Уэст, Мэй

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мэй Уэст»)
Перейти к: навигация, поиск
Мэй Уэст
Mae West

Мэй Уэст в 1936 году
Дата рождения:

17 августа 1893(1893-08-17)

Место рождения:

Бруклин, Нью-Йорк, США

Дата смерти:

22 ноября 1980(1980-11-22) (87 лет)

Место смерти:

Лос-Анджелес, США

Гражданство:

США США

Профессия:

актриса

Карьера:

1911—1978

Мэй Уэст (англ. Mae West, 17 августа 1893 — 22 ноября 1980) — американская актриса, драматург, сценарист и секс-символ, одна из самых скандальных звёзд своего времени.





Биография

Юные годы

Мэри Джейн Уэст родилась в Бруклине[1] 17 августа 1893 года в семье Джона Патрика Уэста и его жены Матильды Делгер. Её отец первоначально был боксёром, а затем поступил в полицию, где стал работать детективом,[2] а её мать в молодости была моделью.[3] Среднее образование Мэй также получила в Бруклине, в школе Эрасмус Холл.[4] Мэй воспитывалась в протестантской семье, несмотря на то, что её мать была еврейкой,[5] иммигрировавшей в США из Баварии, а предки отца были ирландскими католиками.

Театральная карьера

Впервые выступать перед публикой Мэй начала ещё в пятилетнем возрасте на любительских показах, а в 12 лет профессионально занялась карьерой в водевилях. Впервые на Бродвее Уэст появилась в 1911 году в ревью «A La Broadway», но оно оказалось не очень популярным и через восемь показов было закрыто. Несмотря на это она стала появляться в других выступлениях, а в 1918 году её фотография была опубликована в музыкальном издании «Ev’rybody Shimmies Now». Далее последовали новые музыкальные номера, где Уэст исполняла довольно раскованные по тем временам танцы, а вскоре стала сама писать сценарии для постановок.

Её первая главная роль на Бродвее была в её собственной пьесе, которую она назвала «Секс». Несмотря на жуткую критику, билеты на показ раскупались быстро. Противники пьесы всё же добились того, что показ был прекращён, а Уэст вместе с труппой была арестована.[6] Её обвинили в моральной непристойности и 19 апреля 1927 года приговорили к десяти дням тюремного заключения, но через 8 дней выпустили за хорошее поведение. Это заключение пошло Мэй только на пользу, так как её популярность быстро возросла.

Её следующая пьеса «Помеха» стала не менее скандальной, так как освещала гомосексуальную тему и рассказывала о деятельности Карла Генриха Ульрихса. Пьеса стала большим хитом на сцене, но ставилась лишь в Нью-Джерси, так как была запрещена на Бродвее. Мэй стала одной из первых, кто не боялся открыто говорить о сексе, а также была одной из зачинательниц движения за права сексуальных меньшинств.

Следующими пьесами Мэй стали «Плохой возраст», «Человек удовольствия» и «Вечный грешник», которые были построены на дискуссиях и рассматривали многие острые проблемы общества. Её пьеса «Бриллиант Лил», написанная в 1928 году и повествующая о упитанной и энергичной даме конца XIX века, был поставлен на Бродвее и вскоре стал большим хитом, принеся Уэст ещё большую популярность.

Кинокарьера

В 1932 году компания «Paramount Pictures» предложила Мэй контракт на съёмки в кино. Она согласилась и вскоре переехала в Голливуд, где снялась в своём первом фильме «Ночь за ночью». Следующий фильм с её участием, «Она была неправа» (1933), был снят на основе её пьесы «Бриллиант Лил», и Мэй в нём сыграла роль леди Лоу. Фильм также примечателен тем, что в нём одну из первых своих главных ролей сыграл Кэри Грант и тем, что был номинирован на «Оскар», как Лучший фильм года. В своём следующем фильме «Я — не ангел», который также был номинирован на «Оскар», Уэст снова снялась вместе с Кэри Грантом. Картина имела большие сборы и вместе с другим фильмом Уэст, «Она обошлась с ним нечестно», спасла компанию «Paramount Pictures» от банкротства в период Великой депрессии. Эти два фильма стали первыми, снятыми по сценариям Мэй.

