М-104 «Ярославский комсомолец»

<th colspan="3" align="center"> <th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">История корабля</th>

М-104 «Ярославский комсомолец»
Государство флага	СССР СССР
Порт приписки	Полярное (1942—1944), Балаклава (1944—1953), Баку (1955—1960)
Спуск на воду	24 сентября (по другим данным 29 октября) 1942
Выведен из состава флота	17 августа 1953 из боевого состава, 19 сентября 1960 из списка судов
Современный статус	в 1960 разобрана
Основные характеристики
Тип корабля	малая ДПЛ
Обозначение проекта	серия XII типа М — «Малютка»
Скорость (надводная)	14 узлов
Скорость (подводная)	7,8 узла
Рабочая глубина погружения	50 м
Предельная глубина погружения	60 м
Автономность плавания	10 суток
Экипаж	36 человек
Размеры
Водоизмещение надводное	208 т
Водоизмещение подводное	258 т
Длина наибольшая (по КВЛ)	45 м
Ширина корпуса наиб.	3,5 м
Средняя осадка (по КВЛ)	2,85 м
Вооружение
Артиллерия	45-мм/46 орудие 21-К, 195 снарядов
Торпедно- минное вооружение	2 носовых ТА калибра 533 мм, без запасных торпед

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

М-104 «Ярославский комсомолец» (1940—1960) — советская подводная лодка серии XII типа М — «Малютка». В годы Великой Отечественной войны в составе Северного флота; патрулировала воды у границы с Норвегией.

Строительство

Заложена 29 октября (по другим данным 30 мая, 30 сентября или 30 октября) 1940 года под стапельным номером 301 на заводе № 112 «Красное Сормово» в Горьком. Спущена на воду 10 апреля 1941 года. С началом Великой Отечественной войны строительство было заморожено, так как завод сконцентрировался на выпуске танков.

25 августа 1942 года подводная лодка в разобранном виде погружена на транспортёр и отправлена по железной дороге на доработку на завод № 402 в Молотовск (ныне Северодвинск), куда прибыла 1 сентября 1942 года, в тот же день зачислена в отдельный учебный дивизион подводных лодок. Вторично спущена на воду 24 сентября (по другим данным 29 октября) 1942 года. 23-26 ноября переведена в СРЗ ГУ Севморпути в посёлке Роста в Мурманске для достройки, проведения испытаний и боевой подготовки. Затем переведена в Екатерининскую гавань (Полярное).

В начале 1943 года в рамках широкого общесоюзного движения по инициативе молодёжи колхоза «Заря свободы» Брейтовского района, воодушевлённой постройкой на собранные средства эскадрильи боевых самолётов «Ярославский комсомолец», комсомольцы и прочая молодёжь Ярославской области собрали около 5,5 (по другому источнику — 5,8) миллионов рублей на строительство подводной лодки. Этих денег хватало на новую подлодку типа «Малютка», и было принято решение эквивалентно собранной сумме присвоить наименование «Ярославский комсомолец» следующей построенной подлодке этого типа, что и было сделано 22 февраля 1943 года приказом наркома ВМФ (впервые советская субмарина получила собственное имя).

10 февраля 1943 года М-104 «Ярославский комсомолец» вступила в строй. 20 февраля перечислена в состав 4-го дивизиона подводных лодок Северного флота с базированием на Полярное. 23 февраля в присутствии делегации из Ярославской области торжественно поднят Военно-морской флаг. 24 февраля 1943 года вошла в состав Северного флота.

Участие в войне

Первый боевой поход — с 7 по 16 апреля 1943 года — для действий в Варангер-фьорде. Раз в двое суток отходила в бухту Пумманки для зарядки аккумуляторов. Дважды наблюдала одиночные цели, но атаковать по различным причинам не смогла. 16 апреля у мыса Лангбунес атаковала германский транспорт. Торпеда выскочила на поверхность и взорвалась на виду противника, не достигнув цели.

Второй боевой поход — с 8 по 12 мая 1943 года — для действий в Варангер-фьорде. Во время пути в Пумманки для зарядки аккумуляторов М-104 была атакована 11 немецкими самолётами «Bf-109». Уходя от атаки легла на грунт на глубине 36 метров, но тем не менее была довольно серьёзно повреждена пушечно-пулемётным обстрелом и близкими разрывами бомб. На следующий день, находясь на ремонте в Пумманках, была безрезультатно атакована пятью «Bf-109». Была вынуждена вернуться на базу, где устраняла повреждения у борта плавмастерской «Красный горн». Вступила в строй только 24 июля.

