Мэттью О’Нилл
| Мэттью О’Нилл ирл. Feardorcha Ó Néill англ. Matthew O'Neill | ||
| ||
|---|---|---|
| 1542 — 1558 | ||
| Предшественник: | создание титула | |
| Преемник: | Бриан О’Нилл | |
| Рождение: | около 1520 Ольстер, Северная Ирландия | |
| Смерть: | 1558 Ольстер, Северная Ирландия | |
| Род: | О'Ниллы | |
| Отец: | Конн О’Нилл | |
| Мать: | Элисон Келли | |
| Супруга: | Джоан Магуайр | |
| Дети: | сыновья: Бриан, Хью и Кормак
незаконнорожденный сын Арт | |
Мэттью О’Нилл (ирл. Feardorcha Ó Néill, ок. 1520—1558) — ирландский аристократ, 1-й барон Данганнон (1542—1558), незаконнорожденный сын Конна Бакаха О’Нилла (ок. 1480—1559), короля Тир Эогайна (1519—1559) и 1-го графа Тирона (1542—1559).
Биография
Мэттью (Фэрдорха) был внебрачным сыном короля Тир Эогайна Конна Бакаха мак Куинна О’Нилла. Матерью Мэттью была Элисон Келли, жена кузнеца из Дандолка. Кроме Мэттью, У Конна были законные сыновья от первого брака, Фелим Каох (Слепой) О’Нилл (ум. 1542) и Шейн О’Нилл (ум. 1567).
В 1542 году Фелим Каох, старший сын Конна, был убит Макдоннелами. В том же году Конн О’Нилл, сопровождаемый своим сыном Мэттью, посетил Англию, где принес ленную присягу на верность английскому королю Генриху VIII Тюдору. Взамен Генрих VIII пожаловал Конну О’Ниллу титул графа Тирона, а его сын Мэттью получил титул барона Данганнона и право на наследование графского титула после смерти своего отца.
Назначение Мэттью наследником Конна О’Нилла, графа Тирона, вызвало недовольство его законного сына Шейна О’Нилла, который пользовался поддержкой коренного ирландского населения Ольстера. В 1558 году Мэтью О’Нилл, барон Данганнон, был убит людьми Шейна, а через несколько месяцев, в 1559 году, скончался и сам Конн Баках О’Нилл, граф Тирон. Его преемником в Тироне стал Шейн О’Нилл (1559—1567).
Шейн О’Нилл, пытаясь получить признание со стороны английского правительства, заявлял о незаконном происхождении Мэттью О’Нилла, настоящим отцом которого был кузнец Келли из Дандолка. Шейн О’Нилл был признан главой клана О’Нилл, но не получил графского титула, который носил его отец.
Мэттью О’Нилл был женат Джоан Магуайр (ум. 1600), дочери Константина Магуайра, от брака с которой у него было трое сыновей:
- Бриан О’Нилл (ум. 1562), 2-й барон Данганнон (1558—1562)
- Хью О'Нилл (ок. 1550—1616), 3-й барон Данганнон (с 1562), 2-й граф Тирон (с 1587)
- Кормак МакБарон О’Нилл (ум. 1613)
Также у Мэттью был незаконнорожденный сын:
- Арт МакБарон О’Нилл (ум. 1618), отец Оуэн О’Нилла
Вдова Мэттью после его смерти была дважды замужем. Её вторым мужем стал Генри О’Нилл, лорд Февс. В третий раз Джоан Магуайр вышла замуж за сэра Эойна О’Галлахера.
Источники
- Brady, Ciaran. The Chief Governors: The Rise and Fall of Reform Government in Tudor Ireland, 1536—1588. Cambridge University Press, 1994.
- Morgan, Hiram. Tyrone’s Rebellion. Boydell Press, 1999.
Напишите отзыв о статье "Мэттью О’Нилл"
Отрывок, характеризующий Мэттью О’Нилл
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
