Мяо
Поделись знанием:
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
| Численность и ареал | |
|---|---|
|
Всего: 10—12 миллионов | |
| Язык | |
| Религия |
шаманизм, христианство, буддизм, другие |
| Родственные народы | |
Мяо (мео), или хмонги (кит. упр. 苗, пиньинь: Miáo; вьетн. Mèo, или H’Mông; тайск.: แม้ว (Maew), или ม้ง (Mong)) — группа народов в южном Китае, северном Вьетнаме, Лаосе, Таиланде, Мьянме общей численностью около 11 млн чел. Говорят на языках мяо семьи мяо-яо, по религиозным воззрениям — анимисты.
Около 200 тысяч мяо из Лаоса (хмонги) эмигрировали в США.
Большинство мяо проживают в Китае (7,65 млн чел.), во Вьетнаме проживает 550 тыс., в Лаосе — 200 тыс., в Таиланде — 120 тыс. чел. Мяо — пятая по численности среди 56 этнических групп, официально признанных в Китайской Народной Республике, и одна из 54 этнических групп во Вьетнаме.
По преобладающему цвету женской одежды отличают несколько этнорегиональных групп:
- белые (самоназв. хмонг дау; кит. бай мяо; вьет. мео чанг),
- чёрные (хмонг ду; хэй мяо; мео ден),
- красные (хмонг пе; хун мяо; мео до),
- синие (хмонг суа; цин мяо; мео сань),
- разноцветные (хмонг лен; хуа мяо; мео хоа),
Группы мяо различаются также по длине юбок: в длинных и коротких юбках и др.
Языки семьи мяо-яо взаимонепонимаемы, существует множество диалектов.
Содержание
Мяо в Китае
Районы проживания в Китае: провинции Гуйчжоу, Хунань, Юньнань, Гуанси, Сычуань, Хайнань, Хубэй, Гуандун. 48,1 % — в провинции Гуйчжоу，21,49 % — Хунань，11,67 % — Юньнань，24 % — Хубэй，1,65 % — Сычуань，1,35 % — Гуандун，0,69 % — Хайнань, а также 5,62 % — в Чунцине и 5,18 % — в Гуанси-Чжуанском автономном районе. Культура местных мяо зачастую испытывает сильное влияние китайской культуры
Первоначально термин «мяо» употреблялся расширительно, для названия ряда не всегда родственных между собой народов Южного Китая. Начиная с конца 1-го тысячелетия н. э. он связывается преимущественно с предками современных мяо. Переселения мяо не прекращались как по Китаю, так и в страны Юго-Восточной Азии вплоть до начала XX века.
Предки современных мяо входили в состав племенного союза сань мяо, занимавшего территорию на востоке современной провинции Хунань и западе провинции Гуйчжоу. Ими было создано государство Чу, игравшее важную роль в истории южных районов Китая.
В начале XX века христианскими миссионерами предприняты попытки создать для языков мяо письменность. В 1956 для китайских мяо были разработаны три вида письменности для разных языков.
Основное традиционное занятие: террасное поливное, пашенное и мотыжное земледелие (рис, овощи, бобовые), на богаре — кукуруза, гречиха, конопля и др. Важную роль сохраняют скотоводство, птицеводство, лесоводство (рубка и сплав леса), охота, собирательство.
Традиционное жилище — наземное свайное или полусвайное (на склоне горы), преимущественно деревянное, крыша соломенная или черепичная. В двухэтажном жилище нижний этаж для скота, верхний — жилой.
Мужской костюм — прямозастёжная куртка и короткие штаны, женский — двубортная кофта и несшитая юбка, сильно различались по регионам, обычно богато украшенная вышивкой и батиком, с большим количеством серебряных украшений.
По уровню развития социально-экономических отношений мяо мало чем отличались от соседних китайцев. Деревня строилась по общинно-патронимическому принципу. Семья малая, моногамная, патриархальная, сохранялись пережитки кросскузенного брака. Глава патронимии одновременно выполнял функции жреца.
