Чун, Мэгги
| Мэгги Чун | |
| кит. 張曼玉 англ. Maggie Cheung | |
 Мэгги Чун | |
| Имя при рождении: |
Мэгги Чун Мэн Юк |
|---|---|
| Дата рождения: |
20 сентября 1964 (59 лет) |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1983 года-наст. время |
| Награды: | |
Мэгги Чун (кит. 張曼玉, пин.: Zhang Manyu, англ. Maggie Cheung, родилась 20 сентября 1964, Гонконг) — гонконгская актриса.
Её творческий союз с Вонгом Карваем начался с самого первого его фильма, до работы с ним она снялась в «Полицейской истории» Джеки Чана. Работает как в поточном кинематографе Китая, так и в гонконгском мейнстриме.
Биография
Мэгги Чун родилась 20 сентября 1964 года в Гонконге, хотя её семья родом из Шанхая. Один год училась в гимназии для девочек St. Paul Convent School, а затем с семьей уехала в Великобританию. В 18 лет, во время отпуска, Мэгги приехала в Гонконг и там осталась. В Гонконге она стала работать моделью и консультантом в салоне красоты. Через год девушка заняла второе место в конкурсе красоты «Мисс Гонконг» и выигрывает второстепенный приз «Мисс Фотогеничность»[1]. В том же году она поучаствовала в конкурсе «Мисс Мира» от Гонконга, но выбыла из борьбы в полуфинале (в этом же конкурсе участвовала и Мишель Йео — но от Малайзии, и не добралась даже до полуфинала).
С 1984 года начинает сниматься в фильмах. Её кинодебют состоялся в 1984 году в романтической комедии «Прекрасный принц», написанной и поставленной Вонгом Джингом для Shaw Bros. Два следующих фильма Мэгги также были сняты для этой студии — «За жёлтой линией» (Behind the Yellow Line, 1984) и «Девушка в бриллиантовой туфельке» (Girl with a Diamond Slipper, 1985). Однако в 1985 году Shaw Bros закрыла своё киноподразделение, переключившись полностью на телеканал TVB, и Мэгги тут же перешла на Golden Harvest.
1985—1986 годы не были самыми активными в её карьере, но за два этих года Мэгги успела сняться в паре заметных фильмов — с Джеки Чаном в «Полицейской истории» (1985), с Чоу Юньфатом в «Седьмом проклятии» (The Seventh Curse, 1986) и «Розе» (Rose, 1986), а также третьей части популярного сериала «Счастливый призрак» (Happy Ghost 3, 1986). А со следующего года предложения новых ролей повалили сплошным потоком — в 1987 году она снялась в семи фильмах (в том числе с Джеки Чаном в «Проект А: Часть 2», Аланом Тамом в «Ты — моя судьба» и Чоу Юн-Фатом в «Звезде романтики»), а в 1988-м — в одиннадцати (с Джеки Чаном в «Полицейской истории 2», с Аланом Тамом в «Солдате любви», с Саммо Хунгом в «Фиктивном браке»).
Сама Мэгги считает 1988 год годом своего рождения как актрисы — «виной» тому драма «Пока не высохнут слёзы», которой ярко дебютировал в режиссуре Вонг Карвай. И хотя Мэгги все ещё соглашалась на несерьезные роли в дурашливых комедиях, она поняла, что её главная страсть лежит в совсем другой области актёрства. В последующие годы Мэгги ещё не раз снялась у Вонга Карвая и охотно работала с «арт»-режиссёрами Гонконга и материкового Китая — она снялась у Стэнли Квана в «Полнолунии в Нью-Йорке» (Full Moon in New York, 1990) и «Главной сцене» (Centre Stage, 1992), у Энн Хуи в «Песне изгнанников» (Song of the Exile, 1990), у Клары Лау в «Прощании с Китаем» (Farewell China, 1990). При всем этом Мэгги активно снималась в комедиях, мелодрамах и боевиках.
В 1993-м году Мэгги снялась в двенадцати фильмах (её рекорд), но в 1994-м появилось всего лишь две картины с её участием («Прах времён» Вонга Карвая и артхаусная драма «In Between» Йонфана, Сильвии Чанг и Самсона Чиу), а в 1995-м ни одной. Частично этот перерыв был связан с избыточным вниманием гонконгской прессы к ней — вниманием, граничащим с травлей. Дошло до того, что одно издание опубликовало её любовные письма. Мэгги начинает сниматься у французских режиссёров: сперва у Энн Фонтейн в картине «Августин» (1995), затем у Оливье Ассаяса в фильме «Ирма Веп» (1996), где она играет саму себя. В родном Гонконге Мэгги в 1996-м году снялась только в одном фильме — романтической драме студии UFO «Товарищи. Почти история любви» (Comrades. Almost a Love Story).
После съемок «Ирмы Веп» между Мэгги и Оливье завязался роман и в 1998-м году они поженились. Все это время Мэгги чередовала съемки на родине («Сестры Сунг» (1997)) с участием в международных проектах («Китайская шкатулка» (1997), «Августин, король кунгфу» (1999). Её авторитет на международной арене быстро рос — в 1997 году Мэгги попала в жюри Берлинского Кинофестиваля, в 1999-м — Венецианского. Очень много времени Мэгги потратила на съемках фильма «Любовное настроение» (In the Mood for Love, 2000) Вонга Кар-Вая, который то начинал его, то делал перерыв, то перечеркивал все написанное и запускал проект сначала.
Личная жизнь актрисы тем временем дала трещину — брак с Ассаясом официально завершился в 2001 году, хотя бывшие супруги сохранили хорошие отношения. Впоследствии Мэгги ещё раз снимется у Оливье — в драме «Чиста» (Clean, 2004), в которой сыграет бывшую наркоманку. Тем не менее, в нулевых активность Мэгги в кино снизилась ещё больше — за период с 2001 по 2004 год она снялась всего в трех фильмах («Чиста», а также у Кар-Вая в «2046» и у Чжана Имоу в «Герое»), а затем и вовсе ушла из кино. Однако в 2009 году состоялось её возвращение — в гонконгской картине «Горячие летние деньки» (Hot Summer Days), главные роли в которой исполнили Николас Цзе, Дэниел Ву, Вивиан Сю и Барби Сюй. Возвращение это могло состояться и раньше — в 2009-м её вытащил из «творческого отпуска» Квентин Тарантино, пригласивший её на одну из ролей в свой новый проект «Бесславные ублюдки», однако всю роль Мэгги в итоге вырезали при монтаже.
В 2007 году на 10-м Шанхайском международном кинофестивале Мэгги Чун была удостоена награды «За выдающийся вклад в китайский кинематограф».
Избранная фильмография
Напишите отзыв о статье "Чун, Мэгги"
Примечания
- ↑ [www.misshkbeauties.com/mhk/1983/index.htm «Miss Hong Kong 1983»]
|
||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чун, Мэгги
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
