Стивен Мэтьюрин

Стивен Мэтьюрин (англ. Stephen Maturin) — вымышленный персонаж, герой серии военно-морских приключений английского писателя Патрика О’Брайана.

Характеристика персонажа

Стивен Мэтьюрин — судовой врач на корабле своего лучшего друга Джека Обри.

Общая характеристика его натуры — невероятная смесь потрясающей наивности и цинизма, непреклонной воли и мечтательности, хладнокровия и скрытых страстей, отсутствия карьеризма и преданости долгу, ненависти к насилию и безразличия к крови, щепетильность к людям и пренебрежение к общественному мнению.

Многие выходки доктора весьма забавны. Однако воспринимать доктора как корабельного шута — опасное заблуждение. Многие люди поплатились, поддавшись этому заблуждению — кто жизнью, кто кошельком, кто карьерой.

Факты «биографии» доктора Мэтьюрина

У доктора нет семьи, упомянуто, что он незаконнорожденый. Его отец — некий ирландский офицер (упоминается фамилия отца Фицджеральд), а мать — каталонка. Стивен исповедует католичество, однако предан Англии. Он свободно говорит на английском, испанском, каталонском, французском и латинском языках, также может говорить на ирландском и португальском, изучает греческий, арабский, малайский, урду… однако с трудом понимает морской жаргон.

В молодости доктор входил в радикальное движение «Свободная Ирландия» (впоследствии разгромленное английским правительством). Затем стал шпионом сперва Адмиралтейства, затем правительства. Например, в Испании доктор известен под именем Дон Эстебан Мэтьюрин-и-Доманова, владелец замка под Леридой. Добыл несколько чрезвычайно ценных для Англии сведений.

На этом поприще претерпел провал (не по своей вине). Был арестован французской контрразведкой в Испании. К нему применили третью степень допроса (пытки на дыбе). Получил многочисленные вывихи суставов рук, ног, пальцев. Воля Стивена не была сломлена. Его друг, капитан Джек Обри, в страшной спешке подготовил и осуществил операцию по освобождению доктора. Операция прошла успешно, Стивен был освобожден и переправлен в Англию. После этого приключения долго восстанавливал здоровье.

В Калькутте Стивен Мэтьюрин застрелил на дуэли богатого финансового воротилу Каннинга. Причина дуэли — женщина, миссис Диана Вильерс, жившая на содержании у Каннинга. Доктор был влюблен в Диану и предлагал ей стать его женой. На этой дуэли Стивен получил пулю под грудину. Поскольку не доверял местным врачам, сделал себе операцию сам.

На дипломатической службе доктор проявил незаурядный талант. Его задачей была обеспечить дипломатическую составляющую военной операции по установлению протектората Короны над островами Маврикий и Реоньюн. Усилия доктора принесли ощутимый результат: население островов добровольно сменило французский флаг на английский. При этом боевая часть операции обошлась почти без крови, что вызвало досаду у военных. Те утверждали, что доктор «украл» у них блистательную победу.

Внешность

В цикле можно встретить описание внешности доктора: худощав, невысокого роста, голову бреет наголо (его волосы практически все выпали, осталось небольшое количество над ушами), узкое лицо с высоким лбом, тусклые серые глаза. Из одежды предпочитает серые и темные цвета, носит парик серого цвета, армированый серебряными нитями.

В начале цикла отчаянно нуждался, несмотря на неприхотливость, поэтому и принял приглашение капитана Обри стать судовым врачом. Получив свою долю призовых денег, стал состоятельным человеком, однако не изменил своим привычкам — по прежнему ходит в своем ветхом чёрном сюртуке, а бреется раз в четыре дня.

Стивен весьма мечтательная натура. У него, как правило, совершенно отсутствующий взгляд, исключение составляют темы, действительно интересные Стивену: сравнительная анатомия животных и человека, модная на то время в кулуарах теория Ламарка, психология человека и животных.

Характер и привычки

В событиях цикла доктора не раз называют убежденным бессребреником. Доктор старается получить такую должность, которая заведомо не принесет ему прибыли. На дипломатической службе Стивену приходится распоряжаться огромными суммами не учитываемых наличных денег (по сути, это деньги, выделяемые Короной на подкуп и шпионаж). Стивен избавляется от денег с облегчением, при этом совершенно искренне.

