Мы смерти смотрели в лицо (фильм)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1980 года
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
| Мы смерти смотрели в лицо | |
 | |
| Жанр |
военная драма |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Олег Даль |
| Оператор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
74 мин.[1] |
| Страна | |
| Язык | |
| Год |
1980[1] |
| IMDb | |
«Мы смерти смотрели в лицо» — советский художественный фильм 1980 года; премьера состоялась в марте 1981 года.
Фильм снят на киностудии «Ленфильм» режиссёром Наумом Бирманом по сценарию, написанному Юрием Яковлевым по его же книге «Балерина политотдела» (1979); сюжет основан на реальных событиях — создании Аркадием Обрантом Фронтового молодёжного ансамбля.
В фильме использована музыка из произведений Дмитрия Шостаковича, звучит стихотворение Ольги Берггольц. Названием фильма послужила строчка стихотворения «Юный барабанщик» (вольный перевод с немецкого Михаила Светлова).
Сюжет
Ленинград, конец первой блокадной зимы 1941/42 года. Борис Корбут (его прототип — Аркадий Обрант[1]), до войны работавший балетмейстером во Дворце пионеров, приезжает в город с заданием политотдела — собрать танцевальную группу для агитвзвода. Взрослых танцоров он не находит, но на улице сталкивается с одним из своих бывших учеников. Тогда Корбут разыскивает других оставшихся в живых участников ансамбля. Репетиции мучительны, но уже вскоре подростки дают первый концерт перед бойцами, вернувшимися с передовой.
В ролях
- Олег Даль — Корбут (красноармеец, бывший балетмейстер Дворца пионеров)
- Любовь Малиновская (озвучила Вера Титова) — тётя Валя (медсестра, бывшая костюмер Дворца пионеров)
- Лариса Толкачёва — Тамара Самсонова
- Юра Жуков — Вадик Ложбинский
- Борис Бирман (в титрах — Боря Наумов) — Серёжа Марков
- Ольга Кузнецова — Женя Сластная
- Юля Слезкинская — Алла Петунина
- Саша Довгалев — Шурик Щербаков
- Саша Зенкевич — Витя Кочнев
- Игорь Кустов — Игорь Усин
- Юра Фёдоров — Лёвушка Снегирёв
- В эпизодах
- Валентин Голубенко — скупщик-мародёр
- Александр Жданов — молодой солдат
- Владимир Заманский — полковой комиссар из политотдела
- Сергей Заморев — дежурный офицер
- Валентин Никулин — Король (артист Ленэстрады)
- Анатолий Рудаков — солдат
- Юрий Соловьёв — офицер из политотдела
- Галина Чигинская — эпизод
- Алексей Ян — директор школы
Роли юных танцоров исполняли студенты Вагановского училища; исключением был Борис Бирман, сын режиссёра, школьник. Позже он вспоминал[2]:
Есть у меня претензии к себе в этом фильме, я там слишком улыбчивый, а потом когда не разгримируешься, помню, то даже место в трамвае уступали.
Главная роль
Этот фильм стал предпоследним для Олега Даля.
Александр Мурин, который знал Обранта, вспоминал[3]: Даль, готовясь к роли, попросил его рассказать об Обранте («Мне дорога каждая черточка этого человека»). Когда уже после смерти Даля Мурин посмотрел фильм, его потрясла сцена:
Балетмейстер (Даль) идёт по ленинградской улице. Вмёрзли трамваи, висят оборванные провода. Рана даёт знать. Он сутулится, горбится. Но вспомнил, что он артист. И стала лёгкой походка, выпрямилась спина. Точно как у Обранта, уходящего вдаль по Невскому.
Съёмочная группа
- Автор сценария — Юрий Яковлев
- Режиссёр-постановщик — Наум Бирман
- Оператор-постановщик — Генрих Маранджян
- Художник-постановщик — Белла Маневич
- Звукооператор — Игорь Вигдорчик
- Балетмейстер — Нелли Раудсепп, входившая в число первых участников
[4] Фронтового молодёжного ансамбля.
- Режиссёр — Л. Гальба
- Операторы — А. Кудрявцев, С. Иванов
- Монтаж — Изольда Головко
- Художник-декоратор — Римма Штиль
- Грим — М. Л. Еранцевой
- Костюмы — М. Стручковой
- Режиссёрская группа — Ю. Корнеева, А. Медведев, А. Сергеева, Г. Заиграева
- Комбинированные съёмки:
- Оператор — Г. Кокорев
- Художник — А. Сидоров
- Главный консультант — генерал-лейтенант В. Дёмин
- Редактор — Александр Бессмертный
- Ассистенты:
- по монтажу — Т. Прокофьева
- звукооператора — Николай Астахов
- Административная группа — Марина Довладбегян, А. Бунчукова
- Директор картины — Натан Печатников
Награды
- Приз Каунасского горкома ВЛКСМ за успешное воплощение военно-патриотической темы на Всесоюзном кинофестивале 1981 года в Вильнюсе.[1]
Напишите отзыв о статье "Мы смерти смотрели в лицо (фильм)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [web.archive.org/web/20120331215624/www.lenfilm.ru/catalogue/cat_1980.htm «Мы смерти смотрели в лицо»] Аннотированный каталог фильмов киностудии «Ленфильм» 1918—2003
- ↑ [www.tv100.ru/video/view/30506 Блокадный балетный ансамбль] // сюжет телеканала «100 ТВ» 2 апреля 2010 года (недоступная ссылка) Проверено 13 октября 2014.
- ↑ Александр Мурин. [magazines.russ.ru/neva/2006/6/mu20.html «Ой вы, куры»] // «Нева». — 2006. — № 6.
- ↑ Алянский Ю. Л. Танец в огне // [militera.lib.ru/prose/russian/sb_deti_voennoy_pory/25.html Дети военной поры] / Сост. Э. Максимова. — М.: «Политиздат», 1984.
Ссылки
- «Мы смерти смотрели в лицо» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_cinema/12119/МЫ «Мы смерти смотрели в лицо»] // Энциклопедия кино. 2010
| ||||||
Отрывок, характеризующий Мы смерти смотрели в лицо (фильм)
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
