Мшвениерадзе, Пётр Яковлевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Мшвениерадзе
Личная информация
Пол

мужской

Полное имя

Пётр Яковлевич Мшвениерадзе

Прозвища

Како

Гражданство

СССР СССР

Клуб

«Динамо» (Тбилиси),
ВВС (Москва),
«Динамо» (Москва)

Дата рождения

24 марта 1929(1929-03-24)

Место рождения

Тбилиси, Грузинская ССР, СССР

Дата смерти

3 июня 2003(2003-06-03) (74 года)

Место смерти

Москва, Россия

Спортивная карьера

1944-1963

Рабочая сторона

ватерполист

Тренеры

Лука Якимиди (СССР)
Иштван Сивош (Венгрия)

Рост

198 см

Пётр Яковлевич Мшвениерадзе (груз. პეტრე მშვენიერაძე; 24 марта 1929, Тбилиси — 3 июня 2003, Москва) — советский ватерполист, представлявший советскую сборную на Олимпийских играх 1952, 1956 и 1960 годов.





Биография

Карьера в клубах

Родился в Тбилиси. Плаванием занялся с 14-летнего возраста, первым тренером был Лука Якимиди. В составе сборной Грузинской ССР выступал на первенстве СССР в Горьком в 1944 году, став чемпионом в плавании брассом на 100 и 200 метров. Позднее увлёкся водным поло и дебютировал в составе «Динамо» из Тбилиси на чемпионате СССР, заняв с ним шестое место. Во внутреннем первенстве всего же Пётр Яковлевич стал 10-кратным чемпионом СССР, выступая за клуб «Динамо» и команду ВВС (Москва) с 1955 по 1963 годы.

Карьера в сборной

В 1949 году Пётр дебютирует в сборной СССР и помогает добиться победы в серии из нескольких матчей против Чехословакии, забросив половину мячей сборной СССР. В 1951 году после первой встречи со сборной Венгрии проходил практику и несколько тренировок под руководством Иштвана Сивоша, венгерского ватерполиста, который стал для него вторым тренером. Во время одной из тренировок Сивош рассказал Петру о том, как должен выступать настоящий ватерполист:

Никогда не жалуйся судье, не показывай мимикой, что тебя топят, что защитник нарушил правила. Словом, не выклянчивай у судьи наказания сопернику. Держись на воде, не тони; вытащи на себе защитника, покажи судье, что он на тебе висит. Как мешок! Вот это и будет настоящее водное поло — игра сильных мужчин. Будь сильным. И развивай ноги. Я на воде чувствую себя так же, как на земле, — меня ноги держат! Запомни мои слова, Пётр, и ты станешь большим ватерполистом![1]

Мшвениерадзе, стараясь развить свой талант, пытался копировать действия Сивоша, однако тренер венгерских ватерполистов Райки Бела посоветовал не поступать так и рекомендовал развивать исходные данные. Пётр для усиления своих игровых качеств стал заниматься с тяжелоатлетическими ядрами и баскетбольными мячами, а также заниматься баскетболом, футболом и волейболом. Это позволило советскому ватерполисту показывать уникальные физические возможности во время матча: он обладал арсеналом разнообразных бросков, был способен бросать в любой ситуации по воротам, а также стал профессиональным лидером команды. Авторитет Петра Яковлевича позволил ему стать капитаном сборной СССР перед Олимпиадой в Мельбурне (ранее он выступал также и на играх в Хельсинки).

В составе сборной СССР он выиграл бронзовые награды той Олимпиады, проведя все семь игр. На Олимпиаде в Мельбурне, однако, случился скандал: полуфинал против Венгрии проходил в те же дни, когда происходили кровавые события в Будапеште. В матче Венгрия — СССР при счёте 3:0 венгерские игроки устроили драку в бассейне, и Мшвениерадзе оказался в числе пострадавших: нападающий сборной Венгрии Деже Дьярмати сломал грузинскому ватерполисту нос, однако Пётр не поддался на провокацию[2]. Матч был остановлен, остался недоигранным, сборной СССР засчитали техническое поражение. Мшвениерадзе был практически единственным игроком советской команды, не вступившим в драку, и, несмотря на такой исход встречи, он был удостоен звания «Заслуженный мастер спорта СССР»[2]. Ещё через четыре года Мшвениерадзе стал серебряным призёром в Риме: в семи играх он забил 5 мячей, однако в СССР это выступление признали не особо удачным[2]. На счету грузинского ватерполиста также серебряная медаль чемпионата Европы 1962 года и бронзовая медаль первенства Европы 1958 года[2].

После карьеры ватерполиста

Завершив карьеру игрока, Пётр Яковлевич до 2002 года преподавал уголовное право в Академии МВД. Получил высшее образование по этой специальности, став кандидатом юридических наук и доцентом Академии МВД[2]. В мае 2002 года живые на тот момент участники Олимпиады 1956 года сборных СССР и Венгрии встретились в Будапеште, чтобы официально принести друг другу извинения за сорванную игру. Эрвин Задор, который пострадал больше всего в той игре (рассечение брови), сказал, что это была всего лишь обычная травма[2].

В декабре 2002 года у Петра Яковлевича обнаружили острый лейкоз. Знаменитый ватерполист был тут же госпитализирован и отправлен в Московский институт гематологии, где и провёл оставшиеся дни своей жизни. Из-за сеансов химиотерапии его состояние ухудшилось, но Мшвениерадзе не собирался сдаваться. Шли переговоры о том, чтобы перевезти его в немецкую клинику, где лечилась Раиса Горбачёва, однако российские врачи отговорили близких Петра Яковлевича делать это[2]. Вскоре у Мшвениерадзе началось воспаление лёгких, и 3 июня 2003 года легендарный ватерполист скончался[2]. 6 июня прошла панихида в Троекуровском ритуальном комплексе[3], после чего Петра Яковлевича похоронили на Троекуровском кладбище[2].

Семья

Был женат на Нателе Гогуа. Дети: Нузгар и Георгий. Внуки: Натела, Пётр и Павел (дети Нузгара), Игорь и Вероника (дети Георгия)[2].

Напишите отзыв о статье "Мшвениерадзе, Пётр Яковлевич"

Примечания

  1. [www.h2odynamo.ru/html/oldmsh.htm Визитная карточка. Мшвениерадзе Пётр Яковлевич.]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/118742 Грузинский Петр Первый водного поло]
  3. [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/114745 Прощай, наш «старший брат»]


Отрывок, характеризующий Мшвениерадзе, Пётр Яковлевич

– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.