Мэико Кадзи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мэико Кадзи
梶 芽衣子
Имя при рождении

Масако Ота

Дата рождения

24 марта 1947(1947-03-24) (77 лет)

Место рождения

Япония, г. Токио, р-н Тиёда

Профессии

актриса, певица

Жанры

Энка

Псевдонимы

Meiko Kaji

Мэико Кадзи (яп. 梶 芽衣子 Кадзи Мэико?) — японская энка-певица и актриса. Новая волна популярности пришла к ней благодаря включению двух её песен в саундтреки к фильмам «Убить Билла» и «Убить Билла 2».





Жизнь и карьера

Масако Ота впервые пришла в кинематограф в 1965 году, попав на студию Nikkatsu[1]. В 1970 году не слишком известная, но уже опытная актриса Масако меняет имя на Мэико Кадзи, и в том же году Тэруо Исии даёт ей главную роль в фильме Tattoed swordswoman. Мэико проходит кастинг на главную роль в серии фильмов Stray Cat Rock режиссёра Ясухару Хасэбэ, истории девчоночьей банды. В 1971 году Nikkatsu переходит на более коммерчески выгодные «розовые фильмы», и Кадзи уходит на студию Toei, где снимается в четырёх WiP-фильмах из серии Female Prisoner Scorpion, адаптации известной манги Тору Синохары, которые принесли ей популярность по всей Японии. В четвёртой части Toei заменил режиссёра Сюнъю Ито на Ясухару Хасэбэ, и недовольная заменой Кадзи покинула серию. До 1998 года вышло ещё шесть фильмов о заключённой-скорпионе, но они уже не имели такого успеха, как первые части.

Мэико Кадзи снимается в телесериалах, она телеведущая и частый гость многих телешоу, посвящённых 1970-м годам и старому кино, а также музыке той эпохи.

Избранная фильмография

  • The Blind Woman’s Curse (1970) (Kaidan nobori ryu) (реж. Тэруо Исии)
  • Серия Stray Cat Rock
    • Female Juvenile Delinquent Leader: Stray Cat Rock (1970) (Onna banchô: Nora-neko rokku) (реж. Ясухару Хасэбэ)
    • Stray Cat Rock : Wild Jumbo (1970) (Nora-neko rokku: Wairudo janbo) (реж. Тосия Фудзита)
    • Stray Cat Rock: Sex Hunter (1970) (Nora-neko rokku: Sekkusu hanta) (реж. Ясухару Хасэбэ)
    • Stray Cat Rock: Machine Animal (1970) (Nora-neko rokku: Mashin animaru) (реж. Ясухару Хасэбэ)
    • Stray Cat Rock: Crazy Rider '71 (1971) (Nora-neko rokku: Bōsō shudan '71) (реж. Тосия Фудзита)
  • Серия Sasori
    • Female Convict 701: Scorpion (1972) (Joshuu 701-gō: Sasori) (реж. Сюнъя Ито)
    • Female Prisoner Scorpion: Jailhouse 41(1972) (Joshuu sasori: Dai-41 zakkyo-bō) (реж. Сюнъя Ито)
    • Female Prisoner Scorpion: Beast Stable (1973) (Joshuu sasori: Kemono-beya) (реж. Сюнъя Ито)
    • Female Prisoner Scorpion: 701 Grudge Song (1973) (Joshuu sasori: 701-gō urami-bushi) (реж. Ясухару Хасэбэ)
  • Госпожа Кровавый Снег (1973) (Shurayukihime) (реж. Тосия Фудзита)
  • Battles Without Honor and Humanity: Hiroshima Deathmatch (1973) (Jingi naki tatakai: Hiroshima shito hen) (реж. Киндзи Фукасаку)
  • Lady Snowblood 2: Love Song of Vengeance (1974) (Shurayukihime: Urami Renga) (реж. Тосия Фудзита)
  • Yakuza Graveyard (1976) (Yakuza no hakaba: Kuchinashi no hana) (реж. Киндзи Фукасаку)
  • Lullaby of the Earth (1976) (Daichi no komoriuta) (реж. Ясудзо Масумура)
  • Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки (1978) (Sonezaki Shinju) (реж. Ясудзо Масумура)

Дискография

Напишите отзыв о статье "Мэико Кадзи"

Примечания

  1. Chris D. Meiko Kaji // Outlaw Masters of Japanese Film. — London ; New York: I.B. Tauris, 2005. — P. 59. — ISBN 1-84511-086-2.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Мэико Кадзи

Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.