Тайбби, Мэтт

Мэттью «Мэтт» Тайбби (англ. Matthew C. Taibbi; род. март 1970) — американский журналист и политический обозреватель. В настоящее время работает в Rolling Stone, его авторская колонка называется Road Rage («Дорожный гнев») для печатной версии издания и дополнительно он ведет еженедельную колонку «The Low Post» исключительно в сети. Он хорошо известен благодаря его освещению президентских выборов 2004 года, а также его работе редактором «the eXile», «the New York Press», и «the Beast». Недавно он был постоянным сотрудником «Real Time» c Биллом Махером.

Детство прошло на окраине Бостона, посещал Concord Academy, и Bard College в Annandale on Hudson, штат Нью-Йорк, а также проучился год за границей — в Ленинградском Государственном Техническом Университете. Его отец Майк Табби является телевизионным репортером NBC.

Карьера

В 1992 году Тайбби переезжает в Узбекистан, но спустя шесть месяцев принудительно покинул страну после критической статьи о президенте Исламе Керимове. Впоследствии Тайби работал в «The Moscow Times» спортивным редактором. Перед переездом в Россию он работал профессиональным спортсменом и корреспондентом в Монгольском Национальном информационном агентстве.

Когда он играл в профессиональный баскетбол в Улан-Баторе, подхватил серьёзную форму воспаления легких и вернулся в Бостон для лечения. После выздоровления, с семьей он возвращается в Россию и становится редактором иностранной газеты «Living Here». В это время (1997 год) он объединяется с Марком Эймсом для со-редактирования спорной, англоязычной, московской свободной газеты «The eXile», которая выходила каждые две недели. Об этом опыте Тайбби сказал: «Мы были на дежурстве американского закона о клевете и мы были в ситуации, где мы не были реально ответственны за наших рекламодателей. Мы имели тотальную свободу».

В 2002 году Тайбби вернулся в Соединенные Штаты для того, чтобы начать выпускать сатирический журнал «The Beast», выходящий раз в две недели в Баффало, штат Нью-Йорк. В конченом счете, однако, он лишился газеты, которая продолжила существование без него: «Заниматься бизнесом и писать — это слишком много» — заключил позже Тайбби.

Далее он работал как фрилансер: писал для «The Nation», «Playboy», «New York Press» (регулярно вел политическую колонку в течение более чем двух лет), Rolling Stone, New York Sports Express (где он был редактором «на свободе») и для других изданий. «Для меня это было неудачей в карьерном плане. Я хотел быть писателем-романистом», — он сообщил на лекции в Нью-Йоркском университете.

Тайбби покинул «New York Press» в августе 2005 года, вскоре после того, как его редактор Джеф Коен был вынужден покинуть издание из-за провокационной статьи Тайбби О Папе Римском Иоанне Павле Втором. «Я часто понимал, что там мне не будет возможности остаться в любом случае», — Тайбби позже написал.

Тайбби пошел работать исполнительным (? Contributing editor) редактором в издание «Rolling Stone», заключая полные статьи, как о государственных, так и о международных событиях, а также ведущим еженедельной политической колонки, которая называется «The Low Post» для интернет-сайта журнала. Тайбби продолжает писать для «Rolling Stone», но он перестал вести онлайн-колонку. Последняя онлайн-колонка называлась «Год крысы» («Year of the Rat»), в которой подразумевался сезон выборов 2008 года.

В настоящее время Тайбби работает специальным корреспондентом «Real Time» с Биллом Махером, он освещал политические события кампании по выбору президента 2008 года.

В 2008 году он стал победителем престижной премии «National Magazine Award» в категории «Обзор постоянного комментатора в газете» за его работу в «Rolling Stone».

Спортивная журналистка

Тайбби также писал в колонку «The Sports Blotter» для свободной еженедельной газеты «Boston Phoenix». Колонка содержала краткое описание арестов, гражданских тяжб и криминальных судебных процессов, в которых говорилось о профессиональных спортсменах.

Полемика

В марте 2005 года Тайбби пишет колонку для «NY Press», озаглавленную «52 самых смешных вещей о приближающейся смерти Папы». Колонка была осуждена сенатором Хиллари Клинтон, мэром Нью-Йорка Майклом Блумбергом и многими другими, включая конгрессмена Энтони Вэйнера, который предложил, чтобы ньюйоркцы вырвали эти колонки из своих журналов и сожгли. В более поздней колонке «Содержание Папы живым», Тайбби защищал спорный отрезок, как «импровизированную, шуточную, безвкусную шутку», которая, как он сказал, была создана, чтобы дать читателям перерыв после продолжительного периода «сверкающих политических эссе» в его колонке. Тайбби заявил, что его материал был протестом против «мучительного марафона автоматической печали и лести в СМИ, который так неизбежно проходил после выбора каждого святого лидера или знаменитости». В этом же материале Тайбби согласился с тем, что колонка была «написана в часы лунного убывания и затуманенности».

Литература

• The Exile: Sex, Drugs, and Libel in the New Russia (ISBN 0-8021-3652-4). Co-authored with Mark Ames, and published in 2000 with a foreword by Edward Limonov. A movie based on the book is under development by producers Ted Hope and James Schamus of Good Machine. [1]
• Spanking the Donkey: On the Campaign Trail with the Democrats, (ISBN 1-56584-891-8). A campaign diary from the 2004 US presidential election, published by New Press in 2005.
• Smells Like Dead Elephants: Dispatches from a Rotting Empire, (ISBN 0-8021-7041-2). Published by Grove Press, Black Cat in 2007.
• The Great Derangement: A Terrifying True Story of War, Politics & Religion at the Twilight of the American Empire, (ISBN 0-385-52034-8). Published by Spiegel & Grau in 2008.

Отрывок, характеризующий Тайбби, Мэтт

Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.