Третий боевой поход — с 12 по 22 сентября 1943 года — патрулирование на позиции Вардё — мыс Сейбунес. 20 сентября в районе Бос-фьорда совершила неудачную торпедную атаку каравана немецких и норвежских судов. После возвращения с 24 сентября по 23 октября проходила навигационный ремонт.

Четвёртый боевой поход — с 29 ноября по 7 декабря 1943 года — патрулирование в районе Вардё — Конгс-фьорд. Обнаруживала одиночные цели, но из-за плохой видимости атаковать не смогла. С 3 по 31 января и с 11 по 21 февраля проходила навигационный ремонт.

Пятый боевой поход — с 5 по 11 марта 1944 года. Обнаруживала одиночные цели, но по различным причинам атаковать не смогла. 10 марта 1944 года в районе Сюльте-фьорда атаковала остов транспорта «Наталь», выброшенного в январе 1944 года штормом на камни у мыса Маккаур.

Шестой боевой поход — с 12 по 22 апреля 1944 года — патрулирование района Когс-фьорда в рамках операции «РВ-3» (разгром врага). 18 апреля был встречен конвой, но атаковать его не было возможности из-за плохой видимости.

В боевых действиях больше не участвовала. В итоге за 6 боевых походов подводная лодка М-104 «Ярославский комсомолец» совершила 3 безрезультатные торпедные атаки. В эти годы подлодкой командовал Ф. И. Лукьянов.

11 мая 1944 года «Ярославский комсомолец» отправлен по железной дороге из Мурманска в Поти на Черноморский флот, куда прибыл 6 (по другим данным 8) июня. 9 июля вошёл в состав отдельного учебного дивизиона подводных лодок с базированием на Поти. Этим же летом перечислен в состав 4-го дивизиона подводных лодок Черноморского флота с базированием на Балаклаву.

Окончание службы

17 августа 1953 года выведена из боевого состава, разоружена и переформирована в кабинет боевой подготовки КБП-27. Летом 1955 года доставлена по внутренним водам на Каспийское море. 27 декабря 1956 года переформирована в учебно-тренировочную станцию УТС-32 и поставлена на прикол. В 1958 году затонула в Бакинском военном порту из-за неисправности донно-забортной арматуры, но была поднята. 19 сентября 1960 года исключена из списков судов ВМФ, 26 сентября расформирован экипаж, сдана на разборку.

Ярославский музей-заповедник хотел заполучить подводную лодку себе, но по техническим причинам доставить ни её целиком, ни хотя бы рубку, не удалось. Но в Ярославль были отправлены торпедный аппарат, ходовая станция и дверь, соединявшая дизельный и электромоторный отсеки. Ныне они являются экспонатами ярославского Музея боевой славы — филиала музея-заповедника.

См. также

• Б-26 (Б-826) «Ярославский комсомолец» (1965—2003) и Б-808 «Ярославль» (с 1988) — более поздние подшефные подводные лодки Ярославля.
• Памятник подводной лодке М-104 «Ярославский комсомолец» на Тверицкой набережной.

Литература

• Радовская Н., Беляков Ю. Плещут холодные волны. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1986. — 240 с. [Об истории и экипаже подводной лодки М-104 «Ярославский комсомолец».]
• Мухтаров Е. Грозная «Малютка» // 4 года из 1000: 65-летию Победы посвящается: [ярославцы в Великой Отечественной войне: альманах]. Выпуск 2. — Ярославль: Ярновости, Рыбинск: Рыбинский дом печати, 2011. — С. 74-100. — 238 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-88697-213-9.

Ссылки

• [www.deepstorm.ru/DeepStorm.files/17-45/m%20XII/M-104/M-104.htm М-104 «Ярославский комсомолец»]. Штурм глубины
• [www.town.ural.ru/ship/ship/m104.php3 «М-104» «Ярославский комсомолец», подводная лодка XII серии]. Военно-морской исторический веб-проект «Великая Отечественная под водой»
• [www.kmpyar.ru/about/chief/ Шефские связи]. Управление по молодёжной политике мэрии города Ярославля
• [waralbum.ru/34732/ Фото «Торжественная церемония присвоения советской подводной лодке М-104 названия „Ярославский комсомолец“»]. Военный альбом

Отрывок, характеризующий М-104 «Ярославский комсомолец»

Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.