Мухаммад Ахмад аль-Махди

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мухаммед Ахмед»)
Перейти к: навигация, поиск
Мухаммад Ахмад аль-Махди
глава Махдистского государства
 1882 — 1885
Предшественник:

должность учреждена

Преемник:

Абдуллах ат-Таиша


Личная информация
Имя при рождении:

Мухаммад Ахмад ибн Абдуллах

Прозвище:

Махди Суданский

Отец:

Абдуллах ас-Саййид


Богословская деятельность
Учителя:

Мухаммад аш-Шариф

События:

Восстание махдистов

Редактирование Викиданных
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Муха́ммад А́хмад ибн ас-Саййи́д ибн Абдулла́х известный как Махди́ Суда́нский (араб. محمد بن السيد عبدالله‎, 12 августа 1844 — 22 июня 1885) — вождь освободительного движения в Судане, основатель суданского Махдистского государства.





Биография

Мухаммад Ахмад родился на о. Дирар в провинции Донголе (Египетский Судан) в арабизированной нубийской семье, ведущей свою родословную от пророка Мухаммада (сеид). Позднее семья Мухаммада Ахмада переехала в Хартум. Его отец и братья занимались изготовлением лодок. Мухаммад Ахмад пошёл по стопам деда и занялся изучением религии. В Хартуме и Карарие он изучал Коран и мусульманское право (фикх). В 1861 году сблизился с главой суфийской секты Сулеманийя (ас-саммания) шейхом Мухаммадом аш-Шарифом. Позднее получил от аш-Шарифа право преподавательской деятельности среди членов секты[1].

В 1870-71 году семья Мухаммада Ахмада переселилась на о. Аба на Белом Ниле (Западный Судан). Там он построил мечеть и посвятил себя размышлениям и молитве[2]. С помощью своих блестящих, простых и понятных проповедей быстро завоевал авторитет среди местного населения. Осуждал как ересь любое отклонение от Корана, призывал к «очищению веры» и к возвращению к подлинным словам пророка[1].

Мухаммад Ахмад много путешествовал по Судану, посетил Донголу, Кордофан и Сеннар. В это время он установил контакты со способным организатором Абдуллахом ат-Таиша (Халифа) из арабской этнической группы баггара (Южный Дарфур)[2]. Мухаммад Ахмад выступал с критикой османско-египетского владычества в Судане. Около 1880 года он вернулся на о. Аба и объявил себя Махди (мессией). После этого Махди провозгласил отмену налогов и начал собирать армию для священной войны (джихада) против турок и египтян[1].

В мае 1881 года египетские власти вызвали Мухаммада Ахмада в Хартум для объяснений, но он отказался подчиниться. Для уничтожения Махди и его последователей, египетский наместник Рауф-паша послал вооруженный отряд в 200 человек, который 11 августа высадился на остров Абба. Махдисты, не имевшие огнестрельного оружия, скрывались до наступления темноты, а затем окружили египетский отряд и разбили его наголову[2].

Восстание махдистов

Опасаясь дальнейших преследований со стороны египетских властей, Мухаммад Ахмад и часть его сторонников (ансаров) направились в Кордофан; по пути к ним присоединялось множество последователей, среди которых были крестьяне, кочевники, ремесленники и беглые рабы. Деятельность Махди была поддержана частью вождей суданских племен, а также арабские работорговцы, недовольных тем, что египетские власти по требованию Британии запретили работорговлю[1].

В мае 1882 года плохо вооружённые ансары разбили под Эль-Обейдом египетскую армию численностью от 6 до 7 тысяч человек. К сентябрю 1882 года под контролем англо-египетских войск в этой области Судана остались города Бира и Эль-Обейд, но и они сдались махдистам в начале 1883 года.

Постепенно восстание перебросилось в провинции Дарфур, Экватория и Бахр-эль-Газаль. После разгрома 8-тысячного отряда египтян в Шейкане, махдисты завоевали Дарфур, а в 1883 году одержали верх над сторонниками Юсеф-паши, мудира (правителя) Фашоды (Кодока) в Джебель-Кадире. В декабре 1883 капитулировал бывший австрийский офицер — Слатин-паша, который был ответственным за оборону Дарджура. В марте-апреле 1884 года произошли восстания областей Бербера и Донгола.

