Мякоть гриба

Мя́коть, или ко́нтекст — внутренний слой плодового тела гриба.

Внешние признаки мякоти часто отражают микроскопическое строение плодового тела, а также являются важными для определения грибов.

Строение

Мякоть представляет собой ложную ткань, или траму. От настоящих тканей трама отличается тем, что образуется из сплетений гиф, а не путём деления клеток в трёх направлениях. Строение и признаки могут различаться в частях плодового тела, например, у шляпочных грибов различают траму шляпки, гименофора и ножки.

Признаки

Консистенция

По консистенции грибы различают на такие основные типы:

• деревянистые, пробковые, войлочные, кожистые
• хрящевидные
• мясистые
• студенистые

Деревянистые плодовые тела состоят из плотно переплетённых жёстких гиф, они имеют наибольшую прочность — разрушить их можно только пилой или топором.
Пробковые, войлочные и кожистые менее прочны, их можно резать ножом. Пробковые плодовые тела упругие, состоят из беспорядочно переплетённых гиф, поэтому имеют одинаковую прочность во всех направлениях. Гифы войлочной мякоти образуют пучки волокон, которые можно разодрать в ватообразную массу, или трут. Сухой, предварительно обожжённый трут легко вспыхивает от искры и в старину широко применялся для добывания огня. Грибы с кожистой консистенцией обычно имеют тонкую мякоть, она эластична, не ломается при изгибе и обладает высокой прочностью.

Хрящевидная мякоть менее прочна, чем кожистая и обладает хрупкостью, легко ломается.

Среди шляпочных грибов наиболее распространены и хорошо известны мясистые плодовые тела. Их ткань мягкая, хорошо режется и ломается. Различают несколько модификаций мясистой мякоти: мясисто-волокнистая, мясисто-восковидная, мясисто-хрящевидная, хрупкомясистая и тонкомясистая (последнее означает, что шляпка гриба имеет тонкий слой мякоти). Хрупкая мякоть характерна для грибов семейства сыроежковых, мицелий в такой мякоти не образует гифы, а распадается на отдельные частицы (сфероцисты), слабо связанные между собой.

Студенистые плодовые тела состоят из рыхлой системы гиф и гелеобразующего вещества, сильно набухающего в присутствии воды.

Консистенция может меняться с возрастом плодового тела: мякоть молодых грибов, обычно более мягкая и податливая, затем становится кожистой или пробковой, особенно это характерно для трутовиков. Студенистые грибы (дрожалки) в сухую погоду превращаются в кожистые или ломкие корочки, покрывающие субстрат, а под дождём снова восстанавливаются.

Цвет

Цвет мякоти исследуют у зрелых, но не старых плодовых тел, поскольку с возрастом цвет также может меняться. Важным признаком является изменение цвета после разрезания мякоти: некоторые грибы содержат вещества, окрашивающиеся при контакте с воздухом.

Цветные химические реакции

Исследование изменения цвета под действием некоторых химических реактивов может применяться для различения близких таксономических групп. Могут проводиться простые тесты по выявлению характерных реакций мякоти в целом или микроскопические исследования, обнаруживающие цветные реакции гиф, спор, базидий и других элементов трамы.

Вкус и запах

Вкус грибов следует определять только слегка прикасаясь языком к свежеразрезанной мякоти.

Восприятие запаха может быть в значительной мере субъективным и индивидуальным, поэтому запах трудно, а иногда и невозможно описать. Тем не менее, в справочниках обычно приводится описание запаха грибов. Такие описания могут выражаться субъективными понятиями (приятный или неприятный), или путём сравнения с запахом известных веществ и продуктов: грибной, мучной, анисовый, чесночный, чернил, фенола и др.
Например, в разных справочниках встречаются такие определения запаха рядовки серной:

• противный
• жжёной резины
• гнилой капусты
• скатола

Выделение сока

Мякоть некоторых грибов (млечники, многие мицены) может иметь сосудистую систему, содержащую млечный сок. Сок выделяется при повреждении гриба, его признаки также важны для определения гриба. К таким признакам относятся цвет и изменение цвета на воздухе или при подсыхании и вкус. Иногда горький и едкий вкус млечного сока чувствуется не сразу, а спустя 1 — 2 минуты.

Гигрофанность

Гигрофанной называют мякоть шляпки некоторых видов грибов, которая имеет свойство набухать под действием жидкой влаги. Трама такой мякоти состоит из рыхлого переплетения гиф, в промежутках между которыми удерживается вода. В зависимости от погоды гигрофанные шляпки меняют окраску, в процессе высыхания появляются концентрические зоны, которые могут распространяться от краёв к центру или в противоположном направлении.

Литература

• Вавриш П.О., Горовой Л.Ф. Грибы в лесу и на столе. — К.: «Урожай», 1993. — 208 с. — ISBN 5-337-00728-9.
• Лессо Т. Грибы, определитель / пер. с англ. Л. В. Гарибовой, С. Н. Лекомцевой. — М.: «Астрель», «АСТ», 2003. — 304 с. — ISBN 5-17-020333-0.
• Справочник-определитель: Грибы / Отв. за выпуск Ю. Г. Хацкевич. — Мн.: «Харвест», 2002. — С. 9, 16. — 7000 экз. — ISBN 985-13-0913-3.

Отрывок, характеризующий Мякоть гриба

В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.