Вскоре Уэст стала одной из самых высокооплачиваемых персон США, заняв второе место после газетного магната Уильяма Рэндольфа Хирста. Несмотря на такой успех, откровенная сексуальность фильмов с участием Мэй Уэст породила возмущения моралистов. В июле 1934 года пьесы и сценарии Мэй попали под Кодекс Хейса, были подвержены тщательной проверке цензоров и сильно отредактированы. Следующий её сценарий к фильму, который назывался «Это не грех», также не избежал проверки и после этого получил название «Красавица девяностых». В 1935 году на экраны вышёл фильм «Поездка в город», снятый также по её сценарию, который стал ещё одним крупным успехом в её карьере. Далее последовал не менее успешный «Клондайк Энни» (1936), названный критиками киношедевром Мэй Уэст, а также «На запад, молодой человек» (1936) и «Каждый день праздник» (1937)

В 1940 году Мэй снялась в фильме «Universal Studios» «Моя маленькая гаечка», собравшем огромные сборы. После этого студия предложила ей ещё две роли в фильмах, но Уэст отказалась, а после фильма «Идёт нагрев», вышедшего на экраны в 1943 году, и вовсе покинула кино почти на 30 лет.

Помимо кино и театра Мэй Уэст в 1930 и 1940-х годы периодически появлялась на радио, где её выступления были не менее откровенными и эпатажными.

Афоризмы

Мэй Уэст:

«Вы говорите, десять мужчин ждут у моей двери? Одного отправьте домой, я сегодня утомлена.»

Мэй Уэст также известна своими афоризмами, наиболее известным из которых стал: «Это пистолет в вашем кармане или вы просто рады меня видеть?», которую она произнесла в адрес полицейского, который встречал её в феврале 1936 года на железнодорожном вокзале Лос-Анджелеса после прибытия из Чикаго.[7] Эту фразу она также произнесла в двух своих фильмах — «Она была неправа» (1933) и «Секстет» (1978).

Ей также принадлежат фразы: «Моя левая нога — Рождество, моя правая нога — Пасха, почему бы вам не зайти ко мне между этими праздниками?» и — «Когда я хорошая, я очень хорошая. Когда я плохая, я ещё лучше».[8]

Личная жизнь

11 апреля 1911 года, в возрасте 17 лет, Мэй вышла замуж за артиста водевиля Фрэнка Уоллеса. Но брак оказался поспешным и супруги вскоре разъехались. После этого они не виделись до 1935 года, когда Фрэнк объявился в Голливуде со свидетельством об их браке и потребовал от Мэй часть «их совместного имущества». Сначала Уэст не признавала брак, но в итоге была вынуждена признать это замужество из-за неоспоримого наличия свидетельства. Их официально развели после долгих разбирательств в 1942 году.

У Мэй был ещё один малоизвестный брак с итальянским исполнителем на фортепиано и аккордеоне Гвидо Дейро, который был оформлен в 1913 году.[9] Мэй никогда не признавала и этот брак, который распался в 1916 году.[10]

Последующие годы

После окончания кинокарьеры в 1943 году Мэй продолжила активно выступать на театральной сцене. Наиболее популярной в последующие годы стала её главная роль в бродвейской постановке «Екатерина была великой» в 1944 году, с которой год спустя она много гастролировала по стране. У неё также было собственное шоу в Лас-Вегасе, в котором она исполняла песни в окружении красивых молодых мускулистых парней.

В 1958 году Мэй присутствовала на церемонии вручения премии «Оскар», где вместе с Роком Хадсоном исполнила песню «Baby, It’s Cold Outside».[11] В следующем году она выпустила свою автобиографию под названием «Хорошее качество не имеет ничего общего с этим», которая вмиг стала бестселлером.[12]

Мэй Уэст также иногда появлялась в качестве гостя в некоторых телевизионных шоу, например, в «Шоу Рэда Скелтона» в 1960-х годах. Для того, чтобы быть популярной и среди молодой аудитории, она в конце 1960-х годов записала два музыкальных альбома в стиле рок-н-ролл — «Way Out West» и «Wild Christmas».

