Мухаммад ибн Мансур аль-Махди

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
аль-Махди I
محمد بن منصورالمهدى
Амир аль-муминин и халиф Аббасидского халифата
775 — 785
Предшественник: аль-Мансур
Преемник: Муса аль-Хади
 
Рождение: 3 августа 744(0744-08-03)
Смерть: 27 августа 785(0785-08-27) (41 год)
Род: Аббасиды
Отец: аль-Мансур
Мать: Арва (Умм Муса)
Супруга: Рита бинт Абу-ль-Аббас ас-Саффах
Хайзуран
Умм Абдаллах
Рокаис
Макнуна (наложница)
Шикла (наложница)
Бахтария (наложница)
Дети: сыновья: аль-Хади, Харун ар-Рашид , Иса, Убайдаллах, ещё 1 сын
дочери: Банука, Аббаса
От Бахтарии:
сын: Мансур
От Шиклы:
сын: Ибрахим ибн аль-Махди
От Макнуны:
дочь: Улайя

Муха́ммад ибн Абдулла́х (аль-Мансу́р) аль-Махди́ (араб. محمد بن عبد الله (المنصور) المهدى‎; 3 августа 744 — 27 августа 785) — багдадский халиф в 775785, третий халиф из династии Аббасидов, сын и преемник аль-Мансура.





Молодость и личные качества

Халиф аль-Мансур постарался дать своему наследнику хорошее образование. Одним из учителей аль-Махди был персидский учёный Абу Убайдаллах Муавия, обучавший его основам государственного управления и другим наукам и прививший ученику любовь к древним персидским традициям времён Сасанидов. Арабскую грамматику и поэзию аль-Махди изучал под руководством крупного арабского филолога аль-Муфаддала ад-Дабби, который составил для царевича книгу «аль-Муфаддалият», антологию 66 лучших арабских поэтов.

По отзывам современников аль-Махди внешне отличался красотой, стройностью, имел длинные вьющиеся волосы. В отличие от своего строгого в нравах и быту отца аль-Мансура он был более склонен к жизненным удовольствиям. Существует много свидетельств о различных любовных приключениях аль-Махди. Он слыл большим любителем поэзии и музыки. Именно в период его правления стал складываться тип двора арабского халифа, славный своей роскошью, утончённостью и высокой культурой, впоследствии ставший известным в мире по сказкам «Тысячи и одной ночи». Также одной из сильнейших страстей аль-Махди была охота, которой он посвящал много времени.

В 758 году аль-Мансур назначил своего молодого сына наместником Хорасана, центром которого был город Рей. Его главным советником стал Яхья ибн Халид из влиятельного иранского рода Бармакидов, ставший верным сподвижником аль-Махди на протяжение его жизни. Тогда же наибольшую близость к аль-Махди приобрела его йеменская невольница Хайзуран, несмотря на то, что он был женат на Рите, дочери первого халифа из рода Аббасидов Абу-ль Аббаса ас-Саффаха. В 768 году аль-Махди вернулся из Ирана и принял участие в строительстве новой столицы Багдада, где на восточной стороне в Русафе он соорудил собственный дворец. В 772 году он помогал отцу в строительстве ещё одного нового города к северу по Евфрату от Багдада.

Внутренняя политика

Аль-Махди мирно вступил на престол, после смерти отца во время хаджа. В его правление произошёл ряд важных изменений в управлении государством. Со временем аль-Махди некоторые исследователи связывают возникновение высшей государственной должности — визиря (первого министра), который возглавлял чиновничий аппарат и был подотчётен непосредственно халифу. После восшествия на престол аль-Махди сделал визирем своего бывшего наставника перса Абу Убайдаллаха Муавию. Аль-Махди ввёл древние персидские придворные обычаи и пышный церемониал, контрастировавшие с простотой дворов первых арабских халифов. Монарх стал более далёк от своих подданных. Он охранялся управляющим двором — хаджибом, показывался подданным только во время торжественных событий или судебных заседаний, где был верховным судьёй. Под влиянием Муавии была осуществлена реформа налогообложения, фиксированный налог с земледельцев был заменён на систему пропорционального обложения, при которой основой считались размеры ежегодного урожая и колебания цен на рынке. Но в 780 году Муавия был заменён на посту визиря представителем рода Алидов Якубом ибн Даудом. Ему также не удалось надолго закрепиться на этом посту, в 783 году Якуб был отправлен в отставку. Преимущественное положение во власти сохранили представители рода Бармакидов и их глава Яхья ибн Халид. Большим влиянием на внутреннюю политику обладал бессменный хаджиб Раби ибн Юнус.

