Мюке, Карл Генрих Антон
Карл Генрих Антон Мюке — (нем. Heinrich Mücke, 1806—1891) — немецкий исторический живописец.
Учился в Берлинской Академии художеств под руководством Ф. Шадова и, вместе с ним, в 1826 г., переселился в Дюссельдорф, где вскоре было поручено ему гр. Шпэ украсить замок Гельторф фресками, изображающими сцены из истории Фридриха Барбароссы. Этот заказ (1838) принёс Мюке известность.
В 1833—1834 гг. Мюке посетил Италию. Его картина: «Ангелы уносят на гору Синай усопшую св. Екатерину» (находится в Берлинской национальной галерее) до такой степени понравилась немецкой публике, что художнику пришлось написать пять её повторений.
В 1844 г. он был назначен преподавателем в Дюссельдорфскую академию, в 1849 г. получил звание профессора; в 1850 г. путешествовал в Англию и впоследствии сделал несколько поездок в Швейцарию.
Кроме вышеупомянутой картины, к числу лучших произведений М. принадлежат: фреска, представляющая Мадонну с тремя святыми (в церкви. св. Андрея, в Дюссельдорфе, 1835), «Св. Амвросий прогоняет имп. Феодосия от церковных дверей» (1838), «Св. Елизавета Венгерская раздает милостыню» (1841, в Берлинской национальной галерее), «Св. Елизавета расстается со своим супругом» (1841), «Введение христианства в Вупперской долине» (1842; фресковый фриз в Эберфельсской ратуше), «Готфрид Бульонский штурмует Иерусалим» (1844), «Данте в Вероне» (1846); «Св. Адальберт» (1851; алтарный образ в церкви Фрауенбурга), ряд сцен из жития св. Мейнрада, написанный для кн. Гогенцоллерн-Зигмаринского, «Добрый Пастырь» (в Кайзервертской церкви), «Смерть Клеопатры» (1873) и большая композиция в виде фриза на сюжеты рейнских легенд и истории.
Очень удачны также многие из его иллюстраций, рисованных для разных роскошных изданий. Сын этого художника, Карл Мюке, составил себе в конце XIX века репутацию даровитого жанриста, обладающего неподдельным чувством и сильным колоритом.
Напишите отзыв о статье "Мюке, Карл Генрих Антон"
Ссылки
Отрывок, характеризующий Мюке, Карл Генрих Антон
– Ах, и кучер уехал.Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
