Мягков, Михаил Юрьевич

Михаил Юрьевич Мягков
[www.lgz.ru/upload/iblock/e32/e323cc1a797b89fd681b1f18ceb3c64d.jpg Внешнее изображение]
Дата рождения:	1 января 1968(1968-01-01) (56 лет)
Место рождения:	Москва, Союз Советских Социалистических Республик
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	история
Место работы:	МГИМО, ИВИ РАН
Учёная степень:	доктор исторических наук (2006)
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	РГГУ (1993)
Награды и премии:

Михаи́л Юрьевич Мягко́в (р. 1 января 1968 года) — российский историк, научный директор Российского военно-исторического общества, заведующий Центром истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН, профессор МГИМО (У) МИД России, советник министра культуры Российской Федерации.

Биография

Родился в Москве.

Высшее образование получил на Факультете архивного дела Московского Государственного историко-архивного института (с 1991 г. — РГГУ).

В 1997 году защитил в Институте военной истории МО РФ диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук («Битва под Москвой в документах группы армий „Центр“, 1941—1945»).

В 2006 году в Институте всеобщей истории РАН защищена диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук (Проблемы послевоенного устройства Европы в американо-советских отношениях 1941—1945 гг.).

С 2004 года преподает в МГИМО (кафедра всемирной и отечественной истории). Читает курсы «История России с древнейших времен до ХХ века», «История России в ХХ — начале ХХI вв.».

В 2009 году выступил консультантом фильма Алексея Пивоварова «Москва. Осень. Сорок первый».

Входит в состав рабочей группы по подготовке концепции нового учебно-методического комплекса по отечественной истории.

В 2014 году удостоен звания «Почетный работник высшего профессионального образования РФ».

В 2015 году удостоен премии Правительства Российской Федерации в области культуры в качестве руководителя группы научных консультантов цикла документально-игровых фильмов «1812» и «1812 — 1815. Заграничный поход».

Главной военной прокуратурой проводилась проверка второго тома 12-томного фундаментального труда «Великая Отечественная война 1941—1945 годов» на предмет наличия в разделах, написанных М. Ю. Мягковым, самоплагиата. В 2015 году по итогам экспертиз таковой выявлен не был, однако Министерство обороны переиздало второй том, подвергнув разделы за авторством М. Ю. Мягкова удалению или переработке.

Монографии

• Вермахт у ворот Москвы, 1941—1942. М.: ИВИ РАН, 1999; М.: Олма-Пресс, 2005 (2-е изд., дополненное).
• Проблема послевоенного устройства Европы в американо-советских отношениях 1941—1945 гг. М.: ИВИ РАН, 2006.
• Война 1941—1945. Факты и документы. М.: Олма-Пресс, 2001, 2004, 2005 (в соавторстве)
• Всё о великой войне. М.: Алгоритм, Эксмо, 2010 (в соавторстве).
• 1942 год. От «Кремля» до «Марса». М.: Олма Медиа Групп, 2015.
• Вся правда о великой войне. М.: Алгоритм, 2015 (в соавторстве).

Отрывок, характеризующий Мягков, Михаил Юрьевич

De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.