Мёллер, Герман Джозеф

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мёллер Г.»)
Перейти к: навигация, поиск
Герман Джозеф Мёллер
англ. Hermann Joseph "H. J." Muller
Дата рождения:

21 декабря 1890(1890-12-21)

Место рождения:

Нью-Йорк, США

Дата смерти:

5 апреля 1967(1967-04-05) (76 лет)

Место смерти:

Индианаполис, Индиана, США

Страна:

США

Научная сфера:

генетика

Научный руководитель:

Томас Хант Морган

Награды и премии:

Мессенджеровские лекции (1945)
Нобелевская премия по физиологии и медицине (1946)
Гиббсовская лекция (1958)
Медаль Дарвина — Уоллеса (1958)
Гуманист года (1963)

Герман Джозеф Мёллер (англ. Hermann Joseph "H. J." Muller; 21 декабря 1890, Нью-Йорк — 5 апреля 1967, Индианаполис) — американский генетик, ученик Томаса Ханта Моргана, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине (1946). Наиболее известен своими работами в области мутагенного действия рентгеновских лучей и радикальными политическими взглядами.

Член-корреспондент АН СССР (1933—1949, с 1990). 24 сентября 1948 года направил в адрес АН СССР письмо с отказом от звания в знак протеста против преследования генетики в СССР; в январе 1949 года был лишён звания; в 1990 году звание восстановлено[1][2].





Открытие мутагенного воздействия рентгеновского излучения

В течение 1926 года Мёллер совершил несколько важных открытий. В ноябре он провёл два эксперимента с различными дозами рентгеновского излучения. Во второй серии он скрещивал дрозофилы с супрессорными мутациями, которые он получил в 1919 году. В результате этих экспериментов он заметил чёткую количественную зависимость между радиацией и летальными мутациями. Выступление Мёллера под названием «Проблемы генетической модификации» на Пятом международном Генетическом Конгрессе в Берлине вызвало сенсацию в прессе. К 1928 году его результаты были подтверждены с использованием других модельных организмов — ос и кукурузы. После этого учёный начал кампанию о возможной опасности радиационного облучения, например, у врачей-рентгенологов[3].

Вместе с международной репутацией Мёллера росла и его лаборатория, пока не произошла Великая депрессия. Он склонялся к левым убеждениям ещё с детства: «В 1906 г. началась наша дружба с Эдгаром Альтербургом, бывшим тогда моим одноклассником… Мы постоянно и очень горячо спорили с ним по тем вопросам, где наши мнения не совпадали, и в результате этих споров ему удалось сделать меня сторонником атеизма… и приверженцем дела социальной революции»[4]. После краха фондового рынка Мёллер ещё более разочаровался в капиталистическом обществе. В его лаборатории работали командированные из СССР, он помогал редактировать и распространять нелегальную левую студенческую газету под названием «Спарк» («Искра»).

Это было тяжёлое время в жизни Мёллера, как в профессиональном, так и в личном плане: его брак был на грани развала и он был недоволен жизнью в Техасе. Из-за переутомления и нарастающих финансовых затруднений, вызванных кризисом, он даже пытался покончить жизнь самоубийством в 1932 году. Тем временем евгеническое движение набирало силу, не в последнюю очередь на основе его работ, которые открыли новые связи между окружающей средой и генетическим материалом, что означало уменьшение влияния его идей на эволюцию человека[5].

Работа в Европе

В сентябре 1932 года Мёллер переехал в Берлин, чтобы работать в лаборатории русского генетика Тимофеева-Ресовского. Эта поездка задумывалась как относительно короткая командировка, но она растянулась на восемь лет, а Мёллер побывал в пяти странах. В Берлине он встретил двух физиков, которые позже сыграли важную роль в развитии биологии — Нильса Бора и Макса Дельбрюка. Усиление нацистского движения вызвало эмиграцию большого числа талантливых учёных, а Мёллер был настроен категорически против национал-социалистов. Однако возвращаться в США он не мог из-за претензий к его социалистическим убеждениям и участию в издании левой студенческой газеты, поэтому Мёллер решил обосноваться в Советском Союзе.

Впервые Россию Мёллер посетил ещё в 1922 году по приглашению Николая Вавилова и, несмотря на свой антисталинизм, он продолжал считать, что СССР движется к бесклассовому обществу, где генетические и евгенические исследования станут возможными на новом уровне[6]. В 1933 году Мёллер с женой и сыном переехал в Ленинград. С собой в Институт генетики он привёз коллекцию дрозофилы и оборудование, необходимое для работы с ними. В 1934 году Институт переехал в Москву[7].