Традиционно была вера в добрых и злых духов, в каждом предмете имелся свой дух (куенг), высшим духом почитался дух грома. Существовал культ предков, постепенно стали распространяться даосизм и буддизм, начиная со второй половины XIX века работу вели католические миссии. У мяо своё летоисчисление. В Новый год, который приходится на период сентябрь-декабрь по лунному календарю и празднуется в течение двенадцати дней, совершается жертвоприношения в поле, дома, устраивается бой быков, лошадиные скачки, танцы с барабаном. Богато народное творчество.
Распространение мяо
По провинциям
По данным переписи в 2000 году в Китае насчитывалось 8 940 116 мяо, следующим образом распределённых по провинциям:
| Административная единица | Доля в 2000 году | Доля в 1990 году |
|---|---|---|
| Провинция Гуйчжоу | 48,1 % | 49,84 % |
| Провинция Хунань | 21,49 % | 21,05 % |
| Провинция Юньнань | 11,67 % | 12,12 % |
| Городской округ Чунцин | 5,62 % | -- |
| Автономный район Гуанси | 5,18 % | 5,75 |
| Провинция Хубэй | 2,4 % | 2,71 % |
| Провинция Сычуань | 1,65 % | 7,24 % (вкл. Чунцин) |
| Провинция Гуандун | 1,35 % | ? |
| Провинция Хайнань | 0,69 % | ? |
| Остальной Китай | 1,85 % | ? |
В провинции Гуйчжоу мяо составили 12,2% от общей численности населения (1990 г.: 11,38%), в Хунани 3.04% (2.57%), в Юньнани 2,46% (2,43%), в Чунцине — 1,65% и в Гуанси 1,06% (1,01%).
Уездный уровень
Распространение мяо на уездном уровне. Приведены уезды, в которых живут 0,25 процента всех мяо. АР = автономный район; АО = автономный округ; АУ = автономный уезд.
| Провинция | Окружной уровень | Уезддый уровень | Количество мяо | % от всех мяо Китая |
|---|---|---|---|---|
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Городской округ Кайли (凯里市) | 274.238 | 3,07 % |
| Городской округ Чунцин | нет | АУ Пэншуй Мяо и Туцзя (彭水苗族土家族自治县) | 273.488 | 3,06 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Хуайхуа | АУ Маян Мяо (麻阳苗族自治县) | 263.437 | 2,95 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Тунжэнь | АУ Сунтао Мяо (松桃苗族自治县) | 228.718 | 2,56 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Хуайхуа | Уезд Юаньлян (沅陵县) | 217.613 | 2,43 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Хуаюань (花垣县) | 192.138 | 2,15 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Фэнхуан (凤凰县) | 185.111 | 2,07 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Шаоян | Уезд Суйнин (绥宁县) | 184.784 | 2,07 % |
| АО Гуанси Чжуаны | Городской округ Лючжоу | АУ Жуншуй Мяо (融水苗族自治县) | 168.591 | 1,89 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Хуанпин (黄平县) | 161.211 | 1,8 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Цзуньи | АУ Учуань Гэлао и Мяо (务川仡佬族苗族自治县) | 157.350 | 1,76 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Шаоян | АУ Чэньбу Мяо (城步苗族自治县) | 136.943 | 1,53 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Тайцзян (台江县) | 135.827 | 1,52 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Цунцзян (从江县) | 129.626 | 1,45 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Люпаньшуй | Уезд Шуйчэн (水城县) | 126.319 | 1,41 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Хуайхуа | АУ Цзинчжоу Мяо и Дун (靖州苗族侗族自治县) | 114.641 | 1,28 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Аньшунь | АУ Цыюнь Мяо и Буи (紫云苗族布依族自治县) | 114.444 | 1,28 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Цзяньхэ (剑河县) | 112.950 | 1,26 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Городской округ Цзишоу (吉首市) | 112.856 | 1,26 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Тунжэнь | Уезд Сынань (思南县) | 112.464 | 1,26 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Лэйшань (雷山县) | 110.413 | 1,24 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Люси (泸溪县) | 107.301 | 1,2 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Тяньчжу (天柱县) | 106.387 | 1,19 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Даньчжай (丹寨县) | 104.934 | 1,17 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Жунцзян (榕江县) | 96.503 | 1,08 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань БуиБуи и Мяо | Уезд Хуэйшуй (惠水县) | 91.215 | 1,02 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Гуаннань (广南县) | 88.444 | 0,99 % |
