Муталибов, Аяз Ниязи оглы

Аяз Муталибов азерб. Ayaz Niyazi oğlu Mütəllibov<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
1-й Президент Азербайджана
30 августа 1991 — 6 марта 1992
Предшественник:	он сам как президент Азербайджанской ССР
Преемник:	Якуб Мамедов (и.о.)
14 мая — 18 мая 1992
Предшественник:	Якуб Мамедов (и.о.)
Преемник:	Иса Гамбар (и.о.) Абульфаз Эльчибей
Первый секретарь ЦК КП Азербайджана
25 января 1990 года — 14 сентября 1991 года
Предшественник:	Абдул-Рахман Везиров
Преемник:	должность упразднена
Председатель Совета Министров Азербайджанской ССР
27 января 1989 года — 26 января 1990 года
Предшественник:	Гасан Сеидов
Преемник:	Гасан Гасанов
Рождение:	12 мая 1938(1938-05-12) (85 лет) Баку, Азербайджанская ССР, СССР
Отец:	Ниязи Ашрафович Муталибов
Мать:	Кубра Ганиевна Муталибова
Супруга:	Адиля Муталибова
Дети:	сыновья: Азад и Заур
Партия:	КПСС (1963—1991) Социал-демократическая партия Азербайджана (?-2012)
Образование:	Азербайджанский институт нефти и химии
Награды:

Аяз Ниязи́ оглы́ (Ния́зович) Мутали́бов (азерб. Ајаз Нијази оғлу Мүтәллибов, Ayaz Niyazi oğlu Mütəllibov; р. 12 мая 1938, Баку) — советский и азербайджанский политический и государственный деятель, Председатель Совета Министров Азербайджанской ССР (1989—1990), Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджанской ССР (1990—1991), член Политбюро ЦК КПСС (1990—1991), первый президент Азербайджана (1990—1992).

Биография

Начало трудовой деятельности

Аяз Муталибов родился 12 мая 1938 года в Баку в семье выходца из Шемахи, участника Великой Отечественной войны, хирурга по профессии Ниязи Муталибова и гинеколога Кубры Муталибовой. В 1956 году он окончил бакинскую среднюю школу № 189, а в 1962 году — Азербайджанский институт нефти и химии. В 1958 году Муталибов начал работать старшим техником-конструктором Азербайджанского научно-исследовательского института гидротехники и мелиорации, затем работал инженером конструкторского бюро, мастером цеха, начальником специального конструкторского бюро и главным инженером Бакинского завода холодильников и бытовых машин. В 1963 году он вступил в КПСС, спустя три года в 1966 году Аяз Муталибов стал директором Бакинского завода холодильников и бытовых машин, а в 1974 — генеральным директором Бакинского производственного объединения по выпуску холодильников и бытовых машин.

На партийной работе

В 1977 году Аяз Муталибов избирается вторым секретарём Наримановского райкома партии Баку. С 1979 по 1982 годы министр местной промышленности Азербайджанской ССР. В 1982 году назначается председателем Госплана Азербайджанской ССР и заместителем Председателя Совета Министров Азербайджанской ССР. С 1989 по 1990 — председатель Совета Министров Азербайджанской ССР. С 1989 по 1991 год — Народный депутат СССР. 25 января 1990 года после трагических событий в Баку на пленуме ЦК КП Азербайджанской ССР Муталибов был избран Первым Секретарём ЦК Компартии республики. 19 мая 1990 года избран Верховным Советом президентом Азербайджанской ССР. Член ЦК КПСС (1990—1991). С 13 июля 1990 по 6 ноября 1991 года — член Политбюро ЦК КПСС.