В Советском Союзе Мёллер с 1934 по 1938 год руководил большой и успешной лабораторией (лаборатория проблем гена и мутагенеза Института генетики АН СССР)[8], которая в числе прочего занималась и медицинской генетикой. Большая часть его работы была связана с радиационной генетикой. В Москве же он завершил написание евгенической книги «Выход из мрака» (Out of the Night). Однако к 1936 году политика Сталина и развитие «агробиологического» направления в советской биологии под руководством Т. Д. Лысенко привело к ухудшению условий жизни и работы Мёллера. Мёллер и некоторые советские учёные пытались противостоять самоуправству Лысенко и его ламаркистской теории эволюции. После того, как Сталин прочитал перевод книги Мёллера по евгенике и составил о ней неблагоприятное мнение, Мёллеру, которому об опасности дальнейшего нахождения в стране говорил Н. И. Вавилов, пришлось покинуть Советский Союз[9].

Мёллер со своей коллекцией, которая насчитывала приблизительно 250 линий дрозофилы, переехал в Эдинбург в сентябре 1937 года, после короткого периода работы в Мадриде и Париже. В частности, в Мадриде он находился, чтобы оказать помощь Испанской республике[10] в гражданской войне. В 1938 году, когда стало ясно, что война в Европе неизбежна, он начал искать постоянную работу в США. Седьмой Генетический Конгресс состоялся в Эдинбурге в 1939 году, в том же году Мёллер написал «Генетический манифест» в ответ на вопрос «Как наиболее эффективно можно улучшить с генетической точки зрения население Земли?». В это же время он участвовал в дискуссии с Ричардом Голдсмитом о существовании генов, относительно которых в то время не было прямых доказательств[11].

Дальнейшая карьера

После возвращения Мёллера в США в 1940 году он получил временную исследовательскую должность в Амхерстовском колледже. После вступления США во Вторую мировую войну его контракт был продлён, а затем он стал и преподавать. Его исследования генетики дрозофилы были в области измерения спонтанных (а не индуцированных радиацией) мутаций.

Вручённая Мёллеру в 1946 году Нобелевская премия («За открытие появления мутаций под влиянием рентгеновского облучения»), в свете последствий атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, способствовала повышению обеспокоенности мировой общественности возможными последствиями ядерной войны. Учёный активно включился в антивоенное движение. В 1955 году Мёллер был в числе одиннадцати деятелей науки, подписавших Манифест Рассела-Эйнштейна, который предшествовал созданию Пагуошского движения. В 1958 году он поддержал предложенную ООН другим Нобелевским лауреатом Лайнусом Полингом петицию, призывавшую наложить мораторий на испытания ядерного оружия.

Герман Джозеф Мёллер — двоюродный дядя писательницы-фантастки Урсулы Ле Гуин.

Астрофизик Карл Саган некоторое время работал в лаборатории под началом Г. Дж. Мёллера.

См. также

Напишите отзыв о статье "Мёллер, Герман Джозеф"

Примечания

  1. [www.ihst.ru/projects/sohist/books/cosmopolit/90.htm Служебная записка сектора науки агитпропа ЦК Д. Т. Шепилову по вопросу исключения из АН СССР троих её иностранных членов]
  2. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/ECCE/MELLER.htm Э. А. Жебрак «Нобелевский лауреат Герман Мёллер против Академии Наук»]
  3. Carlson, Genes, Radiation, and Society, pp 141—164
  4. Sonneborn T. M., H. J. Muller, Crusader for Human Betterment // «Science» (November 15, 1968), p. 772
  5. Carlson, Genes, Radiation, and Society, pp 165—183
  6. Лорен Р. Грэхэм. [scepsis.ru/library/id_666.html Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе]: Пер. с англ. — М.: Политиздат, 1991. 480 с. ISBN 5-250-00727-9. — С. 121.
  7. Carlson, Genes, Radiation, and Society, pp 184—203
  8. Богданов Ю.Ф. К 90-летию со дня рождения А.А.Прокофьевой-Бельговской (1903-1984 гг.) // Генетика. — 1993. — Т. 29, № 2. — С. 354-365.
  9. Carlson, Genes, Radiation, and Society, pp 204—234; quotation from p 233, correspondence from Muller to Julian Huxley, March 9, 1937
  10. Crow JF, Abrahamson S (1997) "Seventy years ago: mutation becomes experimental", Genetics 147(4):1491-6
  11. Carlson, Genes, Radiation, and Society, pp 235—273

Литература

Ссылки

  • [nobelprize.org/nobel_prizes/medicine/laureates/1946/ Информация с сайта Нобелевского комитета]  (англ.)
  • [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-51307.ln-ru Профиль Генриха Джозефа Мёллера] на официальном сайте РАН  (Проверено 11 ноября 2010)

Отрывок, характеризующий Мёллер, Герман Джозеф

Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.