| Городской округ Чунцин | нет | АУ Юян Туцзя и Мяо (酉阳土家族苗族自治县) | 85.182 | 0,95 % |
| AG Гуанси Чжуаны | Городской округ Байсэ | АУ Лунлинь многонациональный(隆林各族自治县) | 84.617 | 0,95 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Уезд Чжицзинь (织金县) | 81.029 | 0,91 % |
| Провинция Юньнань | АО Хунхэ Хани и И | АУ Цзиньпин Мяо, Яо и Даи (金平苗族瑶族傣族自治县) | 80.820 | 0,9 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Аньшунь | Городской уезд Сисю (西秀区) | 79.906 | 0,89 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Цзиньпин (锦屏县) | 78.441 | 0,88 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Цзуньи | АУ Даочжэнь Гелао и Мяо (道真仡佬族苗族自治县) | 76.658 | 0,86 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Липин (黎平县) | 75.718 | 0,85 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Магуань (马关县) | 73.833 | 0,83 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Уезд Наюн (纳雍县) | 72.845 | 0,81 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Городской округ Дуюнь (都匀市) | 71.011 | 0,79 % |
| Провинция Хубэй | АО Эньши Туцзя и Мяо | Уезд Лайфэн (来凤县) | 70.679 | 0,79 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Мацзян (麻江县) | 68.847 | 0,77 % |
| Городской округ Чунцин | нет | АУ Сюшань Туцзя и Мяо (秀山土家族苗族自治县) | 66.895 | 0,75 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Шибин (施秉县) | 66.890 | 0,75 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Цюбэй (丘北县) | 66.826 | 0,75 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Гуйян | Городской уезд Хуаси (花溪区) | 62.827 | 0,7 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Луншань (龙山县) | 61.709 | 0,69 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Уезд Цяньси (黔西县) | 60.409 | 0,68 % |
| Провинция Юньнань | АО Хунхэ Хани и И | АУ Пинбянь Мяо (屏边苗族自治县) | 60.312 | 0,67 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | АУ Вэйнин И, дунгане и Мяо (威宁彝族回族苗族自治县) | 60.157 | 0,67 % |
| Городской округ Чунцин | нет | Городской уезд Цянцзян (黔江区) | 59.705 | 0,67 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Баоцзин (保靖县) | 57.468 | 0,64 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Вэньшань (文山县) | 57.303 | 0,64 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Гучжан (古丈县) | 54.554 | 0,61 % |
| Провинция Хубэй | АО Эньши Туцзя и Мяо | Городской округ Личуань (利川市) | 53.590 | 0,6 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньсинань Буи и Мяо | Уезд Qinglong (晴隆县) | 53.205 | 0,6 % |
| AG Гуанси Чжуаны | Городской округ Лючжоу | АУ Саньцзян Дун (三江侗族自治县) | 53.076 | 0,59 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Уезд Дафан (大方县) | 52.547 | 0,59 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Яньшань (砚山县) | 51.624 | 0,58 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Люпаньшуй | Songebiet Лючжи (六枝特区) | 50.833 | 0,57 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Уезд Чаншунь (长顺县) | 48.902 | 0,55 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Городской округ Фуцянь (福泉市) | 48.731 | 0,55 % |
| Провинция Юньнань | АО Хунхэ Хани и И | Уезд Мэнцзы (蒙自县) | 48.132 | 0,54 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Тунжэнь | Городской округ Тунжэнь (铜仁市) | 47.080 | 0,53 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Малипо (麻栗坡县) | 45.655 | 0,51 % |