По некоторым данным, 19 августа 1991 года, находясь с визитом в Иране, Муталибов сделал заявление о поддержке ГКЧП. Однако, в 2016 году экс-президент республики опроверг эту информацию:«Это меня армяне подставили. Я тогда находился с визитом в Иране. В тегеранском аэропорту ко мне подошел французский журналист из Agence France-Presse и спросил, как я отношусь к внезапно возникшему в Москве ГКЧП. На что я ответил, что пока вообще не в курсе происходящего, потому ничего сказать не могу. Но через два часа мне приносят распространенное Agence France-Presse сообщение, что я якобы выразил поддержку ГКЧП.»

На посту президента независимого Азербайджана

После поражения и самороспуска ГКЧП, 30 августа 1991 года Верховный Совет Азербайджана принял Декларацию «О восстановлении государственной независимости Азербайджанской Республики».

8 сентября 1991 года в Азербайджане прошли первые всеобщие президентские выборы, победу на которых с 98,5 % голосов одержал Аяз Муталибов. В бюллетени была внесена лишь одна кандидатура, поскольку другой кандидат — лидер социал-демократов Зардушт Ализаде за неделю до выборов отказался от участия в них. 10 сентября проводится Чрезвычайный съезд Коммунистической партии Азербайджана, на котором принимается решение о роспуске компартии.

21 декабря Аяз Муталибов в Алма-Ате подписал протокол к Соглашению о создании Содружества Независимых Государств. В эксклюзивном интервью «Экспресс газете», которое Муталибов дал, находясь в изгнании, он рассказал о первых месяцах своего руководства республикой:

Когда меня выбрали президентом, мои возможности делать добро значительно расширились. Одним из первых моих указов было распоряжение амнистировать 160 крестьян, совершивших мелкие кражи, и всех женщин, находящихся за решёткой. В 1990 году в азербайджанских тюрьмах осталось лишь несколько закоренелых преступниц-рецидивисток. Кстати, и все межгосударственные соглашения я подписывал, учитывая интересы своего народа: вступление Азербайджана в СНГ, в ООН. В результате, моя родина получила признание государствами всего мира.

На посту главы государства Муталибов столкнуся с резким обострением ситуации в зоне карабахского конфликта. 2 сентября 1991 года карабахские армяне провозгласили создание Нагорно-Карабахской Республики, а в ноябре Верховный Совет Азербайджанской ССР принял постановление о ликвидации автономии НКАО. Армяне со своей стороны провели 10 декабря референдум о независимости, которое бойкотировало азербайджанское население Нагорного Карабаха. 2 января 1992 года Аяз Муталибов ввёл президентское правление в Нагорном Карабахе и прилегающих районах. К этому времени конфликт перерос в военное противостояние между армянами и азербайджанцами. На этом фоне оппозиционный Народный фронт Азербайджана требовал отставки президента страны. 1 февраля Муталибов публикует «Обращение Президента Азербайджанской Республики к народу»:

Дорогие соотечественники! Братья и сёстры! Мудрые отцы и матери наши! Поверьте, ваш президент страдает не меньше, чем вы… Недопустимо в борьбе за власть использовать наши временные трудности… У нас свой путь, и нам надо им идти и дальше - без крови, без революций, конституционным парламентским путём… Я поклялся быть преданным своему народу, служить ему, и вновь подтверждаю: я выполню всё, в чём поклялся народу.

Спустя несколько дней в ночь на 26 февраля армяне берут город Ходжалы. Падение Ходжалы вызвало политический кризис в Азербайджане. Азербайджанский политолог Зардушт Ализаде в своей книге «Конец Второй Республики» пишет:

Паралич власти был налицо. Силовые структуры из-за саботажа и подрывных действий НФА и слабоволия президента практически бездействовали. Президенту даже информацию из МВД передавали неверную, якобы в Ходжалы погибло несколько человек. Он подвергся уничтожающей критике со стороны оппозиции за «сокрытие правды от народа», хотя несчастный президент был в изоляции из-за некомпетентности своего ближайшего окружения и отсутствия единой управляющей и направляющей воли в государстве. Вернее, такая сила была, но она была деструктивной и планомерно разрушала Азербайджан.

