют статус религиозного законодательства. В отличие от нормативных постановлений других религий, шариат учитывает обстоятельства жизни конкретного человека, что не делает нормативность шариата абсолютной.

Применение шариата по странам:

     Страны со светским законодательством      Шариат регулирует все сферы жизни      Регулирует только вопросы семейного права

     Отличается в зависимости от региона

Составной частью шариата является мусульманское право. Первоначально все действия мусульман разделялись на запретное (харам) и одобренное (халяль), но к моменту окончательного формирования шариата действия были разделены на пять категорий (хукм):

• фард (ваджиб) — действия, выполнение которых считалось обязательным;
• мустахабб (суннат) — необязательные действия, выполнение которых считается желательными;
• мубах — дозволенные действия, совершение которых не предписывается, но и не запрещается;
• макрух — действия, которые признаются нежелательным (танзих) или запретным (тахрими);
• харам — строго запрещенные виды действия.

Как самостоятельная научная дисциплина складывалась теория и методология права — «усуль аль-фикх», в рамках которой формировалось учение о четырёх «источниках» права: двух «материальных» источниках — Коране и сунне; и двух «формальных» — консенсусе (иджма’) и суждении по аналогии (кияс). Помимо этого к источникам шариатского права относят мнение сподвижников Пророка, местные обычаи (урф, адат) и т. д.

Де­таль­но раз­ра­бо­та­нные об­ря­до­вые и пра­во­вые за­пре­ты не доз­во­ля­ют мусульманам упот­реб­лять в пи­щу сви­ни­ну и мя­со павших животных, алкогольные напит­ки, наркотики и другие одурманивающие сред­ст­ва. За­пре­ще­ны азарт­ные иг­ры, расточительство и ростовщичество. Коран запрещает распространённый в доисламской Аравии обы­чай за­жи­во хоронить но­во­ро­ж­дён­ных девочек, ограничивает кро­во­мще­ние, запрещает самоубийство и убийст­во людей не по праву.

Экономика

В мусульманских странах существуют налог от частной собственности (хумс), составляющий 20 % дохода, налог во время поста (закят аль-фитр) и налог от иноверцев (джизья).

Социальная доктрина

Социальная доктрина ислама пронизана эгалитаризмом, солидаризмом, активизмом и антиаскетизмом. Пророк Мухаммед говорил: «Лучший из вас, не тот, который ради небесного пренебрегает земным, и не тот, который поступает наоборот; лучший из вас тот, который берёт от обоих». Следуя этой установке, мусульманская этика благословляет труд и богатство, отвергает безбрачие. В классическом исламе активистская ориентация нередко уживалась с догматом о Божественном предопределении. Большинство мусульманских богословов призывало прилагать все усилия для реализации своих намерений, для изменения существующего положения вещей, уповая на содействие Бога, а что окажется неподвластным человеку, то и следует стоически принимать как предопределенное. Со временем божественный детерминизм, в религиозном сознании мусульман, воспринимался преимущественно в духе бездеятельного фатализма и квиетизма.

Политика

Классическая политическая теория ислама, сложившаяся в условиях Халифата, отстаивает единство религии и государства. Политический идеал халифата не является безусловно теократическим, из-за чего некоторые исследователи если и допускают использование эпитета «теократия», то обязательно с уточнениями типа «исполнительная», «охранительная» и даже «светская» теократия. Многие современные мусульманские реформаторы полагают, что власть в исламе может быть только светской, так как ислам не знает «духовной», священнической власти. В строгом смысле теократическая (а точнее, иерократическая) идея свойственна шиитам.

Течения и секты

Первый религиозно-политический раскол в исламе возник во второй половине VII века. Расхождения по вопросу о характере и преемственности власти в халифате привели к разделению мусульман на суннитов, шиитов (араб. «приверженцы», «партия») и хариджитов (араб. «выступать»). Сунниты признавали законность власти первых четырёх Праведных халифов, а шииты считали единственным законным главой мусульманской общины четвёртого Праведного халифа и первого шиитского имама Али (ум. 661), а после его смерти — его потомков (Алидов). Следствием этого рас­кола была гражданская война в Арабском халифате.

Начиная с VII века в исламском богословии возникает инте­рес к таким теоретическим проблемам, как: проблема веры, статуса человека, совершившего тяжкий грех, предопределе­ния, соотношении божественной сущности и атрибутов, «сотворённости» Корана и т. д. Расхождения по этим вопро­сам привели к возникновению ряда течений, среди которых выделяются сунниты, шии­ты, хариджиты, мурджииты и мутазилиты. В результате в исламе не было выработано официальной ортодоксии, а богословская полемика оставалась на протяжении многих веков неотъемлемой частью исламской религиозной жизни. Сформировавшийся более или менее стихийным образом некий баланс взглядов и интересов, одной из характерных черт которого является существование множества локальных (региональных и этнических) интерпретаций ислама при сохра­нении общего духовного и цивилизационного един­ства мусульман.

