Мушкетёры двадцать лет спустя
Поделись знанием:
К:Фильмы 1992 года
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.
В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
| Мушкетёры двадцать лет спустя | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Михаил Боярский |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
«Союзтелефильм», совместное советско-французское предприятие «Москва», фирма-студия «Катран», при участии Одесской киностудии |
| Длительность |
300 мин |
| Страна |
|
| Год | |
| IMDb | |
«Мушкетёры двадцать лет спустя» — четырёхсерийный художественный телефильм, снятый объединением «Союзтелефильм» (совместное советско-французское предприятие «Москва», фирма-студия «Катран») при участии Одесской киностудии по мотивам романа А. Дюма-отца «Двадцать лет спустя», продолжение фильма «д’Артаньян и три мушкетёра». Съёмки фильма, который содержит откровенные сцены, начались летом 1990 года[1] и проходили в течение десяти месяцев в Таллине, Ленинграде и Одессе[2]. В августе 1991 года на студии «Рекорд-класс» были записаны песни для фильма в исполнении Игоря Наджиева[3]. В 1992 году работа над фильмом (озвучание и монтаж) была окончена, премьера состоялась на Центральном телевидении в канун Нового года.
Содержание
Сюжет
В неспокойное для Франции, и себя лично, время первый министр королевства Франция кардинал Мазарини требует у королевы Анны Австрийской выдать ему имена четверых друзей, которые успешно помогали ей в борьбе против кардинала Ришельё.
Под давлением Мазарини королева Анна называет имя Д’Артаньяна, лейтенанта королевских мушкетёров. Мазарини вызывает Д’Артаньяна к себе и приказывает ему разыскать Атоса, Портоса и Арамиса, заодно попытавшись привлечь их к себе на службу. Но Д’Артаньяну удаётся выполнить поручение Мазарини лишь частично: к нему присоединяется только Портос, далёкий от политики и ставший богатым помещиком дю Валлоном. Атос, который в то время занимался воспитанием своего сына Рауля, и Арамис, ставший аббатом Д’Эрбле, находятся на стороне их противников — они выбрали сторону враждебной кардиналу Фронды, возглавляемой герцогом Бофором, который находится в заточении. Бывшие друзья оказываются врагами, и их пути пересеклись раньше, чем они предполагали, а именно после побега герцога Бофора из Венсенского замка. Однако их дружба оказалась сильнее политических интриг и они объединяют усилия, чтобы помочь королю Англии Карлу Стюарту.
Вместе с тем Мордаунт, сын коварной леди Винтер, стремится отомстить четверым друзьям за смерть своей матери. Он не слишком щепетилен в выборе средств для устранения своих врагов. Первой целью его мести стал палач из Лилля, который когда-то обезглавил миледи; кроме того, он подослал убийц к Арамису. Перед смертью палач называет имя одного из тех людей, по заказу которых он казнил миледи. Это имя — граф де Ла Фер, он же Атос. Узнав имя Атоса, Мордаунт идёт по его следу и узнаёт имена всех остальных. Четверо друзей вступают с ним в борьбу, которая завершается поражением и гибелью сына миледи. Но и после этого отважные мушкетёры вступают в схватку с самим кардиналом Мазарини, которую первый министр, однако, проигрывает.
