Мюллер, Карл Александр фон

Карл Александр фон Мюллер

Карл Александр фон Мю́ллер (нем. Karl Alexander von Müller; 20 декабря 1882, Мюнхен — 13 декабря 1964, Роттах-Эгерн) — немецкий историограф, заведующий кафедрой Мюнхенского университета в 1928—1945 годах. Непосредственными учениками Карла Александра фон Мюллера были национал-социалисты Бальдур фон Ширах, Рудольф Гесс, Герман Геринг, Вальтер Франк, Вильгельм Грау, Вильфрид Эйлер, Клеменс Август Гоберг, Герман Келленбенц, Карл Рихард Ганцер, Эрнст Ганфштенгль, Клаус Шиккерт. Политическая открытость фон Мюллера привлекала к нему и учеников, придерживавшихся других взгялдов: Алоис Хундхаммер, Хайнц Гольвитцер, Карл Босль и Вольфганг Хальгартен.

Биография

Карл Александр фон Мюллер — сын министра образования Баварии Людвига Августа фон Мюллера. Окончив вильгельмовскую гимназию в Мюнхене, с 1901 года изучал историю и юриспруденцию в Мюнхенском университете, являлся стипендиатом фонда Максимилианеума. В 1908 году защитил докторскую диссертацию у Зигмунда фон Рицлера. С началом Первой мировой войны Мюллер вместе с Паулем Николаусом Коссманом издавал журнал Süddeutsche Monatshefte. В 1917 году получил право преподавания и получил назначение синдиком Баварской академии наук и профессором Мюнхенского университета.

По рекомендации комиссии по расформированию 2-го пехотного полка «старой» баварской армии Адольф Гитлер 10—19 июля 1919 года являлся слушателем третьего курса «антибольшивистских просветительских курсов» отдела пропаганды Ib/P командования 4-й группы рейхсвера в Мюнхене, которым руководил школьный товарищ Мюллера Карл Майр. По воспоминаниям Мюллера, Гитлер слушал его лекции «Вопрос вины» и «История Германии со времён Реформации», и удивил его впервые своим ораторским талантом в дискуссии после лекции «Вопрос вины». В националистических кругах Пауля Н. Коссмана Карл Александр фон Мюллер играл центральную роль в процессах, вызванных его статьями по вопросу ответственности за войну и легенды об ударе ножом в спину.

Мюллеру, историку и публицисту экстремально правых взглядов, в Веймарской республике отказали в вакансиях на кафедрах университеты Галле, Бреслау, Кёльна и Киля. Только в 1928 году Мюллер сменил Михаэля Дёберля в качестве ординарного профессора истории Баварии в Мюнхенском университете и в 1933—1935 годах занимал должность декана. Отказавшись от приглашения Берлинского университета, Мюллер в 1935 году занял должность заведующего кафедрой истории Средних веков и Нового времени.

Приверженец национал-консервативных и монархических взглядов в силу своего происхождения, Мюллер отвергал либеральные политические идеи и Веймарскую республику. В национализме национал-социализма и его консервативных чертах Мюллер видел некоторое сходство с собственным мировоззрением. Поэтому Мюллер симпатизировал НСДАП и вступил в партию в августе 1933 года. Крупная величина в мюнхенском обществе 1920-х годов, он лично познакомился через Готфрида Федера с Адольфом Гитлером и считал себя в национал-социалистической Германской империи связующим звеном между старым и новым поколением историков-национал-социалистов — роль, которая, как он считал, ему, издателю «Исторического журнала» и влиятельнейшему историку Германии в силу его близости режиму, подходила идеально.

Мюллер занимал многочисленные почётные должности: являлся членом Имперского института истории Новой Германии, руководимого его учеником Вальтером Франком, в котором Мюллер в 1936 году официально основал отдел исследования еврейского вопроса. В 1935—1944 годах Мюллер руководил изданием «Исторического журнала», сменив на этом посту неугодного национал-социалистам Фридриха Мейнекке, а в 1933—1934 годах возглавлял Имперский союз народ народности и родины. В 1930—1936 годах Мюллер руководил Институтом исследования германской народности на юге и на юго-востоке. После смены состава Баварской академии наук в процессе гляйхшальтунга, 2 марта 1936 года Мюллер был назначен рейхсминистром Бернгардом Рустом её президентом несмотря на то, что его кандидатуру Академия не выдвигала. Академия выдвинула на должность своего президента Эдуарда Шварца, президента Академии в 1927—1930 годах, но Мюллер вступил в должность. Мюллер одновременно занял должность председателя секции истории. В конце 1943 года несмотря на сопротивление Мюллера Академия избрала президентом юриста Мариано Сан Николо.