6 марта 1992 года после неудач азербайджанской армии в Нагорном Карабахе и под давлением Народного фронта Азербайджана (НФА) Муталибов подал в отставку. Исполняющим обязанности президента стал Якуб Мамедов. 6 марта 1992 года Верховный Совет Азербайджана принял специальный закон, устанавливающий для Аяза Муталибова пожизненную пенсию с последующей индексацией, выделения для него охраны в количестве десяти человек, служебной машины и дачи, а также объявляющий личность и имущество первого президента неприкосновенными.

Возвращение и свержение

Якуб Мамедов не смог контролировать ситуацию в стране. 8 мая пала Шуша. У здания Верховного Совета сторонники Муталибова организуют митинг с требованием восстановления его на посту президента. 14 мая 1992 года на сессии Верховного Совета за восстановление Аяза Муталибова в качестве президента проголосовали 219 из 250 присутствующих в зале депутатов (оппозиция отсутствовала). В тот же день первым своим указом восстановленый президент ввёл в Баку чрезвычайное положение и комендантский час, запрещены митинги и демонстрации с 0 часов 15 мая. В своей речи Муталибов говорит: «Если стране нужен диктатор, чтобы спасти её от катастрофы, то я — такой диктатор». В ответ на восстановление Муталибова на посту президента страны начался митинг сторонников оппозиции у здания НФА. Утром 15 мая руководство Народного фронта выдвинуло Муталибову ультиматум с требованием добровольно уйти до 15.00 с поста президента. С истечением срока ультиматума оппозиция начала марш к президентской резиденции и вскоре захватила власть в городе. Председатель военной комиссии Народного фронта Азербайджана Фахмин Гаджиев в 18.00 по телевидению объявил, что город, кроме президентского дворца, контролируется силами оппозиции, и продлил срок ультиматума президенту до 20.00. В 9 часов вечера был занят президентский дворец, но главы государства там не оказалось. Муталибов покинул страну. Зардушт Ализаде в своей книге «Конец Второй Республики» пишет:

Никаких достоверных сведений о деятельности Муталибова в эти часы нет. Кроме воспоминаний одного человека: госсоветника по экономике Вахида Ахундова. Увидев, что кроме него и ещё одного сотрудника, в огромном здании никого нет, он решил в 15 часов уйти домой. Когда он спустился на первый этаж, в фойе здания со стороны Совмина вошёл президент Муталибов в сопровождении телохранителей. Увидев своего экономсоветника, президент подошёл, обнял его и со смехом сказал: «Ну что, Вахид Джумшудович, создали мы революционную ситуацию?» Смущённый госсоветник невольно тоже обнял президента и почувствовал, что под пиджаком у того надет лёгкий бронежилет. После этих слов Муталибов вышел из здания, сел в машину и уехал на военный аэродром, откуда вылетел в Москву.

Сам Муталибов, в беседе с корреспондентом журнала Русская жизнь, рассказал следующее:

Не мог найти жену и детей, до глубокой ночи я из своего кабинета звонил в разные резиденции, нигде их не было. А на площади уже стрельба. Наконец один мой телохранитель сказал: «Я думаю, что вам здесь оставаться нельзя. Что-то непонятное происходит». И вот я поехал на одну из дач. Там я пришёл немножко в себя, умылся, полежал и стал думать, что делать. А оказалось, что меня уже ищут, в аэропорту вооружённые люди ждут. Кто-то из тех, кто был рядом со мной, сказал: давайте пробиваться на военный аэродром Калы.