В ролях
- Михаил Боярский — Д’Артаньян
- Вениамин Смехов — Атос
- Валентин Смирнитский — Портос
- Игорь Старыгин — Арамис (озвучание Игорь Ясулович)
- Виктор Авилов — Мордаунт
- Анатолий Равикович — кардинал Мазарини
- Алиса Фрейндлих — Анна Австрийская
- Юрий Дубровин — Ла Шене
- Екатерина Стриженова — Мадлен, хозяйка гостиницы
- Алексей Петренко — Карл I
- Олег Белов — Оливер Кромвель
- Арнис Лицитис — лорд Винтер, дядя Мордаунта (озвучание Владимир Кузнецов)
- Ольга Кабо — герцогиня де Шеврёз
- Сергей Шнырёв — Рауль де Бражелон, сын Атоса
- Павел Винник — Ла Раме
- Игорь Дмитриев — герцог Бофор
- Юрий Шерстнёв — Лилльский палач
- Елена Караджова — королева Генриетта
- Владимир Балон — де Жюссак
- Вадим Кондратьев — Коменж
- Борис Кащеев — Фламаран
- Лилия Иванова — принцесса Генриетта
- Сергей Боярский — Карл II в детстве
- Юлия Шолкова — Луиза де Лавальер в детстве
- Виктор Павловский — бывший судейский
- Эрменгельд Коновалов — слуга Портоса
- Яак Прийнтс (эст.) — слуга Атоса
- Валентин Маслов — хозяин трактира в деревне
- Лариса Луппиан — монахиня
- Василий Векшин — главнокомандующий армией Карла I
- Александр Бараблин — комиссар Парламента
- Инга Ильм — служанка герцогини де Шеврёз
- Евгений Герчаков — Ла Брюйер
- Валентин Букин — дю Бертуа
Съёмочная группа
- Авторы сценария: Георгий Юнгвальд-Хилькевич, Георгий Николаев
- Режиссёр: Георгий Юнгвальд-Хилькевич
- Оператор: Александр Носовский
- Художник-постановщик: Лариса Токарева
- Композитор: Максим Дунаевский
- Автор текстов песен: Леонид Дербенёв
- Аранжировка — Светослав Лазаров
- Звукорежиссёр: Эдуард Гончаренко
- Монтаж: Ирина Блогерман
- Художник по костюмам: Светлана Яновская
- Песни исполняют: Игорь Наджиев, Михаил Боярский
- Постановщик трюков и фехтования: Владимир Балон при участии В. Василькова
- Пиротехник: Вячеслав Логай
- Продюсеры: Георгий Юнгвальд-Хилькевич, Олег Ботогов, Юрий Конончук
- Мастер света: Валерий Логвинов
- Директора картины: Олег Ботогов и Владимир Мальцев
Песни, прозвучавшие в фильме
- «Ангел-хранитель», исполняет Игорь Наджиев[4] (в 2008 была перепета Михаилом Боярским для переиздания фильма «Тайна королевы Анны или мушкетёры 30 лет спустя»)
- «Песня о матери», исполняет Игорь Наджиев
- «Наша честь», исполняет Игорь Наджиев
- «Я боюсь этой тьмы», исполняет Игорь Наджиев
- «Что я без тебя?», исполняет Игорь Наджиев
- «Погоня», исполняет Игорь Наджиев (не вошла в фильм)
- «Причина для драки», исполняет Игорь Наджиев (не вошла в фильм)
- «Регги про деньги», исполняет Игорь Наджиев (в фильм вошла только минусовая фонограмма песни в качестве фоновой музыки)
- «Песенка мушкетёров» («Пора-пора-порадуемся»), исполняет Михаил Боярский (фонограмма 1978 года, звучит в заключительной четвёртой серии перед финальными титрами фильма)
Запись песен и музыки к фильму была произведена на студии «Рекорд-Класс» в 1991 году.
В отличие от первого фильма про мушкетёров (где за музыку отвечал ВИА «Фестиваль»), здесь полностью отсутствует «живая» музыка, всё создано на синтезаторах Korg и Ensoniq и уже в стерео звучании, которое тем не менее не было применено при производстве и издании самого фильма. Даже при выходе DVD от «Крупного плана» — звук остался монофоническим, а картинка — не восстановленной.
Саундтрек к фильму так и не был издан внятно, хотя было несколько попыток включить песни в разные альбомы:
1. Игорь Наджиев, альбом «Потерянная страна», 1994 г., Zeko Records, (издано на CD и MC)
2. Максим Дунаевский, альбомы «Лучшие песни-1», 1996 г., Pavlin Records (издано на CD) и «Вакханалия азарта», 1997 г., Pavlin Records (издано на MC)
3. Музыка и песни из лучших кино и телефильмов, сборник «Проданный смех», 2002 г., Bomba Music (издано на CD)
Места съёмок
- Съёмки фильма начались летом 1990 года[1] и проходили в Таллине, Ленинграде,Одессе, Нарве, Ивангороде, Белгороде-Днестровском, Ялте, Петергофе, Павловске[2]
- Тронный зал в Большом Петергофском дворце — первая встреча д’Артаньяна и Портоса. «Эрмитаж» (павильон в ансамбле Нижнего парка в Петергофе) — ужин д’Артаньяна и Портоса.