После Второй мировой войны Академия возбудила дело об исключении Мюллера из состава Академии. 23 сентября 1945 года Мюллер добровольно отказался от звания академика. В процессе денацификации по распоряжению американской военной администрации Мюллер был принудительно отправлен в отставку и лишился всех должностей, в том числе звания члена-корреспондента Австрийской и Прусской академии наук. Мюллер был вынужден обратиться за помощью своих бывших учеников. Особенно полезными оказались его дружеские отношения с Куртом Хубером из антифашистской группы «Белая роза». В 1951 и 1954 годах Мюллер издал два тома своих мемуаров, старался восстановить отношения с прежними реабилитированными друзьями, чтобы восстановить свою репутацию. Он общался с родственниками Вильгельма Фуртвенглера и подарил одному из них в августе 1958 года экземпляр с автографом своей книги «На краю истории», содержавшей статью о Адольфе и Вильгельме Фуртвенглерах. В 1953 году Мюллер был принят в члены Баварской академии изящных искусств.

Сочинения

• Bayern im Jahre 1866 und die Berufung des Fürsten Hohenlohe. Eine Studie. Oldenbourg, München, Berlin 1909
• Über die Stellung Deutschlands in der Welt. C. H. Beck, München 1916
• Deutschlands Kampf auf Leben und Tod. Zwei Kriegs-Vorträge. Kellerer, München 1917
• Des deutschen Volkes Not und der Vertrag von Versailles. Vortrag. Knorr & Hirth, München 1922
• Die deutschen Träumer. Gesammelte Aufsätze. Süddeutsche Monatshefte, München 1925
• Deutsche Geschichte und deutscher Charakter. Aufsätze und Vorträge. Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart 1926.
• Geleitwort. In: Wilhelm Grau: Antisemitismus im späten Mittelalter. Das Ende der Regensburger Judengemeinde 1450—1519. Mit einem Geleitwort von Karl Alexander von Müller. Duncker & Humblot, München, Leipzig 1934
• Zwölf Historikerprofile, Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart, München 1935
• Aufsätze und Reden 1914—1938. Vom alten zum neuen Deutschland. Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart, Berlin 1938
• Erinnerungen. 3 Bände (s.o.), Kilpper, Stuttgart 1951, 1954 und 1966
• Am Rand der Geschichte. Münchner Begegnungen und Gestalten. Hanser, München 1957
• Im Wandel einer Welt, Süddeutscher Verlag, München 1966

Литература

• Karl-Ludwig Ay: Müller, Karl Alexander von, Historiker. In: Wolfgang Benz, Hermann Graml (Hrsg.): Biographisches Lexikon zur Weimarer Republik. München 1988.
• Matthias Berg: Karl Alexander von Müller. Historiker für den Nationalsozialismus. Vandenhoeck & Ruprecht, Göttingen 2014, ISBN 978-3-525-36013-2.
• Karl Bosl: Nachruf: Karl Alexander von Müller in memoriam. In: Zeitschrift für bayerische Landesgeschichte. Bd. 28, 1965, S. 920—928 ([periodika.digitale-sammlungen.de/zblg/kapitel/zblg28_kap26]).
• Helmut Heiber: Walter Frank und sein Reichsinstitut für Geschichte des neuen Deutschlands (= Quellen und Darstellungen zur Zeitgeschichte. Bd. 13). Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart 1966.
• Margareta Kinner: Karl Alexander von Müller (1882—1964). Historiker und Publizist. Dissertation, Universität München 1997.
• Land und Volk, Herrschaft und Staat in der Geschichte und Geschichtsforschung Bayerns. Karl Alexander von Müller zum 80. Geburtstag (= Zeitschrift für Bayerische Landesgeschichte. Bd. 27). Beck, München 1964.
• Winfried Schulze: Karl Alexander von Müller (1882—1964). Historiker, Syndikus und Akademiepräsident im «Dritten Reich». Eine Geschichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften in historischen Porträts. In: Dietmar Willoweit (Hrsg.): Denker, Forscher und Entdecker. Beck, München 2009, S. 281—306.
• Staat und Volkstum. Neue Studien zur bairischen und deutschen Geschichte und Volkskunde. Karl Alexander von Müller als Festgabe zum 20. Dezember 1932. Mit einem Geleitwort von E. Marcks dargebracht von W. Andreas; F. Bastian [u. a.]. Verlag [Jos. C. Huber, Dießen am Ammersee 1933.
• Monika Stoermer: Die Bayerische Akademie der Wissenschaften im Dritten Reich. In: Acta historica Leopoldina. Nr. 22, 1995, S. 89-111.
• Hermann Weiß (Hrsg.): Biographisches Lexikon zum Dritten Reich. Frankfurt am Main 2002 (überarbeitete Neuauflage), ISBN 3-596-13086-7, S. 327f.
• Karl Ferdinand Werner: Das NS-Geschichtsbild und die deutsche Geschichtswissenschaft. Kohlhammer, Stuttgart u. a. 1967.

Ссылки

• [www.ardmediathek.de/bayern-2/land-und-leute-bayern-2?documentId=11207224 Irrwege eines deutschnationalen Gelehrten — Der bayerische Historiker Karl Alexander von Müller]

Отрывок, характеризующий Мюллер, Карл Александр фон

Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.