| Провинция Юньнань | Городской округ Чжаотун | Уезд Илян (彝良县) | 44.736 | 0,5 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Аньшунь | Уезд Пинба (平坝县) | 44.107 | 0,49 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | АУ Саньду Sui (三都水族自治县) | 43.464 | 0,49 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Уезд Гуйдин (贵定县) | 42.450 | 0,47 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Тунжэнь | АУ Иньцзян Туцзя и Мяо (印江土家族苗族自治县) | 42.431 | 0,47 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Уезд Лунли (龙里县) | 40.096 | 0,45 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Гуйян | Городской округ Цинчжэнь (清镇市) | 39.845 | 0,45 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньсинань Буи и Мяо | Уезд Ванмо (望谟县) | 39.491 | 0,44 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Городской округ Бицзе (毕节市) | 38.508 | 0,43 % |
| Провинция Хунань | АО Сянси Туцзя и Мяо | Уезд Юншунь (永顺县) | 37.676 | 0,42 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Уезд Хэчжан (赫章县) | 37.128 | 0,42 % |
| Провинция Юньнань | Городской округ Чжаотун | Уезд Вэйсинь (威信县) | 36.293 | 0,41 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Сансуй (三穗县) | 35.745 | 0,4 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Уезд Лодянь (罗甸县) | 35.463 | 0,4 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Аньшунь | АУ Чжэньнин Буи и Мяо (镇宁布依族苗族自治县) | 34.379 | 0,38 % |
| Провинция Хубэй | АО Эньши Туцзя и Мяо | Уезд Сюаньъэн (宣恩县) | 34.354 | 0,38 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Хуайхуа | Уезд Хуэйтун (会同县) | 33.977 | 0,38 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньсинань Буи и Мяо | Уезд Анлун (安龙县) | 32.926 | 0,37 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Бицзе | Уезд Цзиньша (金沙县) | 31.884 | 0,36 % |
| Провинция Сычуань | Городской округ Лучжоу | Уезд Суюн (叙永县) | 30.362 | 0,34 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Аньшунь | Уезд Пудин (普定县) | 30.254 | 0,34 % |
| Провинция Сычуань | Городской округ Ибинь | Уезд Синвэнь (兴文县) | 30.020 | 0,34 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Аньшунь | АУ Гуаньлин Буи и Мяо (关岭布依族苗族自治县) | 29.746 | 0,33 % |
| AG Гуанси Чжуаны | Городской округ Байсэ | Уезд Силинь (西林县) | 28.967 | 0,32 % |
| AG Гуанси Чжуаны | Городской округ Гуйлинь | Уезд Цзыюань (资源县) | 27.827 | 0,31 % |
| Провинция Хубэй | АО Эньши Туцзя и Мяо | Уезд Сяньфэн (咸丰县) | 27.668 | 0,31 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Гуйян | Городской уезд Наньмин (南明区) | 27.460 | 0,31 % |
| Провинция Юньнань | Городской округ Чжаотун | Уезд Чжэньсюн (镇雄县) | 26.963 | 0,3 % |
| Провинция Юньнань | АО Вэньшань Чжуаны и Мяо | Уезд Фунинь (富宁县) | 26.396 | 0,3 % |
| Провинция Гуандун | Городской округ Дунгуань | Городской уезд (市辖区) | 26.241 | 0,29 % |
| Провинция Гуйчжоу | Округ Тунжэнь | Уезд Цзянкоу (江口县) | 25.588 | 0,29 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Люпаньшуй | Уезд Пань (盘县) | 25.428 | 0,28 % |
| AG Гуанси Чжуаны | Городской округ Гуйлинь | АУ Луншэн многонациональный(龙胜各族自治县) | 24.841 | 0,28 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньсинань Буи и Мяо | Уезд Синьжэнь (兴仁县) | 24.130 | 0,27 % |
| Провинция Хунань | Городской округ Хуайхуа | АУ Чжицзян Дун (芷江侗族自治县) | 23.698 | 0,27 % |
| Провинция Юньнань | АО Хунхэ Хани и И | Городской округ Кайюань (开远市) | 23.504 | 0,26 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньсинань Буи и Мяо | Уезд Чжэньфэн (贞丰县) | 23.054 | 0,26 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньнань Буи и Мяо | Уезд Пинтан (平塘县) | 22.980 | 0,26 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньдуннань Мяо и Дун | Уезд Чжэньюань (镇远县) | 22.883 | 0,26 % |
| Провинция Гуйчжоу | АО Цяньсинань Буи и Мяо | Уезд Пуань (普安县) | 22.683 | 0,25 % |
| Провинция Гуйчжоу | Городской округ Гуйян | Городской уезд Удан (乌当区) | 22.468 | 0,25 % |
| Остальной Китай | 1.246.040 | 13,94 % |
Хмонги в Лаосе
Хмонги играют существенную роль в жизни северного Лаоса, они как правило более зажиточны, хорошо организованы и готовы бороться за свои права.