- В Монастыре Святой Бригитты в Таллине были сняты сцены: «Встреча Атоса, Портоса, Арамиса и д’Артаньяна на Королевской площади после ночной погони за герцогом де Бофором» (2-я серия), «Сцена дуэли Атоса и Арамиса с де Жюссаком и Фламараном на Монастырском кладбище» (4-я серия).[5]
- В Замке Глена в районе Таллина проходили натурные съёмки поместья Портоса, когда д’Артаньян приехал к нему.[5]
- В замке Вазалемма на севере Эстонии снимали натурные сцены в поместье Атоса — замке Бражелон (1-я и 4-я серии).[5] Парк в поместье Атоса и внутренние интерьеры его замка — снимали во дворце Марли.
- Секретарская комната в Большом Петергофском дворце — «Встреча Мордаунта и лорда Винтера» (2-я серия).
- Башня Толстая Маргарита в Таллине — «Побег герцога де Бофора из Венсеннского замка» (2-я серия).
- В интерьерах Одесского национального академического театра оперы и балета была снята сцена на лестнице с кардиналом Мазарини, Ла Шене и де Жюссаком (1-я серия), а также д’Артаньян спускался по этой лестнице, когда выходил из покоев королевы (4-я серия).
- На лестнице во Владимирском дворце Санкт-Петербурга была снята «Встреча д’Артаньяна и де Жюссака» (4-я серия).
- Шереметьевский дворец в Санкт-Петербурге — в фильме «дворец герцогини де Шеврез».
- Во дворце Белосельских-Белозерских были отсняты «интерьеры дворца Пале-Рояль» — сцены «Мазарини в мушкетёрском костюме на лестнице перед зеркалом» (1-я серия), «Арест Атоса после встречи с королевой и Мазарини» (4-я серия), «Примирение д’Артаньяна и Мазарини» (4-я серия).
- Выборгский замок — натурные съёмки «Венсеннской тюрьмы».[6] А вот сцены «В оранжерее Венсеннского замка», где Портос и д’Артаньян захватывают в плен Мазарини, снимались в оранжерее Таврического сада в Санкт-Петербурге.[7]
- В Ялте снимались сцены «На корабле».[2]
- Дубовый кабинет Петра I в Большом Петергофском дворце — «Арестованный Карл I наблюдает за возведением помоста для собственной казни из окна», «Встреча арестованного Карла I и Арамиса» (3-я серия).[6] «Сцена казни Карла I» снималась 13 октября 1990 года около Большого Петергофского дворца.
- Куропаточная гостиная Большого Петергофского дворца — «Встреча д’Артаньяна и королевы Анны Австрийской» (4-я серия)[6]
Факты
- Во время съёмок фильма Михаил Боярский, Вениамин Смехов, Валентин Смирнитский и Игорь Старыгин оказались именно в том возрасте, что и их герои в романе[3].
- Съёмочную группу дважды обворовывали, украв весь реквизит. Директору картины Олегу Ботагову пришлось договориться с начальством местной колонии, и заключённые в короткие сроки восстановили весь реквизит по фотографиям[8].
- В самом начале съёмок Михаил Боярский неудачно упал с лошади и сломал руку. Поэтому все съёмки он провёл в гипсе, в перчатке на левой руке[8].
- В реальности герцогиню де Шеврёз звали не Камилла, а Мария, и она не являлась сестрой герцога де Бофора. Всё, что их связывало — это Фронда. В романе Александра Дюма ей было уже около пятидесяти лет, а актрисе Ольге Кабо к моменту начала съёмок (1990 год) было всего двадцать два года. Та же ситуация и с герцогом де Бофором — в романе ему тридцать два года, а игравшему его Игорю Дмитриеву уже более шестидесяти.
