Мысль (рассказ)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мысль
Жанр:

рассказ

Автор:

Леонид Андреев

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1902

Дата первой публикации:

1902

Текст произведения в Викитеке

«Мысль» — рассказ писателя Леонида Андреева (1871—1919), написанный в 1902 году.





История создания

Рассказ написан в 1902 году, закончен в апреле. Опубликован в том же 1902 году, в журнале «Мир Божий», № 7, с посвящением жене писателя, Александре Михайловне Андреевой. Сразу по окончании работы над рассказом Андреев сообщил об этом Горькому — и спросил совета насчёт окончания произведения, а также поинтересовался мнением Горького по поводу рассказа. Тот посоветовал Андрееву убрать в концовке фразу «Присяжные отправились совещаться», именно ею рассказ заканчивался у Андреева. Совет был принят. Отзыв же Горького о рассказе был таков: «Пускай мещанину будет страшно жить, сковывай его паскудную распущенность железными обручами отчаяния, лей в пустую душу ужас! Если он всё это вынесет — так выздоровеет, а не вынесет, умрёт, исчезнет — ура!»[1]

Сюжет

Главный герой рассказа, доктор Керженцев, собирается убить своего друга, писателя Алексея Савелова. Чтобы осуществить свой замысел и при этом не быть осуждённым, он задумывает симулировать сумасшествие. Он руководствуется в этом собственной интуицией (как и Леонид Андреев при написании рассказа). Вера Керженцева в возможности его собственной мысли безгранична. Но постепенно мысль изменяет ему, и он обнаруживает себя посреди захлестнувшего его сумасшествия.

Композиционное построение рассказа

Рассказ построен в виде записок главного героя, которые тот ведёт, находясь в тюремной психиатрической лечебнице и ожидая суда. Доктор Керженцев адресует свои записи судьям, но в ходе рассказа они всё больше напоминают дневник его сумасшествия. Главы рассказа — «листы», пронумерованные то ли самим героем-повествователем, то ли судебными приставами.

Отзывы критики

«Курьер», информируя читателей о выходе нового рассказа Андреева 30 июня 1902 года, назвал произведение психологическим этюдом, определив идею рассказа следующим образом: «Банкротство человеческой мысли».

Также Н. К. Михайловский, которому рассказ был послан ещё в рукописи, возвратил его, говоря, что он некомпетентен в вопросах психиатрии. А художественного смысла он в рассказе не нашёл.

Леонид Андреев даже, в шутку, в 1914 году, назвал рассказ очерком «по судебной медицине»[2]

А. А. Измайлов отнес «Мысль» к категории «патологических рассказов», назвав её по впечатлению самым сильным после «Красного цветка» Всеволода Гаршина и «Черного монаха» А. П. Чехова[3] Первые рецензенты упрекали Андреева за отсутствие в его рассказе художественной правды[4], находили «Мысль» вычурной и ненужной[5], «отвратительным кошмаром».[6]

Были и иные отзывы. Например — Н. Геккера. «Доктор Керженцев не может быть типичным представителем своего поколения только потому, что в нём и его болезненных припадках весь душевный уклад его сверстников и способы реагирования на окружающее доведены до крайности, так сказать, до абсурда. Но по существу и по основным чертам своего типа он является выразителем того настроения, того индивидуалистического, можно сказать, антропоцентрического направления, которое известно у нас в разных формах его разветвления под названием ницшеанства, декадентства, индивидуализма и т. п.»[7]

«Герой г. Андреева д-р Керженцев, — утверждал В. Мирский,- несомненно, займет видное место рядом с Поприщиным, Раскольниковым, Кирилловым, Карамазовым, и единственный недостаток „Мысли“ в том, что автор слишком подчеркнул психиатрические особенности болезни своего героя, сделав его таким образом на некоторых страницах интересным только для докторов. Но весь этот больной человек интересен прежде всего для нас»[8].

Сам Андреев говорил, что критика недовольна из-за художественных недостатков рассказа. После одного из разговоров с М. Горьким Андреев сказал: «…Когда я напишу что-либо особенно волнующее меня,- с души моей точно кора спадает, я вижу себя яснее и вижу, что я талантливее написанного мной. Вот — „Мысль“. Я ждал, что она поразит тебя, а теперь сам вижу, что это, в сущности, полемическое произведение, да ещё не попавшее в цель».[9]

Интересные факты

Рассказ привлек к персоне Л. Андреева не только критиков, но и специалистов в области психиатрии. В 1903 году доктор И. И. Иванов прочитал доклад на тему «Леонид Андреев как художник-психопатолог», где предположил, что писатель мог получить подобный опыт в момент нахождения в специальной лечебнице. Автор рассказа выступил с открытым письмом, в котором опроверг данную гипотезу.

Аллюзии

В рассказе герой произносит следующие слова: «…я любил свою человеческую мысль, свою свободу. <…> Разве, как исполин, не боролась она со всем миром и его заблуждениями? На вершину высокой горы вознесла она меня, и я увидел, как глубоко внизу копошились людишки с их мелкими животными страстями…». Эти слова отсылают нас и евангельскому рассказу об искушениях Христа от диавола в конце Его сорокадневного поста в пустыне: «…Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне» (Мф. 4. 1-11).

Напишите отзыв о статье "Мысль (рассказ)"

Примечания

  1. Литературное наследство, том 72.
  2. «Биржевые ведомости», 1915, 12 апреля
  3. «Биржевые ведомости», 1902, 11 июля
  4. «Смоленский вестник», 1902, 27 июля
  5. «Приазовский край», 1902, 23 июля
  6. «Харьковский листок», 1902, 29 июля
  7. Геккер Н. Леонид Андреев и его произведения. — Одесса, 1903.
  8. «Журнал для всех», 1902, № 11
  9. [old.imli.ru/litnasledstvo/Tom%2072/Том%2072-4_Воспоминани%20Горького.pdf Воспоминания Горького об Андрееве]

Отрывок, характеризующий Мысль (рассказ)

Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.