Сунниты

Суннизм является самым крупным направлением в исламе (около 85-90 % мусульман). Он выступает как «мажоритарный» ислам, выражая мнение и обычаи, теорию и практику большинства членов общины. Для суннизма характерна ориентация на «правильную» доктрину, являющуюся срединной между крайностями, а также конформизм (или прагматизм), установка на легитимизацию статус-кво, на узаконение утвердившихся обрядов, верований и институтов. Суннитская теология, разработанная двумя школами калама — ашаритской и матуридитской, также развивалась как «срединная».

В VIII—XI веках в суннизме возникли юридические школы (мазхабы): ханафитский, маликитский, шафиитский и ханбалитский мазхаб. Несмотря на то, что по некоторым вопросам среди мазхабов есть разночтения, все суннитские мазхабы считаются легитимными и равнозначными. Самым распространенным из мазхабов (которого придерживаются около трети всех мусульман мира) является ханафизм, официально принятый в начале XVI века в Османской империи и ныне преобладающий среди мусульман бывшего СССР. Ханбализм представляет собой одновременно и богословскую школу, а его приверженцы, особенно ваххабиты, отличается неприятием инакомыслия, буквализмом в понимании священных текстов, нетерпимостью ко всякого рода новшествам, крайней строгостью в соблюдении религиозных обрядов и норм.

Шииты

Шииты-имамиты (двунадесятники) признают 12 имамов из числа прямых потомков Али ибн Абу Талиба, последний из которых Мухаммад аль-Махди таинственно исчез в конце IX века. Шииты верят, что перед Страшным судом явится Махди и установит на земле равенство и справедливость. Шииты, как и сунниты, признают святость Корана, а в Сунне признают собственные сборники хадисов. Кроме того шииты имеют собственные «священные писания» (ахбар), включающие хадисы об имаме Али. Местами поклонения у шиитов кроме Мекки являются иракские города Неджеф и Кербела, а также иранские города Кум и Мешхед. Наиболее влиятельными духовными лицами у шиитов считаются крупные муллы (муджтахиды), среди которых самые авторитетные удостаиваются звания аятолла и великий аятолла.

Шииты признают законными временный брак (мута) и практикуют благочестивое скрывание своей веры (такия). Шиитам разрешено совершать в одно время полуденную и послеполуденную молитву, а также вечернюю и ночную молитву. Сунниты объединяют молитвы только во время путешествий.

Хариджиты

В настоящее время существует одна хариджитская община — ибадиты. Остальные хариджитские общины (аджрадиты, азракиты, маймуниты, надждиты, язидиты и др.) потеряли былую силу и в настоящее время практически не действуют.

Суфизм

Суфизм представляет собой мистическое направление в исламе. Суфийское движение возникло ещё при Омейядах, и первоначально принимало аскетические формы, выражавшие социальный протест против резкой дифференциации мусульманской общины, роскошной и праздной жизни господствующей верхушки. В VIII—IX веке суфизм вылился в течение, ориентирующееся на мистическое богопознание и противополагающее себя схоластицизму богословия, ритуализму и юридизму фикха. В последующие два века разрозненные суфийские общины и обители начали объединяться дервишские ордены или братства (тарикат), которые имели собственные системы мистической практики, обрядов инициации и инвеституры, внешних знаков отличия. Благодаря деятельности тарикатов суфизм с XIII века превратился в основную форму «народного» ислама. Согласно суфийскому учению, каждый человек способен добиться общения с Богом путем самоотречения, аскетизма и молитв под руководством духовного наставника. Суфизм состоит из 4 этапов:

1. шариат — неукоснительное исполнение исламских законов;
2. тарикат — период послушничества в роли ученика, стремление подчинить свою воля воле учителя и Бога;
3. марифат — внеопытное знание, достигнутое иррациональным путем;
4. хакихат — постижение Божественной истины.

Важным элементом суфийской практики является зикр, во время которого осуществляется многократное повторение молитвенных формул. Зикры бывают тихими (хафи) и громкими (джахр), в том числе с использованием музыки и барабанов.

Богословие

В тесной связи с исламским правом развивались такие религиозные дисциплины, как коранистика (особенно экзегетика) и хадисоведение. Из потребности в более глубоком осмыслении богооткровенных данных родилась спекулятивная теология — калам. Главными проблемами калама стал вопрос о соотношении Божественных атрибутов и божественной сущности, а также о предопределении и свободе воли. В результате ассимиляции античной философии, особенно аристотелизма, возник арабоязычный перипатетизм, крупнейшими представителями которого были аль-Фараби, Ибн Сина (Авиценна) и Ибн Рушд (Аверроэс).

Фикх

До первой половины VIII века система общественных, в том числе юридических, норм мусульманского государства состояла преимущественно из норм, имевших доисламское происхождение и продолжавших действовать. Правовая система халифата первоначально восприняла те или иные элементы римско-византийского, сасанидского, талмудического, восточно-христианского права, отдельные местные обычаи завоёванных арабами территорий, многие из которых были позднее исламизированы и включены в фикх.

