Мы вернулись! История динозавра

Мы вернулись! История динозавра
We’re Back! A Dinosaur’s Story
Тип мультфильма	Рисованный
Жанр	фэнтези, приключения, семейный
Режиссёр	Фил Ниббелинк Саймон Уэллс Дик Зондаг Ральф Зондаг
Продюсер	Стивен Спилберг Стив Хикнер Кэтлин Кеннеди Фрэнк Маршалл
На основе	«We’re Back! A Dinosaur’s Story» Хадсон Тэлботт
Автор сценария	Джон Патрик Шэнли Хадсон Тэлботт (книга)
Роли озвучивали	Джон Гудмен Блэйз Бердаль Реа Перлман Джей Лено Мартин Шорт Дж. Д. Дэниелс Ларри Кинг и др.
Композитор	Джеймс Хорнер
Студия	Amblimation Amblin Entertainment Universal Studios
Страна	США США
Дистрибьютор	Universal Studios United International Pictures
Длительность	72 минуты
Премьера	24 ноября 1993
Сборы	$9 317 021
IMDb	ID 0108526
BCdb	[www.bcdb.com/bcdb/cartoon.cgi?film=23390 подробнее]

«Мы вернулись! История динозавра» (англ. We’re Back! A Dinosaur’s Story) — американский полнометражный анимационный фильм 1993 года, снятый на студии Стивена Спилберга Amblimation режиссёрами Филом Ниббелинком, Саймоном Уэллсом, Диком Зондагом и Ральфом Зондагом.

Сюжет

Добрый профессор с говорящим именем Благовзгляд отправился во времена динозавров на своём чудесном дирижабле, способном перемещаться во времени. Поймав четырёх злобных динозавров, профессор накормил их специальным препаратом, превратившим монстров в говорящих весельчаков. После этого Благовзгляд дал динозаврам послушать своё Радио Желаний, в котором можно было услышать мечты детей, ради которых, собственно, учёный и отловил доисторических животных.

К сожалению, из-за временных неполадок в системе корабля все четыре гостя из прошлого были катапультированы прямо на голову мальчишке Луи, занимавшемуся сёрфингом. Он отнёсся к появлению «монстров» как к обычному явлению — впрочем, только он. Дабы не напугать горожан, пришельцы притворились роботами. И всё бы ничего, если бы их не разоблачила маленькая девочка, а Луи вместе со своей новой знакомой не оказался в плену у злобного братца Благовзгляда — инфернального Дурноглаза, устроившего цирк страшилищ… Он заставил ящеров принять таблетки безумия, которые вернули их к изначальному доисторическому облику, сказав, что если они их не примут, то дети навсегда останутся у него.

Роли озвучивали

Актёр	Роль
Джон Гудмен	Рекс тираннозавр Рекс
Блэйз Бердаль	Бастер Бастер
Реа Перлман	мать Бастера мать Бастера
Джей Лено	Ворб Ворб
René LeVant	Вуг трицератопс Вуг
Фелисити Кендал	Эльза птеранодон Эльза
Чарльз Флайшер	Двиб паразауролоф Двиб
Уолтер Кронкайт	Благовзгляд капитан Благовзгляд
Джои Ши	Луи Луи
Джулия Чайлд	Джульетта Блиб доктор Джульетта Блиб
Кеннет Марс	Дурноглаз профессор Дурноглаз
Ярдли Смит	Сесилия Натнэтч Сесилия Натнэтч
Мартин Шорт	Стаббс (Кочерыжка) клоун Стаббс (Кочерыжка)
Дж. Д. Дэниелс	дополнительные голоса
Ларри Кинг	самого себя

Саундтрек

Композитор: Джеймс Хорнер.

Трек-лист
№	Название	Исполнитель	Длительность
1.	«Main Title / Primeval Times»		4:14
2.	«Flying Forward In Time»		5:48
3.	«Welcome to New York»		2:26
4.	«First Wish, First Flight»		3:48
5.	«A Hint of Trouble / The ‘Contract’»		1:49
6.	«Roll Back the Rock (to the Dawn of Time)»	Джон Гудмен	2:55
7.	«Grand Slam Demons»		2:05
8.	«Hot Persuit»		3:18
9.	«Central Park»		1:21
10.	«Screweyes’ Circus / Opening Act»		1:12
11.	«Circus»		2:29
12.	«Fright Radio / Rex’s Sacrifice»		6:19
13.	«Grandparent Demon Parade»		7:39
14.	«The Kids Wake Up / A New Day»		2:57
15.	«The Transformation»		5:30
16.	«Special Visitors to the Museum of Natural History»		2:12
17.	«Roll Back the Rock (to the Dawn of Time)»	Литл Ричард	2:56

Интересные факты

• Мультфильм создан по книге Хадсон Тэлботт.
• В России выходил с закадровым одноголосным переводом Вартана Дохалова и многоголосым закадровым — Телеканал «СТС».

Ссылки

• «Мы вернулись! История динозавра» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.bcdb.com/bcdb/cartoon.cgi?film=23390/ «Мы вернулись! История динозавра»] (англ.) на сайте Big Cartoon DataBase

Отрывок, характеризующий Мы вернулись! История динозавра

Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.