Мы — парни из Ламбета

Мы — парни из Ламбета
We Are the Lambeth Boys
Жанр	документальный
Режиссёр	Карел Рейш
Продюсер	Леон Клор
В главных ролях	Джон Ролласон (рассказчик)
Оператор	Уолтер Лассали
Композитор	Джон Данкворт
Кинокомпания	Graphic Films, Ford Motor Company
Длительность	52 мин.
Страна	Великобритания Великобритания
Язык	английский
Год	1959
Выход фильма «Мы — парни из Ламбета» (оригинальное название — We Are the Lambeth Boys)

К:Фильмы 1959 года

«Мы — парни из Ламбета» (англ. We Are the Lambeth Boys) — короткометражный документальный фильм режиссёра Карела Рейша, вошедший в программу последнего показа работ движения «Свободное кино». В 1960 году лента номинировалась на премию BAFTA за лучший документальный фильм.

Сюжет

Фильм рассказывает о молодёжном клубе в Ламбете и его завсегдатаях. Днём парни и девушки учатся в школе или работают (в мясной лавке, швейной мастерской, пекарне, на почте), а вечером собираются в клубе, чтобы провести несколько часов вместе, пообщаться, поспорить на «горячие» темы или потанцевать. Особенно насыщенными бывают вечера в конце недели — в пятницу и субботу.

О фильме

Фильм снимался в течение шести недель летом 1958 года в клубе Alford House в Южном Лондоне. Он во многом схож с работой Линдсея Андерсона «Каждый день, кроме Рождества»: обе картины спонсировались компанией Ford, исповедуют общие эстетические принципы, содержат закадровый комментарий и в позитивном ключе показывают повседневную жизнь людей из рабочего класса. По мнению известного социолога Ричарда Хоггарта, фильм преуспел в показе «силы и многообразия жизнеспособности этих молодых людей, их живого, терпимого и сложного чувства общности».

Ссылки

• «Мы — парни из Ламбета» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v349266 «Мы — парни из Ламбета»] (англ.) на сайте allmovie
• Hoggart R. [explore.bfi.org.uk/4e676788e2998 Lambeth Boys] // Sight and Sound. — 1985. — Vol. 54, № 2. — P. 106.

Отрывок, характеризующий Мы — парни из Ламбета

Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.