В VIII — первой половине IX века в фикхе-юриспруденции складывались свой язык и методология; основными источниками правовых решений стали Коран и Сунна. Самостоятельным источником правовых решений было признано единогласное мнение мусульманской общины — иджма. Был сделан вывод, что из Корана и Сунны факихи должны извлечь ответы на любые практические вопросы, и постепенно сложились приёмы такого извлечения (аль-истинбат). Они были положены в основу иджтихада. Были установлены условия формулирования новых норм по аналогии путём извлечения ratio legis (иллях) из уже известных решений, таким образом был признан ещё один источник правовых решений — кияс. Признание кияса знаменовало собой появление особого направления фикха — «усуль аль-фикх».

Примерно в X веке фикх-юриспруденция окончательно сложился в качестве самостоятельной религиозной дисциплины. В IX—X веках образовались четыре основных суннитских мазхаба: ханафитский, маликитский, шафи’итский и ханбалитский. В шиитском исламе в настоящее время действуют джа’фаритский (имамитский), зейдитский, и исма’илитский мазхабы. Учение каждого из мазхабов изложено в произведениях, большинство из которых написано в раннее и классическое средневековье основателями мазхаба, их ближайшими учениками и последователями.

С середины IX века в суннизме постепенно стала утверждаться идея о том, что только крупные правоведы прошлого имели право на иджтихад. В середине X веке был достигнут молчаливый консенсус, который делал невозможным появление новых мазхабов со своей системой способов формулирования правовых решений (фатва). Необходимость следовать учению определенного мазхаба получило название таклид. С этого времени развитие фикха продолжалось в рамках признанных мазхабов.

Во второй половине XIX века в правовых системах наиболее развитых исламских стран фикх-право уступил ведущее место законодательству, скопированному преимущественно с западноевропейских образцов. В результате фикх сохранил свои позиции главным образом в регулировании отношений личного статуса. Для развития фикха-юриспруденции во второй половине XIX — начале XX века. было характерно появление трудов в форме законопроектов, которые готовились по поручению властей, но не получили государственного признания.

Несмотря на то, что начиная со второй половины XIX века общей тенденцией было неуклонное падение роли фикха, в странах с преобладающей частью мусульманского населения до сих пор продолжают применяться в той или иной степени отдельные отрасли, институты и нормы фикха. В современных условиях фикх-юриспруденция сохранил своё значение формального источника права. В настоящее время конституции многих исламских стран признают главным источником законодательства основополагающие нормы фикха. Поэтому при подготовке соответствующего законодательства широко используются классические труды по фикху. С середины XX века получили широкое распространение труды юристов современного профиля по отдельным отраслям и институтам фикха-права. В современной литературе важное место занимают исследования, посвященные сравнительному изучению фикха в целом и его отдельных отраслей и современного законодательства и других правовых систем.

Акида

Мусульманское вероубеждение (’акида) представляет собой своеобразный фонд догматов, идей и представлений. Акида появилась в период активного сложения исламской догматико-правовой системы (VIII век), непосредственным предшественником которой явились написанные в жанре «опровержения» (радд) сочинения. В отличие от опровержений, носивших откровенно полемический характер, акида представляла собой сжатый, четкий текст прокламативного характера, в котором изложена позиции догматической школы или отдельного автора в основных вопросах исламской догматики и права. Постулируемые в акиде положения предваряются формулами «необходимо уверовать в…» (аль-иман би…), «мы убеждены, что…» (на ’такиду) и подобными им.

Текст одной из первых акиды восходит к группе сирийских богословов (Умайя ибн Усман, Ахмад ибн Халид ибн Муслим, Мухаммад ибн Абдуллах), которые в начале VIII века выступили от имени суннитов с кратким изложением концепции веры. В период сложения основных догматических школ ислама (IX—XI века) появились такие известные книги по акиде, как «аль-Фикх аль-акбар» и «Китаб аль-васия», приписываемые имаму Абу Ханифе, «’Акида» ат-Тахави, а также ряд акид принадлежавших перу виднейших представителям мутазилизма. В середине IX века с серией акид выступили багдадские традиционалисты, наиболее известными из которых являются шесть акид Ахмада ибн Ханбала. В X — начале XI века создаются первые ашаритские акиды (Акида аль-Аш’ари), антитрадиционалистская — «аль-’Акида ан-Низамия» аль-Джувайни, маликитская — «ар-Рисаля» Ибн Абу Зейда аль-Кайрувани.

С IX века в акиды начали вводиться системы доказательств основных положений, которые включали особые «доксографические» части. Развитие ислмаской догматики и права в X века привело к появлению сводов, получивших мусульманской традиции название «акида» или «и’тикад». Эти своды включали изложение и обоснование главных догматических представлений, правовых, этических, ритуальных норм и правил. Наиболее значительные работы такого рода принадлежат аль-Ашари (X век), Ибн Батте (X век), аль-Газали (XI век), аш-Шахрастани (XII век), аль-Джилани (XII век), ан-Насафи (XIV век), Ибн Таймие (XIV век) и другим авторам.

