Мыза Кумна

Мыза
Кумна Kumna mõis
Мыза Кумна
Страна	Эстония
Город	Кумна
Тип здания	усадьба
Первое упоминание	XVII

Мыза Кумна (эст. Kumna mõis, нем. Kumna) — поместье находящееся в деревне Кумна на севере Эстонии в волости Харку, уезд Харьюмаа.

История

Мыза была основана в 1620-х годах. Первым её владельцем был Йохан Кнопиус (нем. Johan Knopius), по имени которого данный район на эстонском языке назывался Кнообус.

Поменяв несколько владельцев с 1893 года до конца эпохи мыз владельцем Кумна стала дворянская семья Мейендорф (нем. Meyendorff).

Согласно историческому административному делению мыза принадлежит к Кейласкому приходу.

Архитектура

Старое главное здание усадьбы было деревянным строением с высокой двускатной крышей. Здание было видимо построено в начале 18 века но до наших дней оно дошло перестроенным в 19 веке. Здание интересно множеством деревянных украшений, из которых особенно наличники окон. В центральной части фасада находится небольшая прихожая и в правой части каменная пристройка.

В 1910 году севернее старого здания возвели новое двухэтажное главное здание в стиле неоклассицизма. Новое здание характеризует сильно выступающая центральная часть на которой находятся четыре колонны высотой в два этажа. Новое здание было полностью завершено в 1920 году, то есть после отчуждения мызы, что оставило центральное здание в неприкосновенности.

Парк

В центральной части мызы был разбит большой парк Кумна который в данный момент является природоохранным объектом.

Приход

Согласно историческому административному делению, мыза Кумна относится к Кейласкому приходу (эст. Keila kihelkond).

Смотреть также

• Приход Кейла
• Список мыз Харьюмаа

Ссылки

• [www.mois.ee/harju/kumna.shtml]

Отрывок, характеризующий Мыза Кумна

– Avant tout dites moi, comment vous allez, chere amie? [Прежде всего скажите, как ваше здоровье?] Успокойте друга, – сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
– Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? – сказала Анна Павловна. – Вы весь вечер у меня, надеюсь?
– А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться там, – сказал князь. – Дочь заедет за мной и повезет меня.
– Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes ces fetes et tous ces feux d'artifice commencent a devenir insipides. [Признаюсь, все эти праздники и фейерверки становятся несносны.]
– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a t on decide par rapport a la depeche de Novosiizoff? Vous savez tout. [Не мучьте меня. Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцова? Вы все знаете.]
– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.