Мёртвый попугай

Мёртвый попуга́й (англ. Dead Parrot) — скетч из 8-го эпизода «Летающего цирка Монти Пайтона», Full Frontal Nudity. Также известен под названиями «Зоомагазин» (англ. Pet Shop) и «Скетч о попугае» (англ. Parrot Sketch). Это один из самых популярных скетчей Монти Пайтон и вообще в истории британского телевизионного юмора.

Сюжет

В зоомагазин приходит раздражённый покупатель (Джон Клиз) и требует объяснений от продавца (Майкл Пейлин), который несколько часов назад продал ему попугая, оказавшегося мёртвым. Продавец с этим не соглашается, доказывает, что попугай просто отдыхает, пытается объяснить, почему он приколотил птицу гвоздями к жёрдочке, и утверждает, что попугаи этой породы — «норвежские голубые» — всегда себя так ведут (ирония этого объяснения заключается в том, что попугаи являются тропическими птицами и не водятся в Скандинавии). В конечном итоге отчаявшийся покупатель начинает объяснять, что попугай мёртв, используя многочисленные эвфемизмы слова «умер»; после долгого перечисления продавец соглашается и посылает покупателя в другой магазин. К концу скетча действие (происходящее уже вокруг другого магазина) становится всё более абсурдным, и его прерывает полковник (Грэхэм Чэпмен), говорящий, что это всё чересчур глупо.

История

Основой для скетча в его классическом виде стала сценка «Продавец машин» (англ. Car Salesman) из до-пайтоновского фильма Как раздражать людей (англ. How To Irritate People), в которой играли Чепмен и Пейлин. В ней Майкл Пейлин играл продавца машин, который пытался доказать покупателю, что с машиной всё в порядке, хотя она разваливалась на глазах. Эта сценка была основана на реальном случае, который произошёл у Пейлина с продавцом машин.

Скетч вошёл в несколько модифицированном виде в первый полнометражный фильм Монти Пайтон, «А теперь нечто совсем другое». В конце сценки продавец признаётся, что всегда хотел быть дровосеком, на что покупатель замечает: «Это несколько неуместно, не так ли?» Так эта сценка переходит в другой известный скетч — Песню дровосека.

Концертная версия скетча была включена в двойной альбом Окончательный разрыв (англ. The Final Rip Off). Здесь сценка также отличается от классической версии; среди прочих наименований смерти покупатель говорит «He fucking snuffed it!» (snuff it — слэнговое «умер»). Диалог персонажей кончается на моменте, в котором продавец предлагает купить вместо попугая слизня; покупатель спрашивает, говорящий ли он, вразрез с классическим вариантом продавец отвечает утвердительно, и покупатель после паузы говорит, что позже его купит.

На концерте The Secret Policeman's Biggest Ball (англ. The Secret Policeman's Biggest Ball) (1989) у скетча появилась совершенно иная концовка:

Покупатель: Он умер, вот что с ним не так.
Продавец: Отлично. Вот твои деньги назад и ещё куча праздничных ваучеров.
Покупатель (выглядящий совершенно ошеломлённым): Знаешь, ты не можешь сказать, что Тэтчер ничего не изменила.

Ещё одна концертная версия, также выпущенная на CD, содержала другую концовку — после слов про слизня и долгой паузы:

Продавец: А вы не хотите пойти ко мне?
Покупатель: Я уже думал, вы никогда не спросите.

Использования

• На похоронах Чепмена Джон Клиз начал свою речь с перечисления упомянутых в скетче эвфемизмов по отношению к покойному (что Чепмен умер, отправился в мир иной, перестал существовать, что он — экс-Чепмэн и т. д.)
• Фразы из скетча иногда используются, чтобы подчеркнуть исчезновение или отсутствие чего-то. Например, широко известен стал случай, когда Маргарет Тэтчер незадолго до окончания пребывания на посту премьер-министра сказала о либерально-демократической партии: «Это мёртвый попугай, он перестал существовать».[www.youtube.com/watch?v=NTdBcXacmU4]
• После смерти известного благодаря экспериментам Айрин Пепперберг (англ.) попугая Алекса журнал The Economist написал в статье о нём, что Алекс — «экс-попугай».
• Вышедший в 1989 году трибьют-сборник скетчей группы назывался Parrot Sketch Not Included - 20 Years of Monty Python (рус. Скетч о попугае не вошёл - 20 лет Монти Пайтон), что было иронией над огромной популярностью именно этой сценки.
• В алфавитном справочнике руководства пользователя СУБД Paradox ранних версий были «ссылки»:
  • Мёртвые попугаи — см. Попугаи, мёртвые
  • Попугаи, мёртвые — см. Мёртвые попугаи
• При удалении из Python Enhancement Proposal (PEP) предложения о включении проекта Unladen Swallow в язык программирования Python, пояснением была фраза

  With Unladen Swallow going the way of the Norwegian Blue, this PEP has been deemed to have been withdrawn.

   — то есть проект повторил судьбу попугая породы «норвежские голубые».

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=npjOSLCR2hE Оригинальный скетч на официальном канале Monty Python на сайте YouTube]
• [montypython.ru/sketch/dead_parrot/ Перевод на сайте] montypython.ru
• [englishtexts.ru/dead-parrot Построчный перевод на сайте english-texts.ru]

Отрывок, характеризующий Мёртвый попугай

Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.