Несмотря на появление развернутых сводов, простая и доступная краткая акида по прежнему оставалась одной из главных форм публичного «провозглашения» основ веры. В XI веке она избирается для объявления «правоверия» от имени верховной власти («Кадиритский символ веры»).

Тафсир

Сочинения, связанные с наукой о понимании и толковании Корана (’ильм аль-Кур’ан ва-т-тафсир), сыграли важнейшую роль в становлении исламской религиозной доктрины и отразили основные этапы идеологической и политической борьбы в арабо-мусульманском обществе. Согласно исламской доктрины, наилучшим знанием Корана обладал пророк Мухаммад, который разъяснял смыслы Писания своим сподвижникам. Сподвижники Пророка хранили в памяти обстоятельства произнесения многих аятов, причины полемики Пророка со своими оппонентами. Это наиболее древний пласт, который в той или иной форме вошел в большую часть тафсира, отразившую действительную историю возникновения Корана. После смерти пророка Мухаммада задачу толкования Корана решали его сподвижники. Среди сподвижников особым авторитетом в толковании пользовались ’Али ибн Абу Талиб, Ибн ’Аббас, Ибн Мас’уд, Убайй ибн Ка’б. Часть сподвижников толковала Коран только на основании слов Пророка. Другая часть (’Умар ибн аль-Хаттаб, Ибн ’Аббас и др.) наряду с этим приводила в доказательство своей правоты примеры из арабского языка и традиционной арабской поэзии.

Первоначально тафсир в основном бытовал в устной форме. Имамы мечетей часто комментировали отдельные аяты и суры после пятничной проповеди. Странствующие сказители и проповедники (куссас) обогащали толкования параллельным материалом, восходящим к иудео-христианской культурной среде (исраилият).

Развитие тафсира связано со сложением сунны пророка Мухаммада. Во второй половине VIII века появились сборники хадисов, связанные с толкованием коранического текста, воплотившие принцип «сунна разъясняет Коран» (ас-сунна туфассиру ль-Кур’ан). Позднее появились специальные разделы в общих сборниках хадисов (например, в Сахихе) аль-Бухари. Начиная с X века, толкование Корана стало самостоятельной наукой и уже не рассматривалась в качестве части хадисоведения. В условиях запрета перевода Корана на другие языки, комментарии, сопровождающие текст Священного писания, сыграли важную роль в ознакомлении с Кораном мусульман, незнакомых с арабским языком.

По мере развития науки тафсира, в мусульманском мире стали развиваться три основныме школы тафсира: мекканская школа, основанная Ибн Аббасом (ум. 687); куфийская школа, основанная Ибн Масудом (ум. 682); мединская школа, основанная Убайем ибн Кабом (ум. 643). Помимо представителей этих школ, в других областях Халифата также были известные толкователи Корана (например, Даххак аль-Хорасани (ум. 723), Ата аль-Хузали (ум. 744), Ата аль-Хорасани (ум. 757) и другие).

Хадисоведение

Сунна является вторым источником веры после Корана. Она изложена в рассказах о поступках и изречениях пророка Мухаммада. Первые сборники хадисов начали собираться в ещё в I веке хиджры (VII век).

В различных течениях ислама авторитетными признаются свои сборники хадисов. Так сунниты в качестве наиболее достоверных сборников хадисов считают сборники, составленные аль-Бухари (810—870), Муслимом (821—875), Ибн Маджей (824—887), Абу Даудом (817—889), ат-Тирмизи (824—892) и ан-Насаи (829—915).

Шииты считают авторитетными лишь хадисы, переданные потомками пророка Мухаммеда (Алидами) и некоторыми сподвижниками (Аммаром ибн Ясиром, Салманом аль-Фариси, Абу Зарром и др.). Каноническими сборниками хадисов у шиитов признаны труды аль-Кулайни (864—941), Ибн Бабавайха ас-Садука (923—991) и два сборника Мухаммада ат-Туси (966—1067).

На основе хадисов были составлены различные жизнеописания пророка Мухаммеда (сира).

Калам

Спекулятивная дисциплина, которая даёт основанное на разуме толкование исламским догматам у называется каламом (’ильм аль- калам). Обращение к разуму как к высшей инстанции при решении тех или иных вопросов объединяло калам с фальсафа. Различие же между поборниками калама (мутакаллимами) и фальсафа усматривалось в том, что первые за отправную точку своих рассуждений отталкивались от проблематики, специфической для этой религии, а вторые — исходили из античных моделей философствования. Сами фаласифа видели главное отличие своей науки от калама в методах рассуждения: в фалсафа используются аподиктические рассуждения, а в каламе — диалектические (в аристотелевском смысле этого термина). При ведении полемики мутакаллимы чаще всегоприбегали к выведение из тезисов, принимаемых оппонентом, нежелательных для него либо абсурдных заключений (ильзам).

Калам возник и развивался первоначально в ходе дискуссий с различными религиозно-политических группировками (хариджиты, кадариты, джабариты, мурджииты), а также диспутов с представителями других религий (маздеизм, христианство). В этих спорах вырабатывался присущий каламу метод рассуждения, основанный на символико-аллегорическом толковании (та’виль) Корана и исключающий при аргументации тех или иных тезисов ссылки на религиозных авторитетов (таклид).

