Мятеж Энвер-паши (1921)

Мятеж Энвер-паши (1921) - восстание на территории современного Таджикистана во главе с бывшим военным министром Османской империи Исмаилом Энвер-пашой, наиболее успешное и хорошо подготовленное в истории басмаческого движения.

Предыстория

После подписания Мудросского перемирия 30 октября 1918 года бывший военный министр Энвер-паша вместе с Джемаль-пашой и Талаат-пашой бежал на борту подводной лодки в Германию, где скрывался под псевдонимом Али-бей. В их отсутствие военный трибунал в Стамбуле заочно приговорил весь «младотурецкий триумвират» к смертной казни. В 1919 году в Берлине Энвер-паша встретился с представителем Коминтерна Карлом Радеком, предложившим ему послужить большевикам. Лишённый средств к существованию и опасавшийся выдачи союзникам, Энвер-паша согласился встать во главе пробольшевистки настроенной среднеазиатской армии. В начале 1920 года он был переправлен в Москву, где работал в Обществе Единства Революции с Исламом. Большевикам Энвер-паша в «лучших» традициях политического авантюризма обещал создание коммунистического «Мусульманского союза», привлечение басмачей на сторону Советской власти, полный контроль над Азией. На деле он выносил планы создания Пантюркисткого государства на территории Средней Азии, Афганистана, Казахстана, Китайского Туркестана, Сибири. В отношении нетюркского населения планировался геноцид, подобный геноциду армян, ассирийцев и понтийских греков в 1915 году.

Начало мятежа

При поддержке советских властей в середине 1921 года Энвер-паша прибыл в Бухару вместе с полковником Ходжа Сами-беем, капитаном артиллерии Абдул Кадыр Мухиддин-беем и советскими представителями. После переговоров с властями БНСР он написал в Москву письмо с требованием немедленно вывести войска с территории Бухары. Не дождавшись ответа, он казнил захваченных в заложники советских представителей, ехавших с ним и захватил оружейные склады. Местные красноармейские отряды частью разбежались, частью - перешли на сторону Энвер-паши. В октябре 1921 года он объявил о создании Пантюркисткого государства и начале газавата против "красных империалистов". Для привлечения дополнительных сил Энвер-паша с отрядом в 90 человек тайно двинулся в Восточную Бухару, где вёл переговоры с лидерами басмачей. Социалистическими идеями пантюркизма Энвер привлёк на свою сторону значительную часть рядовых басмачей, одновременно настроив против себя феодальную знать, опасавшуюся потерять свои богатства и привилегии и часть курбаши, не желавших вообще никому подчиняться. На встрече с Ибрагим-беком Локаем его отряд был разоружен, а сам Энвер-паша схвачен и брошен в зиндан, откуда был освобождён по личному приказу эмира Бухары Сейид Алим-хана, назначившего Энвер-пашу своим наибом (наместником). Пока Энвер-паша вёл переговоры с басмачами и пытался получить оружие и боеприпасы от Афганистана и Великобритании, советское командование надёжно блокировало район Восточной Бухары и перекрыло афгано-бухарскую и китайско-бухарскую границы, лишив Энвер-пашу помощи извне.

Разгар мятежа

Энвер-паша достиг больших успехов в координации действий басмаческого движения. В феврале 1922 года басмачи под его командованием Энвер-паши взяли штурмом Душанбе, учинив дикую расправу над его населением. Красноармейцы, милиционеры и чекисты оказывали отчаянное сопротивление, порой сдерживая неделями многократно превосходящие силы противника. Одновременно с боями на территории Таджикистана, басмачи пытались открыть границу, но несмотря на большие потери, сделать это не удалось. Тогда Энвер-паша привлёк посулами на свою сторону бухарских басмачей и прорвался на территорию Бухарского эмирата, захватив всю восточную часть эмирата и значительную часть западной. Перед реальной угрозой потери Средней Азии большевики пошли на переговоры с Энвер-пашой, обещая ему мир и Восточную Бухару, но тот требовал полного ухода российских войск из Средней Азии. Прорыв к Бухаре стал последним успехом Энвер-паши: его силы оказались сильно ослаблены сопротивлением Красной армии, боеприпасы иссякли и пополнить их было невозможно, а декхане, обещания которым он не торопился выполнять, в нём разочаровались. За это же время красные подкопили сил для окончательной ликвидации мятежа.

Разгром

В мае 1922 года части Туркестанского фронта под командованием В. И. Корина при поддержке Амударьинской военной флотилии и войск ОГПУ начали наступление на войска Энвер-паши. Под мощными ударами Энвер-паша откатывался назад, оставив в мае 1922 года Душанбе. После первых поражений значительная часть басмачей откололась от Энвер-паши. В довершение всего, в июне 1922 года в Локайской долине Ибрагим-бек напал с двух сторон на войска Энвер-паши, нанеся им значительный урон. Видя своё поражение, Энвер-паша попытался уйти в Афганистан.

4 августа 1922 года остатки сил Энвер-паши были обнаружены у кишлака Чаган, в 25 км. от г. Бальджуан. Туда немедленно выдвинулась 8-я кавалерийская бригада РККА под командованием Якова Аркадьевича Мелькумова. В завязавшемся бою отряд басмачей был полностью уничтожен, а сам Энвер-паша убит. После этого восстание было быстро подавлено, хотя басмачество в Таджикистане существовало до 1931 года.

Мятеж Энвер-паши стал крупнейшим в истории басмачества. Он представлял реальную угрозу всей Советской власти в Средней Азии. Подавление этого мятежа открыло дорогу к полной ликвидации басмачества и фактически завершило Гражданскую войну в Средней Азии. Операция по подавлению мятежа стала на долгие годы эталоном стратегической наступательной операции. Конечно, бои с басмачами продолжились и крупные восстания в Средней Азии случались ещё не раз, но той угрозы, которую представлял мятеж Энвер-паши, они уже не несли из-за военной бездарности и политической близорукости руководителей.

Источники

• Буровский. А. Веллер. М. Гражданская история безумной войны - М. АСТ-Астрель. 2007 год - 640 c. - ISBN 978-5-17-067250-9

Отрывок, характеризующий Мятеж Энвер-паши (1921)

– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.