Муталибов позднее вспоминал:

Добравшись к трём часам утра до военного аэродрома в посёлке Кала, что близ Баку, я разбудил дежурного и объяснил ему, кто я такой и что хочу. Мне было неудобно будить командующего округом генерала Патрикеева, и поэтому я попросил дежурного связать меня с его заместителем генералом Беппаевым. Связи с ним я ожидал около получаса. Наконец в трубке телефона я услышал голос Беппаева. Извинившись за беспокойство, я сказал генералу, что моя жизнь под угрозой и я не думал, что мне придется подобным образом покидать Баку. Лишь в восьмом часу утра со второй попытки (первый самолёт оказался неисправным) я вылетел в Москву. Летел один, без семьи. Со второй половины дня 15 мая, когда оппозиция пошла на власть, я не смог связаться с женой. Никто дома не брал трубку телефона. Уже в Москве, через пару дней, когда ко мне в ЦКБ приехала жена, я узнал, что в тот день, 15 мая 1992 года, в момент захвата вооружёнными формированиями НФА правительственных зданий, друзья вывезли жену с сыном и внучкой на свою дачу. А оттуда препроводили их на машине в Дагестан и далее из Махачкалы самолётом доставили в Москву.

В Москву, в аэропорт «Чкаловский», я прибыл 16 мая 1992 года в 10 часов утра. В течение всего полёта я, размышляя над случившимся, спрашивал себя, правильно ли я поступил, отказавшись от применения силы против мятежников. И всякий раз приходил к одному и тому же выводу — я поступил правильно. Ведь дело могло вылиться в гражданскую войну.

18 мая на сессии Верховного Совета Азербайджана Якуб Мамедов подал в отставку с поста председателя парламента, а и. о. президента стал Иса Гамбар. 3 ноября по предложению генерального прокурора Ихтияра Ширинова на заседании Милли Меджлиса был аннулирован принятый 6 марта Верховным Советом Азербайджана закон о неприкосновенности Аяза Муталибова. Ширинов по этому поводу заявил: «имеются веские доказательства того, что после добровольной отставки Муталибов не сдержал обещания не участвовать в политической жизни. Он создавал вооружённые формирования и различные общественные организации из числа своих сторонников».

Московский период жизни

Из интервью Аяза Муталибова «Экспресс газете» в 2004 г.

- Тоскуете по родине?
- Да, очень! Только сейчас я понял, что чувствовали русские эмигранты, покинувшие Россию после Октябрьской революции.

После свержения Муталибов перебрался в Россию, жил в Москве. В самом Азербайджане против свергнутого президента возбудили уголовное дело. В феврале 1994 года Прокуратура Азербайджана выдала ордер на его арест в связи с расследованием трагических событий января 1990 года. В 1994 году издана книга Муталибова «Карабах — Чёрный сад».

7 мая 1995 года российские милиционеры задержали Аяза Муталибова на Ленинском проспекте за нарушение режима регистрации и препроводили в ОВД муниципального округа «Донской», где выяснилось, что бывший президент Азербайджана прописан во Владимирской области. Спустя несколько часов нахождения в отделении милиции, Муталибов был отпущен. МВД Азербайджана утверждало, что «задержание было произведено в соответствии с просьбой Баку». Впоследствии экс-президент получил квартиру в Жулебино и временную прописку в Москве.

12 апреля 1996 года Аяз Муталибов был повторно арестован в Москве, на этот раз по запросу Азербайджана, где против него были выдвинуты обвинения в попытке организации государственного переворота. Однако Генеральная прокуратура России отказала Баку в выдаче бывшего президента на основании недостаточности материалов обвинения в инкриминируемых ему преступлениях, после чего Аяз Муталибов в мае того же года был освобождён.

4 сентября 1999 года по инициативе Муталибова в Москве была построена первая и единственная в России азербайджанская мечеть. В 2000 году Муталибов вернулся к политической деятельности, возглавив сначала Партию гражданского единства, а затем с августа 2003 года став сопредседателем Социал-демократической партии Азербайджана.

26 июля 2002 года в Азербайджане против Муталибова возбудили очередное уголовное дело, на этот раз по обвинению в организации государственного переворота осенью 2001 года. Несмотря на это, в 2003 году инициативная группа «Спаситель» выдвинула Муталибова кандидатом на намеченные президентские выборы в Азербайджане, но 21 июля ЦИК отказался утвердить его кандидатуру в связи с многочисленными нарушениями в предоставленных документах, а также наличием у экс-президента прописки как в Азербайджане, так и в России.