Основная проблематика калама (ядро калама) это:

• качества, необходимые для руководителя мусульман (халифа, имама);
• ответственность человека за свои деяния (свобода воли и предопределение);
• квалификация человека как просто мусульманина (муслим), как истинно верующего (му’мин), как неверующего и как человека, совершившего тяжкий грех (сахиб аль-кабира);
• единство Бога (таухид) и соотношение его сущности и атрибутов;
• сотворённость или несотворённость Корана во времени.

К «тонкостям» калама (дакик аль-калам, латиф аль-калам) относились темы натурфилософского характера (движение и покой, субстанция и акциденции, атомы и пустота).

Культура

В Арабском халифате сложилась мировая культура, ассимилировавшая различные культурные традиции, включая философско-научное наследие античности. Наибольшего развития арабо-мусульманская культура достигла в IX—XII веках. Этот период принято называть «золотым веком» ислама. После падения Аббасидского халифата под натиском монголов в 1258 году прежде единое исламское культурное пространство постепенно распалось на множество относительно самостоятельных ареалов — арабский, турецкий, иранский, индийский и др.

Искусство

Исламское ху­дожественное твор­че­ст­во на­прав­лен­о главным образом на обслу­жи­ва­ние исламского куль­та и об­ря­дов. Оно сло­жи­лось и развивалось в процессе формирования ре­лигиозного соз­на­ния му­суль­ман, испытав влия­ни­е ху­дожественного наследия предшествующих и сопредельных цивили­заций. Исламское искусство характеризует­ся типологической общностью и един­ст­вом идеологических уста­но­вок и эстетических принципов, вы­ра­бо­тан­ных на основе монотеизма.

Ко­ра­н по­ри­ца­ет­ идо­ло­по­клон­ст­во, однако про­из­ве­де­ния ис­лам­ского искусства опровер­га­ют мне­ние о том, что ислам за­пре­ща­ет любые изображе­ния живых существ и сви­де­тель­ст­ву­ют о раз­ви­тии в исламских странах в различные эпо­хи отдельных видов изобразительного искусства. Те­ма за­пре­та изображений живот­ных и лю­дей была пред­ме­том многовековых споров в кру­гах исламских богослов­ов. Осуждение изображений со стороны одних богословов, например аль-Бухари, вызы­ва­ло возражения у таких богословов как ат-Табари и Абу-ль-Фариси, разъяснявших, что запрет касается не изобра­же­ний как таковых, а их использования в качестве объек­тов поклонения.

Для мусульманского художника при­ро­да слу­жит неисчерпае­мым ис­точ­ни­ком вдохновения как превосходное творение Бога. От­ри­ца­ние пред­став­ле­ния Бога в зрительном об­ра­зе и са­мой идеи внешнего сходства Бога с человеком или иным суще­ст­вом исключило изобразительное искусство из сферы пропаганды религиозных идей и из религиозной жизни му­суль­ман. Убе­ж­де­ние о невозможности представить Бога в каком-ли­бо конкретном образе («Не постигают Его взоры» — Ко­ран, 6:103) имеет много общего с ветхозаветной идеей запре­та «делать се­бе ку­ми­ров, изображающих что-ли­бо» (Втор. 4:23). Художник-мусульманин обя­зан соблюдать религиозную этику, благодаря которой достигается совершенная красота (аль-джа­маль аль-акмаль). Другим немаловаж­ным кри­те­ри­ем эстетического совершенства произведения ислам­ско­го искусства является его целесо­об­раз­ность: кра­си­во то, что приносит пользу. Эстетическое понятие тан­зим (араб. — «устройство», «организованность»), которое характеризует идеальную упорядоченность всех элементов произведения, простран­ст­во, должно иллюстрировать превосходно устроенный Твор­цом мировой порядок.

Са­кра­ли­за­ция сло­ва при­ве­ла к ре­лигиозно-художественному ос­мыс­ле­нию письменности. Сте­пень овладения «наукой пись­ма» (каллиграфией) ста­ла критерием образованности, интеллекту­аль­но­сти и духовной красоты личности. Орга­нич­но дополняющие друг друга или существую­щие не­раз­рыв­но, каллиграфия и орнамент ста­ли инструментами вы­ра­же­ния исламского понимания красо­ты и основами пластичного твор­че­ст­ва мусульман.

В ос­но­ве тра­диционной исламской эс­те­тической концепции ле­жит отношение к искусству как к фор­ме практического зна­ния. Средневековые исламские философы-ра­цио­на­ли­сты (аль-Кинди, аль-Фараби и др.) считали, что пространственные искусства, как и науки, на­чи­на­ют­ся с ариф­ме­ти­ки и гео­мет­рии, которые открывают до­ро­гу к поискам гармонии и совершен­ных пропорций. Присущее мусульманскому видению двухмерная трак­тов­ка форм исключила из арсенала художника приё­мов передачи третье­го измерения (перспекти­вы, све­то­те­ни). Линейное (двухмерное) вневременное восприятие простран­ст­ва отвечает и исламской религиозной концепции, которая устанавливает че­рез священную ориентацию (кибла) пря­мую ли­нию свя­зи: человек — Бог.

