Мушенбрук, Питер ван

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Питер ван Мушенбрук (Мюссенбрук)
Pieter van Musschenbroek
Научная сфера:

физика

Место работы:
Альма-матер:

Лейденский университет

Научный руководитель:

Г.Бургаве

Известен как:

создатель «лейденской банки»

Питер ван Мушенбрук (Мюссенбрук) (нидерл. Pieter (Petrus) van Musschenbroek, 14 марта 1692, Лейден19 сентября 1761, Лейден) — голландский физик, создатель «лейденской банки».





Биография

Мушенбрук родился в Лейдене в семье Яна Йостена ван Мушенбрука (1660—1707), который основал первое в Голландии производство специализированных научных приборов. Питер изучал в Лейденском университете медицину, философию и математику, в 1715 году получил степень доктора медицины и в течение двух лет занимался врачебной практикой. Затем он отправился в Лондон, где лично познакомился с Ньютоном и учился у него. Переехав в Германию, получил в 1719 году диплом доктора философии и занял пост профессора философии и математики Дуйсбургского университета. В 1723 году был приглашен в Утрехтский университет, где создал неоднократно переиздававшийся курс физики (его перевод на голландский язык, вышедший в 1736 году, стал первой книгой по физике на этом языке). В 1740 году занял кафедру философии в Лейдене, где оставался до конца жизни, несмотря на приглашения, поступавшие из Дании, Англии, Пруссии, Испании, России. При этом он продолжал владеть фирмой, поставлявшей научные приборы в разные страны мира, в том числе в петербургскую Кунсткамеру.

Научная деятельность

Мушенбрук известен прежде всего своими работами по электричеству. Он обратил внимание на различный характер электризации стекла и янтаря, что способствовало открытию в 1733 году Шарлем Франсуа Дюфе «смоляного» и «стекольного» электричества (положительного и отрицательного, согласно терминологии Бенджамина Франклина). К числу наиболее известных достижений Мушенбрука принадлежит лейденская банка — первый конденсатор, изобретённый им в 1746 году. При этом он создал первый прообраз его внешней обкладки (в первых опытах в её качестве использовалась рука экспериментатора, державшего банку). Мушенбрук обратил внимание на физиологическое действие разряда, сравнив его с ударом ската (ученому принадлежало первое использование термина «электрическая рыба»), провел опыты для проверки своих предположений. При этом он отрицал электрическую природу молнии, пересмотрев свои взгляды лишь после знаменитых опытов Франклина. Независимо от него и несколько ранее принцип конденсатора открыт померанским католическим дьяконом Эвальдом фон Клейстом 11 октября 1745 года.

Среди других научных тем, которыми занимался Мушенбрук, — теплота и оптика. Он провел первые опыты по тепловому расширению твёрдых тел, в 1731 году изобрел для этих целей пирометр, который позже использовал для определения температуры плавления ряда металлов. В 1751 году построил таблицы удельных весов многих веществ. Занимался также исследованием прочности строительных материалов, проблемой поглощения света различных цветов в воздухе.

Научное признание

Труды

  • P. van Musschenbroek. Tentamina experimentorum naturalium. — Leiden, 1731.
  • P. van Musschenbroek. Elementa Physicae conscripta in usus academicos. — Leiden, 1734.
  • P. van Musschenbroek. Institutiones Physicae conscripta in usus academicos. — Leiden, 1748.
  • P. van Musschenbroek. Compendium physices experimentalis. — Leiden, 1762.
  • P. van Musschenbroek. Introductio ad philosophiam naturalem. — Leiden, 1762.

Напишите отзыв о статье "Мушенбрук, Питер ван"

Литература

Ссылки

  • [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51408.ln-ru Профиль Питера ван Мушенбрука] на официальном сайте РАН


Отрывок, характеризующий Мушенбрук, Питер ван

После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.