Несмотря на любовь аль-Махди к древним персидским традициям, он сохранял свою приверженность мусульманству и много сделал для распространения ислама. Аль-Махди часто сам проповедовал в мечети. Он ликвидировал в мечетях огороженные участки для высокопоставленных лиц (максура). По велению аль-Махди реконструированы мечети в Мекке и Медине, сооружены новые мечети в Русафе и Басре. Особое внимание аль-Махди уделял борьбе с «зиндикизмом», то есть отступничеством от веры, в котором подозревались многие иранцы, которые, по мнению мусульман, сохраняли приверженность манихейству. По подозрение в «зиндикизме» был отправлен в отставку визирь Абу Убайдаллах Муавия. Во многих частях страны (главным образом, в ираноязычных) поднимались восстания различных сектантов. В северном Иране восстали хуррамдинцы, вскоре подавленные правительственными войсками. Наиболее крупное восстание сектантов началось в Мерве в 776 году под руководством проповедника Муканны. Посланные халифом войска вытеснили Муканну в Среднюю Азию, но ему удалось там закрепиться и приобрести большое число сторонников. Аль-Махди отправил новые войска против восставших и в 783 году мятеж был подавлен.

Большое значение для Аббасидов имела легитимность их власти, происходившая от Пророка Мухаммада. При аль-Махди были выдвинуты обоснования претензий династии на власть наследованием её от Аббаса ибн Мутталиба, дяди Пророка, что было признано самим Мухаммадом. Таким образом, аль-Махди постарался нивелировать претензии на престол рода Алидов и постарался добиться примирения с ними, амнистировал участников алидских восстаний. Назначив алида Якуба ибн Дауда визирем, аль-Махди хотел сгладить противоречия с Алидами, но не добился успеха. Хотя в правление аль-Махди проалидских выступлений в Халифате было значительно меньше. В 785 году Алиды подняли восстание в Хиджазе, но оно не получило поддержки народа и было быстро подавлено.

Внешняя политика

Международное положение Халифата при аль-Махди оставалось в целом стабильным. Но возобновились военные действия с Византией. В 778 византийцы вторглись в западные области государства и разбили мусульманские отряды близ горной цепи Тавр. Аль-Махди подготовил большое войско для похода против Византии, во главе которого поставил сына Харуна ар-Рашида, а фактическим руководителем был Яхья ибн Халид. В 780 году арабские войска прошли через Малую Азию и дошло до стен Константинополя. Византийская императрица Ирина не имела сил для продолжения войны и пошла на заключение мира, по которому Византия обязалась платить дань халифу. Другого сына аль-Хади аль-Мансур направил в прикаспийскую область Джурджан для подавления восстания сектантов.

С трудом удавалось сохранить власть Халифата в Северной Африке. Магриб фактически вышел из под контроля халифа; там наибольшее влияние приобрели хариджиты, которые в 777 году образовали своё государство Рустамидов с центром в Тахерте (на территории современного Алжира).

Также при аль-Махди была организована морская экспедиция в Индию, которая достигла Гуджарата.

Гибель и наследники

Под влиянием своей жены Хайзуран аль-Махди сделал своими наследниками своих сыновей от неё, первым должен был наследовать Муса аль-Хади. Но из-за интриг Хайзуран аль-Махди затем поменял своё решение, намереваясь сделать наследником Харуна ар-Рашида. Чтобы убедить аль-Хади отказаться от наследования в пользу младшего брата аль-Махди отправился к нему в Джурджан, где аль-Хади вёл боевые действия против мятежников. По дороге аль-Махди погиб в результате несчастного случая на охоте.

Брак и дети

Напишите отзыв о статье "Мухаммад ибн Мансур аль-Махди"

Примечания

Литература

  • Аль-Масуди. Золотые копи и россыпи самоцветов: История Аббасидской династии (749—947 гг.). М., 2002.
  • Кеннеди, Хью. Двор халифов. — М.: АСТ — Хранитель, 2007. — 412 с.
  • Фильштинский И. М. История арабов и Халифата (750—1517). М., 2001.
  • Kennedy H. The Prophet and the Age of the Caliphates. The Islamic Near East from the sixth to the eleventh Century. Harlow, 2004.

Отрывок, характеризующий Мухаммад ибн Мансур аль-Махди

Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.