Англичане направили в Хартум генерала Чарлза Джорджа Гордона, который должен был эвакуировать в Египет живших в Судане европейцев. По прибытии в Хартум Гордон 18 февраля 1884 предложил Махди освободить пленников в обмен на признание его правителем Кордофана, разрешение работорговли и установление с ним торговых сношений. Махди отказался принять предложение Гордона и 22 августа двинул войска на Хартум. В октябре город был осажден, а в ночь с 25 на 26 января 1885 взят штурмом махдистами. Генерал Ч. Дж. Гордон был убит на ступенях своего дворца[2].

Мухаммад Ахмад установил свою столицу в Омдурмане. К лету 1885 года в его руках оказалась почти вся страна, за исключением порта Суакин на Красном море и Вади-Хальфа на севере[1].

Установленный Мухаммадом Ахмадом режим (Махдийя), основался на традиционных исламских законах и шариатских судах. В формулу веры (шахаду) была включена вера в Махди и объявление Мухаммада наместником пророка и мессией (Махди Аллаха). Паломничество в Мекку (хадж) было заменено участием в священной войне (джихадом). Обязательная милостыня (закят) превратилась в государственный налог. Рыхлая конфедерация суданских княжеств и племен превращалась в централизованное теократическое государство во главе с племенной знатью[1].

Умер Мухаммад Ахмад 22 июня 1885 от тифа. Его тело было захоронен в мавзолее в Омдурмане. После острой борьбы за власть между заместителями Мухаммада Ахмада государство возглавил Абдуллах ибн Мухаммад ат-Таиша, который принял титул халифа. Халиф отстранил многих учеников Махди и членов его семьи, завершив создание режима, опирающегося на новую феодальную знать[1].

Прежние лозунги равенства всех «перед лицом Аллаха» были забыты. Абдуллах ибн Мухаммад продолжал начатый Махди джихад; в 1885 году он вступил в неудачную войну с Эфиопией. Атаки против бельгийцев в Конго и итальянцев в Эритрее также не принесли ему успеха. В 1896 году англо-египетские войска под командованием Г. Китченера начали наступление на махдистский Судан. В начале сентября 1898 года в битве под Омдурманом они разбили махдистов и уничтожили половину их армии. Государство, созданное Мухаммадом Ахмадом было уничтожено, его прах был извлечен из мавзолея в Омдурмане и сожжен в топке парохода[1]. Отрубленную голову Махди лорд привез в Англию в ёмкости с керосином[3]. Бернард Шоу сравнивал это с надругательством над останками Кромвеля при Стюартах[4].

Отступивший с остатками войска Абдуллах ибн Мухаммад продолжал сражаться до 1900 года[1].

Напишите отзыв о статье "Мухаммад Ахмад аль-Махди"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Дамье В..
  2. 1 2 3 4 Кругосвет.
  3. Уинстон Черчилль «Мои ранние годы», глава 17
  4. Шоу Б. Цезарь и Клеопатра // Полное собрание пьес в 6-и томах / Перевод М. Богословской и С. Боброва. — Л.: Искусство, 1979. — Т. 2.

Литература

  • Смирнов С. Р. Восстание махдистов в Судане. 1881—1899. М., 1950
  • Смирнов С. Р. История Судана (1821—1956). М., 1968
  • История Судана в новое и новейшее время. М., 1992

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/MAHDI_SUDANSKI.html Махди Суданский]. Кругосвет. Проверено 26 октября 2014.
  • Дамье В. [www.krugosvet.ru/node/42262 Мухаммед Ахмед ибн Абдулла]. Кругосвет. Проверено 26 октября 2014.
  • [www.bilimdon.uz/?cat=6 Удивительные истории из глубины времен. Восстание в Судане]

Отрывок, характеризующий Мухаммад Ахмад аль-Махди

Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.