В 2005 году Генпрокуратура поручила МВД Азербайджана принять меры по исполнению судебного решения об аресте экс-президента Аяза Муталибова.

Возвращение на родину

В феврале 2011 году Муталибов заявил в интервью, что ждёт разрешения властей Азербайджана на то чтобы вернуться на родину. При этом он довольно положительно охарактеризовал ситуацию в Азербайджане, отметив, что позиции правительства сильны, внешняя политика — сбалансирована, а кроме того республика «идёт по пути демократии». В августе того же года власти Азербайджана дали разрешение Муталибову на посещение страны для присутствия на похоронах сына Азада, скончавшегося от онкологического заболевания. Как заявил соратник экс-президента по Социал-демократической партии Азербайджана, сопредседатель СДП Араз Ализаде, приезд Муталибова в Баку стал возможным благодаря Ильхаму Алиеву, занимавшему на тот момент пост Президента страны.

Воспользовавшись полученным разрешением, 8 августа 2011 года Муталибов прилетел в Баку. В связи с его визитом в бакинском аэропорту имени Гейдара Алиева были усилены меры безопасности. Туда было стянуто большое количество сотрудников полиции и «людей в штатском». Также СМИ сообщали об оттеснении журналистов от VIP-выхода.

В конце июня 2012 года Муталибов объявил, что покидает партию и уходит из политики, чтобы уделять больше внимания семье и заняться своим здоровьем, а через несколько дней, 7 июля, вернулся в Азербайджан. Незадолго до этого парламент Азербайджана принял закон «Об обеспечении бывшего президента и членов его семьи», наделяющий экс-президента иммунитетом от уголовного преследования. Согласно этому закону, Муталибову также устанавливается ежемесячная пенсия в размере 50 процентов от зарплаты действующего президента, а на представительские расходы для экс-главы государства будет выделяться сумма в размере 20 процентов от зарплаты действующего президента. В случае смерти бывшего главы государства пенсия перейдёт к его супруге.

Личная жизнь

Со своей женой Адилей Аяз Муталибов познакомился в 1956 году на дне рождения общего друга. В 1962 году у них родился первенец — Азад (скончался в августе 2011 года от онкологического заболевания), а в 1970 году ещё один сын — Заур. Аяз Муталибов имеет внука Таира и внучку Медину.

Интересы

В эксклюзивном интервью «Экспресс газете» Муталибов рассказ о своих юношеских хобби:

Я ещё со школьных лет полюбил джаз, за что меня частенько критиковали в комсомольской стенгазете, называя стилягой. Ещё я обожал Элвиса Пресли, а позднее восторгался "битлами".

Помимо этого в юношестве он активно занимался спортом, увлекался волейболом. Как позже признался Муталибова, в волейбол он играл до пятидесяти лет каждые выходные.

Награды

• 2 Ордена Трудового Красного Знамени

Ссылки

• [www.echo-az.com/board/steno/steno62.htm Стенограмма форума 6 февраля 2002 г. Гость — Аяз Муталибов]
• [www.rulife.ru/mode/article/1259/ Изгнанник — Русская жизнь]
• [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1082421480 Интервью с Аязом Муталибовым]
• [www.vesti.az/news.php?id=51610 Аяз Муталибов: «Если бы задумка ГКЧП сработала, то пошли бы процессы совершенно другие»]
• [www.salamnews.org/ru/news/read/34040 Аяз Муталибов: Если президент позволит, я вернусь в Азербайджан — ИНТЕРВЬЮ]
• [ni-journal.ru/archive/2f64ca2c/n3_2011/2c8f4eb0/76e32ee5/ Аяз Муталибов: Распад СССР: историческая неизбежность или геополитическая катастрофа?]

Отрывок, характеризующий Муталибов, Аяз Ниязи оглы

– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.