Этика и ритуал

Нрав­ст­вен­ное уче­ние Ко­ра­на род­ст­вен­но биб­лей­ско­му. Доб­ро­де­тель (ихсан) счи­та­ет­ся неотъемле­мой со­став­ляю­щей ре­ли­гии (дин) наряду с ве­рой (иман) и признанием воли Божией (ис­лам).

Исламская се­мей­ная эти­ка не при­ем­лет без­бра­чия, возво­дя брак в религиозную обязан­ность. Ко­ран разреша­ет муж­чи­не иметь до четырёх жён, ес­ли он бу­дет «одинаково справедлив к ним». Мно­го­жён­ст­во встре­ча­ет­ся ред­ко, а в ря­де исламских стран ограни­че­но за­ко­ном. Исламский брак — это договор, а не ре­лигиозное таинст­во. За­клю­че­ние бра­ка обыч­но совершается в присутствии ду­хов­ных лиц.

Об­ря­ды, свя­зан­ные с ро­ж­де­ни­ем и смер­тью, раз­ли­ча­ют­ся в за­ви­си­мо­сти от ре­гио­на и эпо­хи, од­на­ко имеют об­щие чер­ты. В течении нескольких дней после рождения новоро­ж­дён­но­му дают имя, ему остригают во­ло­сы, раздают за не­го ми­ло­сты­ню и приносят жертву. Над мальчиком, до достижения им совершеннолетия, со­вер­ша­ют обряд об­ре­за­ния. Этот обряд происходит из аравийско­го доисламского обы­чая, и вы­пол­ня­ет роль ини­циа­ции в исламского общество. Похороны происходят, как прави­ло, в день кон­чи­ны усопшего. Тело умерше­го об­мы­ва­ют и заворачивают в саван. Над ним читают погребальную мо­лит­ву. Те­ло опус­ка­ют в могилу без гроба и ук­ла­ды­ва­ют ли­цом по на­прав­ле­нию к Каабе.

Святые места

Глав­ные и об­щие для всех му­суль­ман свя­ты­ни сосредоточе­ны в Мек­ке (Саудовская Аравия). Это прежде всего Каа­ба в цен­тре Заповед­ной мечети (аль-Масджид аль-Ха­рам), которая слу­жа­щая ду­хов­ным и культовым цен­тром му­сульман. Миллионы людей ежегод­но со­вер­ша­ют к ней паломни­че­ст­ва. Пер­вым строите­лем Каабы считается пророк Ибрахим, по другой вер­сии, Адам. Второй по зна­че­нию свя­ты­ней является Ме­ди­на, в которой находится Мечеть Про­ро­ка (Мас­джид ан-Набави) с его усыпаль­ни­цей. Третьей по свя­то­сти остаёт­ся мечеть аль-Акса в Иерусалиме, построенная на месте Иерусалимского храма, в сто­ро­ну ко­то­ро­го мусульмане вместе с пророком Мухаммедом некоторое время обра­ща­ли свои мо­лит­вы. По преданию, именно отсюда Пророком было совершено чу­дес­ное вознесение на небеса (мирадж). С Иерусалимом му­сульманское пре­да­ние свя­зы­ва­ет жития пророков, от Дау­да и Сулеймана до Яхьи и Исы.

Име­ет­ся ряд вто­ро­сте­пен­ных свя­ти­лищ. Например паломни­ки по­се­ща­ют мечеть с гробни­ца­ми Иб­ра­хи­ма, Исхака, Яку­ба и их жён в Хевроне (араб. Эль-Халиль). Шииты осо­бо по­чи­та­ют го­ро­да с гробницами своих имамов-му­че­ни­ков: Эн-Наджаф и Кер­бе­лу (в Ираке), Мешхед и Кум (в Ира­не) и др. Для ши­ро­ких масс свя­ты­ня­ми слу­жат усыпальницы древ­них пророков, вид­ных бо­го­сло­вов и праведников.

Календарь и праздники

Мусульманское летоисчисление ведётся с года переселения пророка Мухаммеда и его сподвижников из Мекки в Медину (16 июля 622 г.). Календарь введён Праведным халифом Умаром в 639 году. Мусульманский календарь является лунным и состоит из 12 месяцев: мухаррам, сафар, раби аль-авваль, раби ас-сани, джумада аль-уля, джумада ас-сани, раджаб, шабан, рамадан, шавваль, зу-ль-када и зу-ль-хиджа. Самым благословенным месяцем года считается девятый — месяц поста рамадан. Месяцы зу-ль-када, зу-ль-хиджа, мухаррам и раджаб относятся к «запретным». Лунный месяц состоит из 29 или 30 дней. По этой причине мусульманский календарь ежегодно смещается относительно григорианского на 10-11 дней. Новый год начинается с первого числа месяца мухаррам. Новые сутки начинаются с захода солнца.