- Первоначально музыку к фильму должен был писать Александр Градский[8]. Георгий Юнгвальд-Хилькевич рассказывает об этом в своей книге «За кадром»: «В качестве гонорара Градский получил восемьдесят тысяч. По тем временам сумму огромную. За всю музыку к обоим фильмам — „Мушкетёры двадцать лет спустя“ и „Тайна королевы Анны, или Мушкетёры тридцать лет спустя“. Но он не дал ни одной ноты. И администрация картины потребовала от него вернуть деньги. Но не тут-то было. Ни музыки, ни денег. А весь сыр-бор разгорелся из-за того, что я хотел, чтобы рефреном „Пора-пора-порадуемся…“ звучало. Градскому не понравилось, что помимо его собственных песен, в картине будет звучать песня другого композитора. И тогда я в последний момент снова обратился к Максиму Дунаевскому. Хотя понимал, что Макс такую же музыку, как к „Трём мушкетёрам“, сделать уже не сможет. Макс написал хорошие песни и почти бесплатно: в качестве гонорара дирекция фильма вручила ему „Москвич-2141“. Очень жаль, но музыка к „Двадцать лет спустя“ всё же событием не стала»[3].
- События не до конца совпадают с книгой Александра Дюма, особенно концовка фильма. Например, в книге Мордаунт, сын миледи Винтер, тонет в Ла-Манше, а в фильме он выплывает и продолжает мстить мушкетёрам, а после чудесным образом выживает после повешения на железной цепи. Также в книге не было де Жюссака, а был граф Рошфор.
- Будущему королю Англии Карлу II на момент казни его отца Карла I было девятнадцать лет. Однако же в фильме его играет совсем ещё маленький Серёжа Боярский.
- В романе Мордаунт носил короткую стрижку, какую в то время носили пуритане, а у Виктора Авилова в фильме длинные волосы.
- Во время съёмок фильма «Мушкетёры двадцать лет спустя» Михаил Боярский параллельно снимался на киностудии «Ленфильм» в музыкальной картине Яна Фрида «Тартюф» и на киностудии «Мосфильм» у Светланы Дружининой в фильме «Виват, гардемарины!».[9]
Напишите отзыв о статье "Мушкетёры двадцать лет спустя"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.levdurov.ru/show_arhive.php?year=2003&month=9&id=330 Из воспоминаний Вениамина Смехова: «Киносемья»]
- ↑ 1 2 3 [www.levdurov.ru/show_arhive.php?id=1046 Из воспоминаний Вениамина Смехова: «География съёмок»]
- ↑ 1 2 3 Георгий и Наталия Юнгвальд-Хилькевич. За кадром. — М.: Центрполиграф, 2000. — (Наше кино). — ISBN 5-227-00627-X.
- ↑ [www.igornadjiev.ru/repertoir.html/ Официальный сайт Игоря Наджиева]
- ↑ 1 2 3 [www.smekhov.net.ua/lounge/index.php?topic=425.0 «География съёмок» на сайте Вениамина Смехова]
- ↑ 1 2 3 [old.spbvedomosti.ru/print.htm?id=10299189@SV_Articles По следам графа Монте-Кристо]
- ↑ [www.spbtur.ru/teater_cinema/1477-mesta-v-peterburge-gde-snimalis-znamenitye-filmy.html Места в Петербурге, где снимались знаменитые фильмы]
- ↑ 1 2 3 Георгий и Наталия Юнгвальд-Хилькевич. За кадром. — М.: Центрполиграф, 2000. — ISBN 5-227-00627-X
- ↑ [fakty.ua/109797-znamenityj-sovetskij-kinorezhisser-yan-frid-quot-ya-ne-znayu-bolshego-schastya-chem-dostavlyat-svoimi-filmami-radost-lyudyam-quot Знаменитый советский кинорежиссер Ян Фрид: «я не знаю большего счастья, чем доставлять своими фильмами радость людям»]
Ссылки
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Мушкетёры двадцать лет спустя
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.
В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