Уэст появилась в кино снова лишь в 1970 году в роли Летисии Ван Аллен в фильме «Мира Брекириндж», который был плохо оценён критиками и провалился в прокате. Последним фильмом с участием Мэй, который также потерпел неудачу, стал «Секстет», вышедший на экраны в 1978 году.[13]

В августе 1980 года Мэй упала, вставая со своей постели. После падения она потеряла речь и была отправлена в одну из больниц Лос-Анджелеса, где у неё диагностировали инсульт. В сентябре того же года у неё случился второй инсульт, после которого её правая часть тела оказалась парализованной, а вдобавок к этому у неё обнаружили пневмонию. К ноябрю её состояние немного улучшилось, и она была отправлена домой.[14] Там она и умерла 22 ноября 1980 года в возрасте 87 лет. Мэй Уэст похоронили на семейном кладбище Сайпресс Хиллз в Бруклине, Нью-Йорк.[13]

За свой вклад в развитие киноиндустрии США она удостоена звезды на Голливудской аллее славы на Вайн-стрит 1560.

Интересные факты

  • Мэй Уэст была невысокого роста, и чтобы казаться окружающим выше, она носила туфли на очень высоких каблуках, а иногда и на платформе (которые редко кто-то видел, так как её платья были довольно длинными) и делала высоченные причёски.
  • В вооружённых силах США именем Мэй Уэст называли несколько образцов снаряжения и военной техники, видимо из-за существующей там привычки расклеивать в расположении казарм плакаты и рекламные афиши с изображениями кинозвёзд-секс-символов. В частности, лётчики и моряки называли именем «Мэй Уэст» надувной спасательный пояс, у парашютистов её именем был прозван один из видов отказа парашюта, когда купол становится похожим на громадный бюстгальтер, а танкисты прозвали «Мэй Уэст» двухбашенную модификацию лёгкого танка М2. Во всех случаях грубый солдатский юмор явно намекал на большой бюст киноактрисы.
  • Имя Мэй Уэст прозвучало в фильме «Кинг Конг», когда герой Джека Блэка перечисляет возможные кандидатуры на роль в его фильме.
  • «Мэй Уэст» (Mae West) — неофициальное, но общепризнанное название радиоприемника Emerson модели «BD-197», данное ему за необычный дизайн, выполненный известным дизайнером графом Алексисом ДеСахновским.

Фильмография

См. также

Напишите отзыв о статье "Уэст, Мэй"

Примечания

  1. Leider, Emily Wortis. Becoming Mae West, 1997. p. 20
  2. «[M]ost likely he was providing muscle for local businesses and crime bosses.» Watts, Jill. Mae West: An Icon in Black and White, 2001. p 12
  3. Leider, Emily Wortis. Becoming Mae West, 1997. p 21.
  4. [web.archive.org/web/20080111063057/www.nypost.com/seven/12312006/sports/the_rumble_sports_.htm?page=3 «The Rumble: AN OFF-THE-BALL LOOK AT YOUR FAVORITE SPORTS CELEBRITIES»], New York Post, December 31, 2006. Retrieved December 13, 2007. «Erasmus also boasts Neil Diamond, Barbra Streisand, Mae West, Mickey Spillane, Barbara Stanwyck and Beverly Sills.»
  5. [www.forward.com/issues/2004/04.02.06/news13.html/ Jewish News, Jewish Newspapers — Forward.com]
  6. Watts, Jill. An Icon in Black And White, 2001. pp 88-89
  7. John Kobal, «Mae West», Films and Filming, September 1983, pp. 21-25.
  8. lyric in song Men on Great Balls of Fire album 1972
  9. Columbus Journal (March 20, 1914)
  10. Watts, Jill. Mae West: An Icon in Black and White. 2001, pp 46-7.
  11. Robertson Pamela. Guilty Pleasures: Feminist Camp from Mae West to Madonna. — Duke University Press. — P. 25. — ISBN 0-822-31748-6.
  12. Yeatts Tabatha. The Legendary Mae West. — Lulu.com. — P. 71. — ISBN 0-967-91581-3.
  13. 1 2 Kashner Sam. The Bad & the Beautiful: Hollywood in the Fifties. — W. W. Norton & Company. — P. 336. — ISBN 0-393-32436-2.
  14. Watts Jill. Mae West: An Icon in Black and White. — Oxford University Press US. — P. 313. — ISBN 0-195-16112-2.

Ссылки

  • [ibdb.com/person.php?id=7476 Мэй Уэст] (англ.) на сайте Internet Broadway Database
  • [www.aphorism.ru/author/a9462.shtml Афоризмы Мэй Уэст]
  • [www.dali-genius.ru/Mae-West-Lips-Sofa.html Диван-губы Мэй Уэст]
  • [www.tuberadioland.com/emersonBD-197_main.html Радиоприемник Emerson BD-197]

Отрывок, характеризующий Уэст, Мэй

Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.