В исламе существуют два узаконенных праздника:

• Ураза-байрам (араб. ид аль-фитр) — праздник разговления после окончания месяца Рамадан.
• Курбан-байрам (араб. ид аль-адха) — праздник жертвоприношения во время хаджа. В этот день каждый мусульманин по возможности должен принести в жертву козу, овцу и т. п.

Помимо этого мусульмане празднуют день рождения пророка Мухаммеда (12 раби аль-авваль); путешествие в Иерусалим и вознесение Пророка (27 раджаб), ночь прощения (ляйлят аль-бараа) в середине месяца шабан, ночь предопределения (27 рамадан). В день ашура (10 мухаррам) шииты отмечают траур по имаму Хусейну («шахсей-вахсей»). Ашаура сопровождается театрализованными шествиями, песнопениями, проповедями и самоистязаниями. Шииты также отмечают «праздник пруда» (ид аль-гадир) в память о дне, когда Пророк, как они полагают, назначил Али своим преемником около пруда Хумм.

Каждую пятницу мусульмане собираются в мечетях для совершения обязательной коллективной молитвы (джума-намаз). Этот день в мусульманских странах является выходным.

Распространение

Регион традиционного распро­странения ислама охватывает Ближний и Средний Восток, Северную Африку, Центральную Азию, Северный Кавказ и часть Закавказья, Центральную Россию (Поволжье и Приуралье). За пределами региона тра­диционного распространения крупные мусульманские общины имеются в странах Западной и Южной Европы, Северной Америки, Тропической и Южной Африки. В 35 странах мусульмане составляют большинство населения, а в 29 странах — влиятельные меньшинства. В 28 странах, среди которых Египет, Кувейт, Иран, Ирак, Марокко, Пакистан, Саудовская Аравия и др., ислам признан государственной или официальной религией. Подавляющее большинство мусульман проживают в Западной, Южной, Юго-Восточной Азии и Северной Африке.

Более трети мусульман-суннитов являются приверженцами ханифитской юридической школы. Они проживают в Южной и Средней Азии, Китае, Турции и других странах. Маликиты преобладают в странах Магриба и в Судане. Шафиитская школа получила распространение в Сирии, Индонезии и частично в Пакистане. Влияние ханбалитского мазхаба распространяется на население Аравийского полуострова. В шиизме распространён джафаритский мазхаб. В настоящее время приверженцы шиизма живут в основном в Иране, Ираке, Ливане, Йемене, Бахрейне и Азербайджане. Небольшие группы шиитов есть в Афганистане, Пакистане, Индии, Сирии и Таджикистане.

Роль ислама в жизни восточных народов

В современных мусульманских странах ислам играет большую роль в жизни верующих. По сути он является идеологией не только религиозной, но и светской жизни, определяя ценности и характер гражданского поведения людей. Эти объясняется широкое распространение и усиления влияния мусульманской религии на все сферы жизни исламских странах.

Резкое усиление роли ислама в жизни восточных народов западные специалисты объясняют следующими причинами:

1. Молодость. Возникнув значительно позже других религиозных систем, ислам не исчерпал своих возможностей и находится в расцвете своих сил. Он играет активную роль в современном мире.
2. Жизненность и гибкость. По мнению некоторых западных учёных, жизнеспособность ислама проявляется в том, что несмотря на длительный период колонизации восточных стран, он выстоял и не сдал своих позиций. Гибкость ислама объясняется отсутствием централизованной организации духовенства, которая мешает оперативному и своевременному решению назревших проблем.
3. Тотальность. Под тотальностью понимается широкий охват исламом всех сфер жизнедеятельности верующих. Мусульманская религия является не только верой, но и экономическим и социальным устройством, управлением, бытом и семьей. Ислам выступает как образ жизни, всецело определяющий мировоззрение и поведение людей.
4. Простота и доступность. Простота ислама проявляется в его несложных догматах и культе, а также в учёте местных условий.
5. Фанатизм и воинственный характер. По мнению западных исламоведов воинственный характер ислама и его стремление к мировому господству объясняет борьбу восточных народов против колониализма.
6. Идея «завершения пророчества». Идея о том, что пророк Мухаммед был последним посланником Бога на земле и принес человечеству окончательную истину свидетельствует об особом положении ислама сравнительно с другими религиями и исключительности мусульман как избранного народа.
7. Аутентичность. По мнению западных специалистов, аутентичность ислама — это полное выражение мусульманской религии в личности мусульманина.

Реформация

В середине 19 веке в исламском мире на­чиался процесс, который многие исследователи назвали «мусуль­манской реформацией». Она касалась различных аспектов мирской жизни и почти не затрагивала собственно бого­словских вопросов. Обретение независимости исламскими странами поставило перед ними выбор путей социально-экономического и политического развития. В исламском мире появились многочисленные концепции так называемого «третьего пути», единственно приемлемого для мусульманских стран. Созданные на его основе концепции «исламского государства», «исламской экономики», «исламского социализма» и т. д. представляют собой модернизацию политических и социально-экономических доктрин классического ислама, учитывающих специфику конкретных стран.

