Шелл, Максимилиан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мэксимилиэн Шелл»)
Перейти к: навигация, поиск
Максимилиан Шелл
Maximilian Schell

Шелл в 1970 году
Место рождения:

Вена, Австрия

Место смерти:

Инсбрук, Австрия

Профессия:

актёр, кинорежиссёр

Карьера:

1953 — 2014

Награды:

Максимилиан Шелл (нем. Maximilian Schell; 8 декабря 1930, Вена1 февраля 2014, Инсбрук) — австрийский актёр, продюсер и режиссёр. Обладатель премий «Оскар» и «Золотой глобус» за главную роль в фильме «Нюрнбергский процесс» (1961).





Биография

Родился в семье швейцарского писателя Германа Фердинанда Шелла и венской актрисы Маргарете Ноэ фон Нордберг и приходится младшим братом Марии Шелл, Карлу Шеллу и Имми Шелл. После аншлюса Австрии в 1938 году семья Шеллов переехала в Швейцарию.

Максимилиан Шелл вырос в Цюрихе, что также сказалось на его творческом развитии. Во времена Второй мировой войны Цюрих взял на себя роль культурного центра немецкоязычной Европы. Максимилиан изучал германистику, историю искусства и литературы, музыковедение и театроведение в Цюрихе и Мюнхене. Он почти стал членом футбольной команды цюрихского клуба «Грассхоппер», признанным болельщиком которого он являлся. Однако в 1952 году Шелл перевёлся на актёрское отделение и спустя год, изучая в консерватории Берна (ныне Высшая школа искусств в Берне) актёрское мастерство, дебютировал в 1953 году в базельском Городском театре в качестве актёра, режиссёра и драматурга. В 1959 году после смены нескольких мест работы Шелл остановился на Камерном театре Мюнхена. В том же году Густаф Грюндгенс пригласил его в Гамбург, где Шелл служил в театре вплоть до смерти режиссёра в 1963 году.

В конце 1960-х годов Максимилиан Шелл работает в Лондоне, а также занимается переводами Шекспира. В 1978 году Шелл получил заглавную роль в пьесе «Имярек» Гофмансталя, которую он исполнял вслед за Курдом Юргенсом на Зальцбургском фестивале вплоть до 1982 года Шелл также известен как режиссёр-постановщик опер. В 2007 году он удивил весь театральный мир своей успешной постановкой оперетты Иоганна Штрауса «Венская кровь» на открытой сцене в австрийском Мёрбише-ам-Зе.

Славу и популярность Шеллу принесли кинематограф и телевидение. Свой первый фильм «Дети, мать и генерал» Максимилиан Шелл снял ещё в 1955 году. В 1958 году он был приглашён на съёмки в Голливуд и снимался в фильме «Молодые львы» вместе с Марлоном Брандо. Кинозвездой мирового масштаба Шелла сделала роль адвоката нацистских преступников в фильме Стэнли Крамера «Нюрнбергский процесс», за которую он удостоился в 1962 году премии «Оскар» за лучшую мужскую роль. За «Нюрнбергским процессом» последовал удачный для Шелла фильм «Топкапи» (1964).

В конце 1960-х годов Шелл обратился к продюсерской и режиссёрской деятельности. За его фильмом «Первая любовь», завоевавшем всеобщее признание, последовали: «Пешеход» (1974), «Судья и его палач» по одноимённой повести Фридриха Дюрренматта (1975), а также знаменитый документальные фильмы: «Марлен» (1984) о Марлен Дитрих, «Моя сестра Мария» (2002) о сестре Марии Шелл, которая на тот момент уже страдала от деменции.

Максимилиан Шелл считается одним из самых известных немецкоязычных актёров в мире. Помимо полученной в 1962 году премии «Оскар» Шелл имеет в своём послужном списке несколько номинаций за главную мужскую роль и роль второго плана, а также за лучший фильм на иностранном языке и лучший документальный фильм. В 2002 году за свой вклад в искусство Максимилиан и Мария Шелл получили премию «Бэмби».

Последний год жизни страдал от сильнейших болей в спине, передвигался в инвалидной коляске. Скончался 1 февраля 2014 года в Австрии после операции на позвоночнике, не выйдя из наркоза[1][2]. Похоронен в местечке Прайтенег в Каринтии.

Частная жизнь

Частная жизнь Максимилиана Шелл не осталась в тени: средства массовой информации подробно освещали продолжавшийся три года роман Максимилиана Шелла с Сорайей Эсфандиари Бахтиари, бывшей супругой последнего шаха Ирана. В 1985 году Шелл женился на советской актрисе Наталье Андрейченко (моложе Шелла на 26 лет), а в 1989 году у них родилась дочь Настя. В 2005 году последовал официальный развод[3]. Максимилиан Шелл состоял в отношениях с венской галеристкой Элизабет Михич, которая моложе его на 47 лет[4]. С 2008 года проживал в гражданском браке с оперной певицей немецко-хорватского происхождения Ивой Миханович, а 20 августа 2013 года они заключили официальный брак.

Помимо театра, кино и телевидения Максимилиан Шелл писал и занимался живописью. Он проживал попеременно в Лос-Анджелесе и родительском доме в горах Каринтии.

Максимилиан Шелл являлся крёстным отцом актрисы Анджелины Джоли.

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Шелл, Максимилиан"

Примечания

  1. [lenta.ru/news/2014/02/01/shell/ Скончался австрийский актёр Максимилиан Шелл] (рус.). Lenta.ru (1 февраля 2014). Проверено 1 февраля 2014.
  2. [www.zimbio.com/pictures/MQjqz31zN8F/Maximilian+Schell+Funeral+Service Maximilian Schell Funeral Service], Zimbio
  3. [www.oe24.at/leute/Maximilian-Schell-liebt-diese-Frau/687799 Famous People: Maximilian Schell] (нем.)
  4. [www.oe24.at/leute/Maximilian-Schell-liebt-diese-Frau/687799 Maximilian Schell liebt diese Frau. — Society 24.at] (нем.)

Ссылки

  • [www.americanrhetoric.com/videoclips/videomoviespeechjudgementatnuremberg2affb.wmv Максимилиан Шелл в фильме «Нюрнбергский процесс»: заключительная речь защитника  (англ.)]. сайт American Rhetoric. Проверено 02 февраля 2014.

Отрывок, характеризующий Шелл, Максимилиан

– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.