Мюзеув, Йохан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Йохан Мюзеув
Общая информация
Прозвище Фламандский Лев
Дата рождения 13 октября 1965(1965-10-13) (58 лет)
Место рождения Варсенаре, Западная Фландрия
Гражданство Бельгия Бельгия
Информация о гонщике
Нынешняя команда завершил карьеру
Специализация классик
Профессиональные команды
1988-1989
1990-1992
1993-1994
1994-2000
2001-2002
2003-2004
ADR
Lotto
GB-MG
Mapei
Farm Frites
Quick Step
Медали
Чемпионат мира
Золото Лугано 1996 Групповая гонка

Йохан Мюзеув[1] (нидерл. Johan Museeuw; род. 13 октября 1965, Варсенаре) — бельгийский шоссейный велогонщик, один из сильнейших специалистов классических гонок своего поколения.





Карьера

Отец Мюзеува, Эдди, также был велогонщиком, закончившим карьеру после двух малозаметных лет в профессионалах. Йохан в детстве занимался велоспортом и футболом, в 15 лет сделав окончательный выбор в пользу первого. В юности он больше занимался велокроссом, в 20 лет стал чемпионом страны среди военных. Первый контракт с бельгийской шоссейной командой ADR Мюзеув подписал в 22 года. В первом сезоне он дебютировал на Тур де Франс. В следующем сезоне Йохан помог выиграть эту гонку своему капитану, Грегу Лемонду. Для самого бельгийца главным успехом за 2 года в команде стала победа на этапе Тура Бельгии, но затем его ждал спринтерский прорыв в составе Lotto. Он выиграл сразу два этапа на Туре, включая последний, где дал просвет пелотону на последнем километре. Команда постоянно работала на Мюзеува, вывозя его на финишный спурт, однако чувствительный характер не позволял бельгийцу стать штатным спринтером. Он боялся совершить на финише ошибку, перечёркивающую работу команды на десятках километрах, и стремился к карьере одиночки-классика. После трёх лет в Lotto Йохан перешёл в GB-MG Патрика Лефевра.

На Париж — Ницца 1993 Мюзеув выиграл этап, но сам также с удовольствием работал грегари Марио Чиполлини, первенствовавшего трижды. Бельгиец поехал капитаном команды на Тур Фландрии, где сумел догнать лидировавшего Франса Массена, а затем обогнать его на финише. Вскоре Мюзеув стал одним из главных фаворитов на классиках, в 1995 году он снова победил на Туре Фландрии, и по итогам сезона выиграл Мировой шоссейный кубок. Следующий сезон стал пиком его карьеры. Он первенствовал на Париж — Рубе, где вместе с двумя партнёрами по команде спокойно финишировал на треке. Осенью поражение на Париж — Тур заставило Йохана сказать о завершении карьеры, но через неделю он стал чемпионом мира: бельгиец атаковал из отрыва, а на финише опередил удержавшегося Мауро Джанетти. Успехи года принесли Мюзеуву ещё один Мировой кубок, а также Золотой велосипед. Следующий сезон оказался традиционно неудачным для чемпиона мира: побед он одержал немало, но все на второстепенных гонках.

На Туре Фландрии 1998 года победу Мюзеуву принесла атака в том же месте, что и за 5 лет до этого, но Париж — Рубе окончился для него трагично. Бельгиец разбил левое колено, куда вскоре попала инфекция, и возникла угроза ампутации ноги. Восстановление шло тяжело, но Йохан вернулся в гонки. В 2000 году он одиночным отрывом снова покорил Париж — Рубе, где 34-летний ветеран уже не числился фаворитом. Летом авария на мотоцикле привела к перелому той же левой ноги. Обидное второе место на Туре Фландрии вынудило Мюзеува заговорить о завершение карьеры, но через неделю холодная и мокрая погода не помешала ему в третий раз выиграть Париж — Рубе. В 2003 году главной победой Йохана стала открывающая сезон Омлоп Хет Волк, и он снова задумался о завершении карьеры. Его последней гонкой стала Схелдепрейс 2004; тремя днями ранее он в последний раз поборолся за победу на Париж — Рубе, где финишировал 5-м, пожимая руку Петеру ван Петегему.

После завершения карьеры Мюзеув остался работать в Quick Step. В 2003 году появилась информация, что Йохан принимал допинг; информация о телефонных звонках, обличающих гонщика, позже появилась у полиции. В январе Мюзеув признался в применении допинга и покинул команду. В декабре 2008 года суд признал его виновным: принимавший гормоны роста экс-гонщик был оштрафован и получил условное лишение свободы. Через месяц Мюзеув бросил жену и детей, уйдя к бывшей любовнице гонщика Йо Планкарта, осуждённого вместе с Йоханом[2].

Главные победы

Напишите отзыв о статье "Мюзеув, Йохан"

Примечания

  1. По нидерландско-русской практической транскрипции фамилия пишется как Мюсеу, однако устоявшейся в русскоязычных СМИ транскрипцией является Мюзеув.
  2. [www.standaard.be/artikel/detail.aspx?artikelid=DMF05022009_101 Johan Museeuw verliet vrouw voor de ex van Jo Planckaert]

Ссылки

  • [velolive.com/velo_legend/2123-flamandskij-lev-ili-istoriya-joxana-myuzeuva.html Фламандский Лев, или История Йохана Мюзеува]
  • [www.cyclingarchives.com/coureurfiche.php?coureurid=6486 Профиль] на cyclingarchives.com

Отрывок, характеризующий Мюзеув, Йохан

В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.