Хмонги активно участвовали в национально-освободительном движении против французских колонизаторов, а потом в гражданской войне против Патет Лао при поддержке США. После поражения в гражданской войне многие хмонги бежали в Таиланд, а также в США и другие страны, и только после 1990 года стали частично возвращаться.
Немало хмонгов продолжает проживать в Лаосе, они занимают территорию выше 1000 метров в горах. Мяо трудолюбивы и ориентированы на коллективную деятельность, поэтому деревни мяо достаточно благополучны.
Мяо в США
Значительное количество мяо получили разрешение на иммиграцию в США после Войны во Вьетнаме, в том числе беженцы через Таиланд. Первая группа мяо приехала в США в 1975, многие были причастны к армии генерала Ванг Пао. Сейчас община мяо США насчитывает около 270 тыс. человек, разбросанных по многим штатам. Американские хмонги — герои фильма Клинта Иствуда «Гран Торино» (2008), 18-й серии 8-го сезона американского сериала «Доктор Хаус» и 5-й серии 2-го сезона американского сериала «Анатомия страсти».
Депортация из Таиланда
Порядка 4000 представителей народности мяо, по большей части сбежавшие из Лаоса после установления там социалистического режима в 1975 году, были насильственно депортированы в декабре 2009 года из Таиланда в Лаос, что вызывало озабоченность международного сообщества[1][2].
Напишите отзыв о статье "Мяо"
Примечания
- ↑ [www.baltinfo.ru/news/Tailand-deportiroval-v-Laos-4000-bezhentcev-narodnosti-khmong-122787 Таиланд депортировал в Лаос 4000 беженцев народности хмонг], baltinfo.ru (29 декабря 2009). Проверено 8 июля 2016.
- ↑ [news.bbc.co.uk/2/hi/asia-pacific/8432094.stm Thailand deports thousands of Hmong to Laos] (англ.), BBC (28 December 2009). Проверено 8 июля 2016.
Литература
- Thai-Yunnan Project Newsletter (TYPN), Number 17, June 1992, Department of Anthropology, Australian National University. Material from that newsletter may be freely reproduced with due acknowledgement.
- W.R. Geddes. Migrants of the Mountains : The Cultural Ecology of the Blue Miao (Hmong Njua) of Thailand. Oxford. The Clarendon Press. 1976.
- Edkins, The Miau-tsi Tribes, (Foochow, 1870)
- Henry, Lingnam, (London, 1886)
- Bourne, Journey in Southwest China, (London, 1888)
- A. H. Keaw, Man: Past and Present, (Cambridge, 1900)
- Merritt, Tragic Mountains: The Hmong, the Americans, and the Secret Wars for Laos, 1942—1992, (Indiana, 1999)
- Jonathan Boyes. Tiger men and tofu dolls. Tribal spirits in Northen Thailand. Chang Mai, 1997.
Ссылки
- [abirus.ru/content/564/623/624/639/642/1182.html Мяо. Энциклопедия «Народы и Религии Мира»]
Отрывок, характеризующий Мяо
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