Доктор ненавидит насилие и убийства. Когда капитан Джек Обри пригласил доктора принять участие в абордажной атаке, доктор отказался. Стивен заявил что никогда не возьмет в руки абордажную саблю, однако предложил стать к штурвалу. Такое чистоплюйство не помешало ему всадить пулю Каннингу, своему сопернику в любви к Диане Вильерс.

Надо сказать, что у доктора присутствует садисткая жилка: разбогатев, он специально закупает для добавления в составляемые им снадобья дурно пахнущие вещества — бобровую струю, креозот, скипидар и др. По уверению самого Стивена, он это делает для того, чтобы пациенты явственно чувствовали, что доктор занимается лечением, а не шарлатанством.

Доктор весьма небрежен не только по отношению к своему кошельку, но и к своему внешнему виду. Бреется он раз в четыре дня, носит один и тот же полинявший, вытертый сюртук. Его карманы могут содержать как завернутую в платок котлету (утащенную с последнего обеда), так и кисту из желудка пациента, которую он удалил вчера утром. Стол доктора в каюте всегда завален бумагами, календарями, справочниками, игральными картами и медицинскими инструментами.

Стивен Мэтьюрин неисправимый циник. Цинизм проявляется во всем. Это совершенное пренебрежение к внешнему виду и деньгам. Он может как ни в чём ни бывало заявить смертельно больному пациенту, что с удовольствием проанатомирует его после кончины. Ходят слухи, что доктор покупал тела повешенных преступников, чтобы поупражняться в хирургии. В свободное время он анатомирует гиену, дельфина, лису, причем может сделать это на обеденном столе, не снимая парадного сюртука. Как-то он сделал лошади кровопускание, прямо в гостиной поместья Мелбери Лодж (где они проживали вместе с капитаном Джеком Обри).

Только почтение, проявляемые моряками к судовым врачам, позволило доктору избежать расправы, когда Стивену пришло в голову заявить, что он с нетерпением ждет смерти обезьяны, любимицы экипажа фрегата «Резвый». Доктор наивно считает, что показательный урок анатомии будет полезен морякам.

Умения и навыки

Великолепный хирург, психолог, натуралист. Играет на виолончели и флейте. Сам пишет музыку: упоминается написанная им пьеса «Плач по Тир-нан-Ог». Сам доктор объясняет, что Тир-нан-Ог — достойнейшая часть его родины, исчезнувшая много лет назад.

При постоянно декларируемом пацифизме доктора, неожиданно выясняется, что он великолепно владеет шпагой и стреляет из пистолетов.

Был случай, когда доктор ободрал до нитки некого весьма самоуверенного в себе лейтенанта морской пехоты, обыграв его в карты. Лейтенанта сбила с толку кажущая наивность Стивена, сопровождаемая славой бессеребреника.

Методы лечения доктора тоже весьма характерны для тех лет: он лечит не столько микстурами, сколько диетами, моционами, кровопусканиями, обертыванием мокрой простыней, обриванием волос на голове (при высокой температуре), скипидаровыми клизмами. Для восстановления сил Стивен прописывает своим пациентам портер. Себе, для успокоения нервов, доктор Мэтьюрин регулярно прописывает опиумную настойку.

Доктор ведет дневник, причем все записи делает с помощью изобретенной им же для себя секретной стенографии. Научные наблюдения и важные сведения он пишет на латыни, а личные записи — на каталонском.

В кинематографе

В 2003 доктора Мэтьюрина сыграл Пол Беттани в фильме «Хозяин морей: на краю земли».

Список книг

См. Цикл о капитане Джеке Обри и докторе Стивене Мэтьюрине

Ссылки

• [www.obrian.ru/ Российский сайт любителей О’Брайана]
• [lib.aldebaran.ru/author/obraian_patrik/ Три романа об Обри и Мэтьюрине в библиотеке Альдебаран на русском]
• [web.archive.org/web/20070507165029/csforester.narod.ru/page10.htm Все романы на английском языке в русском сообществе любителей С. С. Форестера]

Отрывок, характеризующий Стивен Мэтьюрин

– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.