• Мусульмане всех стран составляют единую общность — «умму». Независимо от страны проживания они тянутся друг к другу как братья по вере. Отсюда различные панисламистские концепции, которые пропагандируют объединение всех мусульман мира в единое государство (Халифат).
• В конце 70-х годов получило распространение концепция «исламского государства», которая предполагает практическую реализацию государственно-правовых норм шариата.
• Концепция «исламской экономики», подразумевает осуществление зафиксированных в Коране принципов социальной справедливости, обеспечение защиты интересов собственников и государства в целом. Теоретики «исламской экономики» считают, что установлению социальной справедливости способствуют такие исламские нормы, как обязательная милостыня, добровольная милостыня, запрещение ростовщичества и осуждение чрезмерного накопительства. Эти идеи воплотились в создании исламских банков и страховых компаний, в программах образования «общеисламского рынка» и «исламской валютной зоны».
• В 50—70-х годах активно разрабатывалась концепция «исламского социализма», являвшаяся компонентом политических движении различной социальной направленности. Она предполагает синтез традиционных исламских постулатов и демократических принципов Запада.

• Концепция «исламской солидарности» осуществляет идеи межгосударственного единства на религиозной основе. Она обрела свое практическое воплощение в деятельности мусульманских международных организаций, первая из которых — «Всемирный исламский конгресс» — возникла в 1926 году. Самой влиятельной из мусульманских международных организаций является созданная в 1969 г. Организация исламского сотрудничества (Организация исламской конференции) и объединяющая 43 государства
• Одной из характерных черт современного ислама является модернизм. В различных сферах ислама происходит «очищение» от различного рода архаичных элементов, чрезмерных ограничений и излишних запретов. Модернисты выступают за эволюции ислама путем его реформ, переосмысления Корана и Сунны, предписаний шариата и фикха. Они утверждают, что научные достижения представляют собой проявление мудрости Бога и подтверждают истинность Корана.
• Исламские традиционалисты (ортодоксы) упорно отстаивают неприкосновенность всех взглядов, обрядов и догм в их первозданном виде.
• В современном исламе наблюдается тенденция фундаментализма (возрожденчества), провозглашающего в качестве цели восстановление в современной жизни мусульман институтов и норм раннего ислама. Фундаменталисты предлагают восстановить ислам в первозданной чистоте и очистить его от позднейших наслоений. Идейные истоки фундаменталистского учения следует искать в ваххабизме, который признаниёт авторитет исключительно Корана и Сунны. Ваххабиты непримиримо относятся к отступлению от принципов единобожия, идолопоклонству и культу «святых». Они объявили серьезным нарушением паломничество к святым местам, в том числе к могиле Пророка, а также запретили взывать о помощи (истигаса) и просить заступничества у кого-либо, кроме Бога.

Мечеть Пророка — место захоронения пророка Мухаммеда и вторая святыня ислама (Медина, Саудовская Аравия, 2004 г.).

Литература

• [bigenc.ru/text/2022719 Ислам] / И. Л. Алексеев, Д. Ю. Арапов, В. О. Бобровников, Т. К. Ибрагим; Т. Х. Стародуб // Излучение плазмы — Исламский фронт спасения. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2008. — С. 741. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 11). — ISBN 978-5-85270-342-2.</span>
• И.Л. Алексеев, А.В. Коротаев. [religa.narod.ru/zabijako/i1.htm Религиоведение] // Энциклопедический словарь / Под ред. А. П. Забияко, А. Н. Красикова, Е. С. Элбакян. — М.: Академический проект, 2006. — 1256 с. — ISBN 5-8291-0756-2.
• Али-заде, А. А. Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
• Ю. Ф. Борунков, И. Н. Яблоков, М. П. Новиков, и др. Ислам // Основы религиоведения / под ред. И.Н. Яблокова. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Высшая школа, 2005. — С. 159-169. — 508 с.
• [iph.ras.ru/elib/1298.html Ислам] / Т. Ибрагим // Новая философская энциклопедия : в 4 т. / пред. науч.-ред. совета В. С. Стёпин. — 2-е изд., испр. и доп. — М. : Мысль, 2010.</span>
• Кузь О.Н., Брунько П.В. [bibliofond.ru/view.aspx?id=10336#1 Ислам] // Религиоведение. — М., 2008. — 140 с.
• Милославский Г.В., Петросян Ю.А., Пиотровский М.Б., Прозоров С.М. [www.scribd.com/doc/57453775/Ислам-Энциклопедический-словарь-1991 Ислам: Энциклопедический словарь] / Под ред. Негря Л.В. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1991. — 315 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-02-016941-2.
• Я.Ф. Трофимов. [www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=3079 Ислам] // Религиоведение: учебное пособие для студентов специальностей Политология и Культурология. — Караганда: Болашак-Баспа, 2011. — 401 с.

Отрывок, характеризующий Ислам

– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.